Меж мирами.

      Когда на лес опускается ночь, ярко-оранжевые и жёлтые листья блёкнут, и ветки походят на корявые чёрные руки бесформенных существ. Серебряный свет безликой луны пробивается даже сквозь плотно стоящие деревья и освещает горы опавшей листвы, что без продыху шуршит под ногами. Этот шорох не успокаивающий и уютный, он зловещий, точно не её шаги создают этот звук, а нечто, что прячется под землёй. Кажется, моргнёшь – перед глазами встанет огромная тень без тела и лица. Тропа петляет, уводя всё глубже и глубже в чащу, но вой ветра не стихает, гонится за ними, направляет чернильно-чёрных воронов за ними вслед.              Руки, пальцы, колени, тело, сердце – холод добирается до всего, до чего может дотянуться, до самых костей, и магия, заточённая под слоем этого проклятого льда, не отвечает на её зов. Минуту назад, пять, час – у неё не получается поднять ладонь и соткать светящуюся материю, не получается отыскать обратную дорогу. С каждым пройденным дюймом паника, не имеющая пощады, становится громче, перебивает любые размышления, и друзья, идущие совсем рядом, не могут вытащить её из пучины страхов. Не могут, потому что тонут там же. Она без магии разума слышит лихорадочные, нервные, испуганные мысли, мечущиеся в их головах, знает, что думает точно так же. Хочется руками, обтянутыми никак не помогающими перчатками, схватиться за кого-то, заземлить и заземлиться самой, но она всё идёт и идёт, молчит и молчит, и всё смотрит во мрак впереди.              Стелла представляет, как Сильва и остальные находят их, представляет, как фонарями они освещают пространство и развеивают тьму вокруг них, представляет, как ей больше нестрашно, представляет, как…              В её кармане, в котором она силится согреться, вдруг становится тесно из-за второй ладони, не её. Чужие пальцы обхватывают сначала её запястье, спускаются ниже, а после переплетаются с её пальцами. Первые мгновения её пробирает дрожь из-за воздуха, попавшего снаружи, но потом тепло чужой руки становится наконец полученным желанием.              Отворачиваясь от уводящей дальше тропы, она встречает взгляд небесно-голубых глаз. Ей хочется, чтобы и купол над ними был таким же светлым, таким же ярким, а не тёмным и усыпанным миллионами точек-звёзд, но всё, что у неё есть, это его глаза. Скай сжимает её ладонь, посылая жар по её телу, и взглядом заверяет, что не оставит. Всего в одной секунде, всего в одном коротком молчании столько невысказанных слов, но она понимает, как понимает и он, едва заметно кивнув.              – Это дом там или…? – Резко вздрогнув, Стелла в испуге крепче переплетает их пальцы в кармане. Позади них, так же замёрзнув, идут Муза и Ривен, а она совсем забывает о них. Ей требуется какое-то время, чтобы, успокоившись, перестать жмурится и вновь вглядеться в темноту лесной чащи. Она старается не заострять внимание на слишком раскидистых кустах, на слишком похожих на людей стволах, а потом всё же видит, о чём говорит Муза.              Меж длинных ветвей, вдалеке, она видит крошечный всполох неяркого тёплого света, точно маленькое окошко небольшого дома.              – Ну… Нам терять уже всё равно нечего, да? – Шёпот Ривена уже не пугает её, но необъяснимый страх вызывает виднеющийся во мраке дом. Точнее, энергия, исходящая от него и от света. Стелла, вдыхая ледяной воздух, поворачивается к остановившейся справа подруге и видит в её лице то же непонятное опасение.              – А вдруг есть, что терять? Что, если там ведьмы или кто-то ещё недружелюбный? – Она, сжимаясь изнутри, смотрит сначала на Ская, а потом на Ривена, замершего рядом со своей напарницей. Крик вороны, пролетевшей над ними и задевшей кроны деревьев, только укореняет её напряжение.              – Я не думаю, что там кровавые ведьмы. Кто-то другой, – Муза без колебаний возражает ей, кивает сама себе и, сглатывая, начинает двигаться в сторону окна, единственного источника света, кроме диска луна в небесах. Листья на земле из-за потоков воздуха, поднятых быстрыми шагами, кружатся в пугающем танце и следуют за её подругой.              