ты

Я не тот человек, с которым бы хотелось даже говорить. Не тот, кому бы хотелось даже продать гребаное мороженое в парке. Я не самый приятный, не самый вежливый, не самый... — Нико! Ах, да. Он. Я не мог не посмотреть на него при первой встрече. Он сияющий, заставляющий воздух пробраться в горло и остаться там, в миг забирая его. Руки трясутся. Не от восхищения или влюблённости. От преданности. Я привязался уж точно нежелательно самому себе. Но... — Николас Д. Вульфуд, как там на облаках? Расплывчато слышу смешинку в голосе. Промаргиваюсь, пытаюсь еле работающим мозгом осознать, о чем только что меня спросили. Облака? Ох, да. Они красивые. Красивые... Вялые слегка и как будто бы помятые ветром и временами, как... — Николас... Наклоняется и своей лазурью прямо под кожу и слегка подрагивающие пальцы. Протягивая руку, думаю, что я действительно странный и не самый приятный человек. Зарываясь в золотистую шевелюру, осознаю, что точно не самый вежливый. Но вижу отблеск тепла в чужих-уже-родных океанах и розоватых тонких губах и понимаю, что... Нет. Я плохое существо, но существо, достойное доверия. И мне дают его. Его мягкие сминают мои грубоватые. Мои руки на гладкие и даже по виду напоминающие румяные булочки щеки. Тепло. — Нико... - и смотрит жалобно. — У тебя раны, пошли домой. Домой... Ты и есть мой Дом, как бы слащаво это ни звучало. Поджилки трясутся при воспоминаниях о приюте, пусть это и были относительно неплохие времена, но все-таки голод, нищета, вечные сухость и отвращение к миру. Поднимает на руки, будто бы и не здорового мужика. Сил сопротивляться не было никогда. Не с ним. Да что там сопротивляться — спорить или даже отказать в чем-то не хватало духу. Он ведь хороший. Действительно вежливый и добрый. Кличат его страшно, с открытым презрением «Ураган». Но они глупые, даже глупее меня. Ведь назвать это существо так, может лишь глупец. Но это «Нико» с придыханием и самой что ни на есть любовью затмевает ненависть к себе и окружающим. «Ты добрый человек, я вижу по твоим глазам» — говорил он. Мы даже не знали имён друг друга! Глупый-хороший-прекрасный ураган, о котором я только слышал. Вот только себя не любил он никогда. *** Сжимающие тонкие пальцы с покрасневшими костяшками мою рубашку, все ещё розоватые, пусть и ярче чем обычно, щеки-булочки, сбитое и слышимое где-то на периферии «Нико». Прекрасный, восхитительный, невероятный, говорю я. Он лишь головой мотает, мол, помолчи, глупый Нико. Но я готов обвести дыханием каждый шрам, грубо заштопанный владельцем, выцеловывать часами лицо и острые ключицы. Показывать, что я люблю, верю, обожаю. Двигаю рукой быстрее. Сжимается, прикрывает рот рукой, потому что «тебе наверняка неприятно слышать это». А я плавлюсь, убираю осторожно руку, но грубо говорю, что ты, блять, охуительно звучишь. Он, видно, что с трудом, но слушается. Отдаётся ощущениям, доверяет. Целую с напором, а он и не успевает. Отвечает не так умело, но с нетерпением. Прикусываю его нижнюю губу, и мы сплетаем языки в жгучем танце тепла. Он стонет, пытаясь притереться, получить больше. И я даю, создаю большее трение. Всё-таки успевает прикусить щеку, чтобы заглушить все те эмоции, что испытывает, но я вижу все на его лице. И взрыв. Я падаю рядом, тяжело дыша. Поворачиваюсь к нему лицом и чмокаю в щеку-булочку. — Ты самый… – Но договорить не получается, по щекам резко кристальный град давно не проливаемых слез.