Реформы во имя умерших

Десятки лет назад он и представить не мог, что творится в голове у человека, намеренно убивающего себя. Также, как и не мог представить, что сам окажется таким человеком. И ведь никто не предполагал, что так произойдёт: всё начиналось настолько медленно, что изменений не заметил и сам их обладатель. «Не рано ли?» - уловил внезапно возникнувший в голове вопрос Андрей, застыв с пока что незатянутой петлёй на шее. С одной стороны — давно пора. Другая сторона молчала. Он стал задумываться над реализацией сей действия с раннего своего возраста, но до конца дело довести не получалось никогда. Всё время что-то шло не по плану, кто-то появлялся не в то время не в том месте и ломал ход событий. Андрея злили добрые люди, спасшие его, но долго винить их он себе позволить не мог. В конце концов, вина лежала полностью на нём, и он, хоть и нехотя, но признавал это. Также, как и то, что не застрахован от очередного провала – не было никаких гарантий, что на этот раз всё будет иначе. Наоборот, Андрей готовился к тому, что сегодня опять ничего не получится, и уже продумывал следующий способ для себя — тот, который ещё не успел попробовать. Он, лёжа на полу и тщательно планируя свою смерть знал, с каким смятением столкнётся здесь, на сооружённом из табуретки эшафоте. «Предупреждён - вооружён» - скажете вы и будете не правы, ведь против этого зверя оружия нет. Андрей толком не знал, что это, откуда это, но «это» тормозило его и в прошлые разы: Всегда, когда доводишь себя до предсмертного состояния, когда стоишь у того самого 'края' - из ниоткуда возникает тусклая, прозрачная надежда. Её трудно ощутить в полной мере, ибо она является ничем иным, как пустышкой, созданной для одной конкретной цели. Она за шкирняк тащит тебя от этого края. А потом, когда всё стихает и ты остаёшься в безопасности – уходит и не планирует появляться ровно до тех пор, пока ты снова не полезешь к нему. Неприятнее всего то, что ей не важно зачем и почему ты туда полезешь; она не поймёт, что тебе это необходимо, и что её спасения только усугубляют положение. В скором времени парень стал задумываться, действительно ли причины убиваться столь стоящие, коими он их себе рисует: Чёрные полосы бывают у каждого, и не зависимо от того, насколько они ужасны и долги – после всегда идёт что-то хорошее; то, ради чего стоит терпеть. Затем ему показалось, что все проблемы как-никак, а решаемы, и смысл стараться есть. Что всё можно вернуть на круги своя, заново обрести то, что потерялось – главное приложить должные усилия. Пусть и получится не сразу; пусть даже на это уйдут месяца, годы – вылечиться можно, и у Андрея на это есть все шансы. Психологи бывают разные, да и к тому же совпадения никто не отменял – потому и постоянные неудачи со сменами докторов показателем ещё не являются. А потом он и вовсе поверил в то, что сможет со всем справиться самостоятельно, если поднаберётся сил и терпения. Началось то, чего Андрей опасался больше всего, ведь появление подобных мыслей сулило очередной провал. Он разозлился и стиснул зубы до боли в челюсти. Парня затрясло. Вот уже в который раз смятение не даёт спокойно свести концы с концами. Андрей хотел умереть, правда хотел – он нуждался в этом сильнее, чем в кислороде; но он не мог. И не мог не потому, что ещё имел на свою жизнь какие-то планы; не потому, что на самом деле хотел просто по-другому – не так, как сейчас, а повлиять на сложившиеся обстоятельства не мог; не потому, что это - лишь очередное наваждение, которое спадёт через пару дней, после чего мир вновь заиграет яркими цветами. А потому, что у него просто-напросто не хватало силы воли, чтобы свернуть себе что-нибудь и наконец-таки уняться. Не получалось у Андрея броситься под трамвай - он представлял свою кончину со стороны во всех красках и мгновенно тормозил. Когда он хотел спрыгнуть с моста, тоже представил –и тут же остановился. От визуализации распластанного по рельсам мешка с перемолотыми костями неистово морозило также, как и всплывшего где-то в канале опухшего трупа. «На это же будут смотреть люди! – думал Андрей, – А что, если среди них окажутся дети? Что будет с ними, когда они увидят?». Одна мысль о том, что своей