Когда Ривен, переместив руку на ножны на бедре, спохватывается и в пару мгновений добирается до Музы, они со Скаем, переглянувшись, тоже приходят в движение.              В кармане теперь только её ладонь, и холод снова завладевает её существом. Приказывая самой себе, беря себя под контроль, она вытаскивает руки наружу и, дрожа, мысленно уговаривает магию вместе с кровью прилиться к кончикам её пальцев. Она не показывает крылья, не заставляет светящиеся сферы распространиться по поверхности её ладони, она только приходит в готовность. Скай выхватывает меч, замедляясь, пропускает её вперёд и прикрывает им спины.              С каждым шагом время словно замедляется, превращаясь в тягучую и туманную материю. Стелла старается не поддаваться ни холоду, ни страху, но колени всё же немного дёргаются под давлением эмоций. Чаща становится всё гуще и гуще, высокие высохшие деревья ловят их в ловушку, а свет из окна теперь кажется ярче. Она моргает часто, пытается разглядеть странный дом во всех деталях, но туман, неизвестно как быстро заполонивший всё пространство, не даёт этого сделать сразу.              Они оказываются совсем близко, у самых деревянных стен, и останавливаются, все вместе осматривая хижину. Кажется, сосновые доски совсем не плотно прилегают друг к другу, формирую тонкую «коробку» с едва заметными расщелинами. Дерево давно почернело от времени, и теперь дом видится им древней постройкой, пережившей все возможные стихийные бедствия. Хрупкое жилище располагается в нескольких футах над землёй, и, чтобы добраться до входной двери, необходимо подняться по лестнице, неустойчивые перила которой увешены неизвестной ей травой. Она видит старинные сундуки, уставленные вокруг хижины, огромные бочки и одно небольшое лукошко с… белыми армериями?              Стелле цветы эти не кажутся красивым букетом, они кажутся ей абсурдно пугающими, как и скрипучие звуки, доносящиеся из дома. Она медленно поднимает голову и понимает, что неба и звёзд почти не видно, только свет из окна становится их ориентиром.              – Мечи свои окаянные оставьте на скамье да подымайтесь, окоченели все уже давно, – глубокий женский голос раздаётся в тиши, и Стелла, поджимая челюсть, смотрит на задумчивую Музу. После произнесённого вслух приглашения становится только страшнее ступать на лестницу, напряжение нарастает. Энергия, доносящаяся от каждого сучка, из каждого угла этой хижины, забытой всеми, ощущается всеми фибрами её души.              Она качает Скаю и Ривену головой: нельзя оставлять оружие так далеко, когда оно может им понадобиться или его могут украсть. Это безумство: заходить в заброшенный посреди леса дом без защиты, даже если у них есть магия. Неожиданно её запястья касаются ледяные пальцы, и Стелла отдёргивает руку. Подруга смотрит на неё заверительно, взглядом пытается уговорить, но ей верить не хочется. Кто может жить в такой глуши в одиночестве? Она в очередной раз горько жалеет о том, что телефон остался в лагере, хоть он и не смог бы ничем помочь.              Вопреки её предостережениям и опасениям Ривена Скай достаёт меч из ножен, тот самый, принадлежавший отцу Сола, и с тихим грохотом кладёт его на покосившуюся скамейку под лестницей. Кивком призывая друга сделать то же самое, он ступает на первую ступень, затем на следующую.              Муза тянет её за собой, и у Стеллы нет выбора, кроме как подниматься вверх. Всё скрипит, будто дом вот-вот упадёт под гнётом такого количества людей, но они всё идут и идут. Она чувствует, что Ривен замыкает их «процессию», стараясь сделать шаги как можно легче.              Когда Скай, взглянув на них осторожно, хватается за ручку и тянет деревянную дверь на себя, она не знает, чего ожидать от тёплого потока магического всплеска.              Перед ними небольшая комната, освещённая лишь свечами со стола в центре и с полок. Именно они «заманили» их в эту часть леса, и именно они привели их к этой хижине. Даже этот тусклый свет позволяет ей детально разглядеть поглощённое полумраком помещение. На столе, совсем рядом со свечой, лежит множество морозников чёрного и фиолетового цвета, по кругу разложены золотистыми узорчатыми рубашками вверх карты. На полках, буквально ломящихся от различных склянок и баночек с травами, листьями, цветами, виднеются маленькие круглые свечки, которые даже с её позиции в дверях кажутся расположенными в какие-то фигуры. С бревенчатого заострённого потолка, образованного крышей, и с балок свисают сетчатые длинные сумки и цветы. Цветы повсюду – на полках, на полу, на сундуках, на спинках пяти стульев – самых разных цветов и видов.              А ещё запах: пряный, стихийный, сладко-горький.              – Не стойте на пороге, проходите, раз решились, – Стелла, выглядывая из-за плечей Ская и Музы, только сейчас замечает женскую фигуру, замершую в объятиях прозрачных щупалец темноты. Высокая женщина, смотря на них из дальнего угла, перебирает в руках нечто, похожее на карточную колоду. Её одеяние длинное, точно платье старомодного покроя, по всей ткани вышиты символы тройной луны. Стелла моргает, а, когда открывает глаза, её дыхание останавливается: лунные знаки «разбросаны» по всей комнате, по всем поверхностям, как едва заметные выжженные символы на стенах и как металлические подвески, свисающие с потолка.              Первый инстинкт – развернуться и уйти, но Муза движется вперёд, внутрь, опережая Ская.              – Здравствуйте, просим прощения за то, что потревожили вас. Мы потеряли нашу группу и заблудились в лесу, – начинает негромко подруга, обращаясь к хозяйке дома, и, не боясь, приближается к центру комнаты, к круглому столу.              Стелла позволяет Ривену неаккуратно пройти мимо них в хижину и встать прямо за Музой. Она не хочет заходить: что-то не так, и подруга это чувствует тоже, но ведёт себя по-другому. Тепло не манит, а отталкивает, тени, создаваемые горящими свечами, рисуют в её воображении жуткие картинки, и ритм сердца замедляется. Несмотря на это, она разрешает Скаю, надёжно сжавшему её ладонь, провести её внутрь и закрыть за ними дверь. Её не покидает ощущение, что вместе с закрытием этой двери пропадает лес за ней.              – Вы не потревожили меня, я рада, что вы отыскали тропу, которая привела вас сюда, – женщина, выходя из тени, движется к ним навстречу. Теперь Стелла видит, что на голову её накинут капюшон, накрывающий длинные волосы цвета воронова крыла с проседью. Ткань платья темно-синяя с золотистыми символами, точно ночное небо. В тёмных глазах переливаются отблески свечей. – Прошу сядьте, дождитесь восхода солнца. Так поиски ваши не будут бессмысленными.              Она мысленно проклинает всех кровавых ведьм и поход Алфеи, устроенный чтобы отыскать логово этих ведьм. Почему они должны были заблудиться во время него и потерять связь с остальными?              – Спасибо за ваше гостеприимство, госпожа. Как мы можем обращаться к вам? – Муза, бросив на них выразительный взгляд и демонстративно двинувшись к столу, спрашивает у черноволосой. Стелла чувствует, что хозяйка – не обычный человек, но не может понять, кто. Не фея и не ведьма, и этот факт пугает: кто тогда?              – Зовите меня Сибил, – её голос одновременно и мелодичен, и глубок, и это притягательное сочетание, завораживая, тянет ближе. Стелла старается не теряться в обилии цветочных и травяных запаха, в обволакивающем тепле, но контраст с холодом леса ощущается невообразимо разительно. Она смотрит в чёрные, как и волосы, глаза Сибил и не может вымолвить и слова. – Вы здесь вне опасности, не страшитесь. За беседой время пролетит скорее бабочки.              Она уже давно не перемещается по собственному желанию, её двигает Скай, к стульям. Муза и Ривен уже сидят за столом, но Стелле трудно даже дышать под взглядом небывалой красоты темноволосой женщины. Она усаживается на твёрдой старое дерево, съёживаясь от скрипа, но смотреть на Сибил не перестаёт.              – Это ведь таро? Я думала, их придумали в Первом мире и они не являются предметом магии, – Муза единственная говорит, заполняет тишину и перебивает нервы, физически ощущающиеся в комнате.              Взгляд её падает на стол, на карту, что лежит напротив неё. Она ошибается при первом осмотре: карты не только золотистые, серебряные линии, плавные и блестящие, переплетаются с золотом, воссоздавая какой-то уникальный, ни с чем не сравнимый узор. Она силится проследить хотя бы за одной из нарисованных «нитей», но терпит поражение.              – Все ошибаются в этом, дитя, даже самые знающие. Первый мир есть создание Иного мира, его образ и подобие, но без явного следа магии. Ничто не было изначально придумано в нём, – Сибил, не издав ни единого звука своими шагами, опускается на пятый стул, замыкая круг. Золотая лента, пришитая по краю её капюшона, переливается в свете огня, а глаза по очереди останавливаются на каждом из них. Когда она кладёт раскрытую ладонь на свою колоду, Стелла чувствует импульс по всему телу. – Сегодня особая ночь, как раз та, в которую все границы перестают быть непробиваемой стеной и любой знак имеет неслучайное значение. Раз осмелились зайти так глубоко в лес, осмельтесь и посмотреть на эти знаки. Ты, бесстрашная воительница, взгляни на карту.              Она поворачивается к подруге, думает схватить её за руку и остановить, но Муза без колебаний подцепляет карту кончиками пальцев и поднимает лицом вверх.              – Сила, – произносит она и ничего не говорит дальше, молча смотрит на хозяйку.              – Львёнок, которому пророчено стать львицей, – шёпот Сибил проносится между ними, словно ветер, и заставляет огни свеч синхронно дёрнуться. Стелла вздрагивает, не ожидая резкого движения теней, но никто не обращает на это внимания. – Что-то тревожит тебя, какая-то преграда не даёт вырваться и ступить на предначертанный путь. Что-то внутри… Магия разума, верно?              Она внимает медленно струящемуся голосу и на волне паники осознаёт, что не видит за окном ничего, кроме тьмы, непроглядной и кромешной. Сердце начинает стучать, ужас непонимания путает все мысли, и хочется вскочить, убежать, что-угодно, и… Чужое колено несильно ударяется о её бедро, и Стелла, отворачиваясь от окна, смотрит на Ская. Страх не отпускает, но становится легче.              – Вы правы, госпожа…              – Таким всегда тяжелее, таков ваш крест. Твоя сила – твой враг, но ты решаешь это сама, – Сибил, не отвлекаясь, смотрит прямо на Музу.              – Я не решаю, просто так и есть, – ровно произносит её подруга. Её магия – больное место, все знают, и хозяйка целится прямо в него.              – Неправда, ты выбрала другую сторону, а не сила. Ты сама решаешь, кем быть, ты сама ищешь путь и сама ступаешь на него, такова твоя суть. И ты выбрала отвергать, а не принимать. Это не плохо, всего можно достичь, если пожелать, – она пару мгновений молчит, думает над чем-то, потом спрашивает: – Если пожелать, всё утраченное с болью, возвратится к тебе. Пожелаешь?              Стелла всё понять не может, кто перед ними и где они. Ароматы дурманят, норовят запутать её, запугать, но сквозь панику и непонимание она продолжает попытки догадаться. Морозники, окружающие белую свечу, словно меняют оттенки каждый раз, как и цвет символов тройной звезды на платье Сибил. Ощущение полёта не покидает её грудной клетки.              – Извините, я не… – Муза тоже начинает колебаться, как и все они. Странный вопрос и взгляд, острый и неотрывный, заставляет её чуть отодвинуться от края стола, но она не отводит взгляд.              – Ты держишься за кого-то там, за кого-то важного и за кого-то слишком несправедливо потерянного. Думаешь, что рядом с ними будет легче, что без сил будет легче, поэтому тянешься туда. Лишь пожелай, – из-под прядей густых волос Сибил выглядывают серьги-полумесяцы, и сверкают так же, как и глаза-бусины.              – Я не желаю, – Муза хмурится, и Стелла точно знает, что подруга понятия не имеет, о чём идёт речь, в отличие от хозяйки.              Женщина кивает, будто сама себе, разглядывает черты лица «львёнка», а потом отворачивается от неё, словно она пропадает из комнаты.              – Теперь ты, мальчик, – Сибил теперь смотрит на Ривена, редко моргающего и ёрзающего на стуле.              Сказка – именно ею становится всё происходящее. Что нужно этой волшебнице (?) и для чего она говорит всё, что говорит?              – Повешенный, – Рив, подражая Музе, без вопросов называет значение карты. Он старается смотреть в ответ, но Стелла чувствует, как дёргается его нога.              Сибил, услышав нужное, наклоняет голову вперёд.              – Не ты, значит, – первое, что она произносит, кажется каким-то откровенным бредом, и оттого лишь страшнее. До сих пор всё, о чём говорит, о чём спрашивает женщина, является набором туманных слов, пространных понятий, ни о чём не говорящих. Она говорит таким тоном и с таким видом, что, должно быть, смысл точно есть, но для них он неуловим. Стелле хочется выйти наружу, голова кружится из-за какого-то необъяснимого запаха. – Что ж, ты уже следуешь своей судьбе без моей помощи. Ведомый, избитый испытаниями, но прошедший период распутья. Тяжело тебе было найти себя, но ты на верном пути.              Ривен ничего не говорит.              – Будет ещё тяжелее, ещё больнее, но тебя ничто не держит. Счастливчик, хоть и не понимаешь этого.              Сибил, как и прежде с Музой, забывает о его существовании и поворачивается к ней. Дыхание сбивается.              Чернильные глаза, точно две непроглядные бездны, гипнотизируют её, и отвернуться нет сил, ни желания. Она смотрит, смотрит и смотрит, старается отыскать на дне двух чёрных дыр ответы, но не может, как и раньше. Ей кажется, она видит светящиеся символы луны, но настолько неуловимые, что разглядеть их не получается. Только сейчас она ощущает полную мощность энергии, которую она ощущала там, в десятке футов от хижины. На автомате, не отдавая себя отчёта, она подхватывает плотную бумагу.              – Верховная жрица, – шепчет Стелла и тут же возвращает взгляд к лицу хозяйки.              В ту же секунду сила, что привораживала, что притягивала, перестаёт держать её в заложниках, и грудь делает полный живительный вдох. Неужели ребята тоже чувствовали это? Она мимолётно оглядывается на рядом сидящую подругу, видит замешательство и даже страх на её лице, а после вновь садится прямо.              – И не ты, но… – Губы Сибил, ничем не подчёркнутые, кроме природного оттенка, расплываются в загадочной улыбке, одновременно и согревающей, и настораживающей. Стелла замечает какое-то движение, только когда женщина показывает ей лицо карты, собственноручно вытянутой ею из колоды. – У меня та же, значит и судьба у нас схожая. Нас с тобой вечно держат оковы рационального, вечно останавливают попытки мыслить, «как принято».              Почему-то хозяйка перестаёт быть пугающей, как и маленькая комната с хлипкими стенами и с десятками цветов. Темнота больше не поглощает, больше не пожирает, но всего на мгновение.              Душа её не поддаётся красивой улыбке.              – Загляни в себя, наследница Солнца, освободись от привычного. Ты можешь видеть нечто, чего не могут другие, чего другим и не дано видеть. Познай глубину своей интуиции и доверься ей, а не безликим предписаниям, – Сибил неспешно опускает ресницы, такие же чёрные, и оглядывает её. Стелла изо всех сил хватается за остатки стойкости и не сжимает ладони в кулаки.              Когда женщина обращает взор к Скаю, сердце её сжимается в страхе. Она всё ещё чувствует необъяснимое чувство парение, чувство невесомости, отсутствие знакомого пейзажа за окошком напрягает, а сосредоточенный на родном человеке взгляд Сибил хочется вернуть на себя.              – Подымай, – тихо проговаривает хозяйка, будто уже зная, какие слова произнесёт оставшийся гость.              – Дурак, – растягивая слоги, Скай называет значение карты и, как и она минуту назад, замирает, «загипнотизированный очарованием» женщины напротив.              Она кивает.              – Ты второй, – Сибил улыбается хитро, щурится немного. – Ты знаешь что-нибудь об этих картах?              – Ничего, госпожа, – следует механический ответ Ская.              – Знаешь, почему дурак — это самая сильная карта в таро? Не потому что их создатель сам был шутом, а потому что дурак — это чистый лист, и потому что дурак может стать кем угодно. В этом твоя способность и твоя судьба. Перерождение, – хозяйка, наслаждаясь, неторопливо выговаривает каждую букву и наблюдает за лицом Ская. Сменив радость на серьёзность, она наклоняется над столом, едва не потушив огонёк свечи. – Но, чтобы переродиться, нужно знать, кем ты был и кем хочешь стать. Ты не можешь разобраться в собственных нитях судьбы из-за кого-то на той стороне. Если пожелаешь, никаких трудностей не будет, и ты останешься тем, кем ты был. Лишь пожелай.              Снова это странное слово и странная просьба. Стелла не понимает её значения и на этот раз.              Когда Скай, неизвестно каким образом разрывая зрительный контакт с Сибил, смотрит на неё, ей не хочется, чтобы он снова отворачивался. Что-то в этом взгляде важное, нечто сокрытое под зрачком, нечто обладающие таким огромным смыслом, что оно едва не сбивает её на пол. Она старается не выражать никаких эмоций визуально, когда её ладони, опущенной на колено под столешницей, касаются тёплые пальцы Ская.              – Я вижу огонь, бесконтрольный и дикий, пылающий там. Он манит тебя, но тебе не предназначен. Пожелаешь ли ты пойти судьбе наперекор, разорвать нить, или же доверишься душе, что повязана с душой земной? Пожелаешь потянуться туда или…              – Не пожелаю, – голос Ская отличается от их голосов, он твёрдый и уверенный. Стелла смотрит в его глаза, в них нет и капли сомнений, и хочет спросить, о чём речь, хочет узнать, неужели он понял, что происходит. Но он больше ничего не говорит и на Сибил не смотрит, только на Стеллу, и смысл происходящего больше не имеет значения.              – Что ж, – резкий хлопок разрывает тишину заброшенной в глуши леса хижины, и она вздрагивает от неожиданности. Усилием воли она отворачивается от Ская, не отпуская руки, и оглядывается на хозяйку. Женщина, кажется, своими движениями поднимает поток затаившегося до этого ветра, и все свечи в комнате разом гаснут. Сибил встаёт из-за стола всё так же беззвучно, как и садилась, и нависает над ними. – Солнце вновь на небосводе – ваше время покинуть меня. Не забывайте, что услышали этой ночью и насколько сильна ваша воля. Прощайте, алфейцы.              Стелла с облегчением, с самым искренним счастьем понимает, что в окне больше не кромешная тьма, а небо, светло-светло-голубое небо, освещённое только восходящим солнцем. Тело её больше не парит, не пытается оторваться от земли, а взгляд загадочной хозяйки дома больше не держит её.              Она чувствует, как Скай тянет её вверх, призывает встать, и, оторвавшись от созерцания оголённых ветвей за окошком, она смотрит на возлюбленного, уже покинувшего место за столом.              – Давай, Стелл, попрощайся с госпожой Сибил и пойдём. Нас же ищут, – сдавленным голосом он подначивает её подняться и сказать что-нибудь. Одна его рука сжимает её ладонь, друга – тянет за талию.              Она оглядывается на таинственную женщину, так и не раскрывшую им своих загадок, и ей встречается взгляд глаз-бусин. Ни склянки, ни баночки, ни морозники, ни символы тройной луны более не кажутся ей зловещими и леденящими существо до костей, а невероятное платье с тканью под ночное небо лишь вызывает восхищение. Она кивает хозяйке.              Её не пугает комната и та, кто живёт в ней, но энергия, сосущая и невообразимо мощная, всё ещё нагоняет панику. Они должны бежать.              Ривен и Муза, как и они, крепко держась за руки, бегут перед ними, пробираясь сквозь раскидистые почерневшие деревья, не оглядываясь ни разу. Утро пока ещё не вступает в полные права, но тьма больше не пожирающая, больше нет никакого тумана и пролетающих над ними воронов. Стелла бежит, силясь отдышаться на ходу, избавиться от липкого чувства страха, больше не имеющего смысла, и плотнее переплетает пальцы со Скаем. Он, скорее из-за личной привязанности придерживая дедовский меч в ножнах, не отстаёт.              Дом с горящим окошком и спрятанная кронами поляна остаются позади.              И, когда через пару часов они вместе с Сильвой и отрядом возвращаются проверить эту территорию, нет ни лукошка с армериями, ни старой хижины, ни госпожи Сибил с серьгами-полумесяцами.