смертью он может навредить кому-то перечёркивала собой даже самый беспроигрышный план. И, главное, как ни крути - какими бы изощрёнными способами Андрей себя не тешил, всё одно — вставал как вкопанный и ни шагу вперёд, если возникала угроза обществу. Будто на пути в мир иной стоят невидимые ворота, и для него они всегда закрыты. Сколько бы Андрей ни пытался найти чёткую причину своих неизбежных торможений — нет её. Вместо неё странный барьер, не позволяющий пересечь черту; совершить несколько незамысловатых действий и по-настоящему расслабиться. На этот раз Андрей решил даже и не суетиться с предсмертной запиской – писать и завещать что-либо уже некому; да и завещать, собственно, нечего. Ненависть к этому несчастному ограждению с каждой секундой всё сильнее заполняла его до краёв. Из-за невидимой преграды он вынужден бесцельно мотыляться из дома до места работы и обратно день за днём; потреблять безвкусную еду и не веселиться, не общаться с друзьями, не заниматься любимым делом, а просто быть. Существовать. Конкретно такой уклад парня и не устраивал. А поскольку изменить его нельзя, – Андрей действительно пробовал это сделать, – выход был только один. Это - обыденный ритуал ухода из жизни. Его совершают сотни за день, тысячи; разными целомудренными способами: от бесшумного до публичного, от долгого и мучительного до быстрого и безболезненного, а он не может сделать несколько простых движений и освободиться. Казалось, что всё – уйти в силу своей слабохарактерности невозможно. Но даже если и так, Андрей не перестанет пытаться. Мириться с судьбой и страдая доживать отведённое ему время – бездействие – худшее, что он мог предпринять для облегчения своей, по правде, жестокой участи. «Почему же в один прекрасный момент всё пошло под откос?» – Андрей задавал себе этот вопрос по нескольку раз за день, зная, что ответа не получит. А самостоятельно дать ответ у него не получалось: либо минимум добра и наслаждения был предназначен ему изначально, либо всё так плохо из-за наслаивания проблем друг на друга и полного отсутствия положительных моментов, либо... Он разучился смотреть на всё происходящее под правильным углом. Однажды Андрея посетили мысли о том, что он во всём видит только минусы – но они надолго в голове не задержались. Он изо всех сил старался вычленить хотя бы мизерный плюсик из самого отвратительного и неприятного, чего уж и говорить об обыденных вещах. Однако от этих плюсиков лучше не становилось. Чего и следовало ожидать: Спустя время причины, на которые он опирался, окончательно скрылись. Стали казаться донельзя смешными и легко решаемыми, как говорится – «отпустило»; но парень всё понимал. Понимал, что когда он слезет, когда снимет и выбросит верёвку - они заиграют с новой силой, почуяв, что всё миновало. Будут досаждать безустани днями и ночами. А потом, когда Андреево терпение в очередной раз иссякнет - снова спрячутся за массивной глыбой страха и станут сидеть там долго-долго. Столько, сколько потребуется парню, чтобы только начать верить в добрый конец. Столько, сколько потребуется надежде, чтобы оттащить от края. Ясен пень, что жизнь несказанно ухудшилась из-за этих пряток. Андрей уже не понимал, кто он такой, зачем он живёт, что ему делать и стоит ли вообще что-то делать. По ощущениям он мог сказать, что его мозг испортился и больше не функционирует так, как должен. Словно он постепенно отмирает и исчезает, и голова пустеет. Светлый и красочный мир стремительно тускнел и покидал Андрея также, как он - его. Парень знал, что он давно не здесь и за года почти смирился с этим фактом. Но, несмотря на принятие, легче не стало. Глухая боль, изводящая его всё это время, давно переросла во что-то большее. В вязкий, ядовитый серый ком. И этот ком стягивал на себя всё внимание с внешнего мира и давил, налегал и давил с новой силой день за днём, беспрерывно. Ком не спал и ему не давал; ком не ел и ему не давал; ком не дышал. Андрей больше не ощущал на себе крепкую хватку того, что держало его раньше. Друзья, развлечения, любимое дело — угасла страсть ко всему, что так интересовало. Глобальное обесценивание добралось даже до еды – теперь он не мог прожевать то, что когда-то с радостью уплетал за обе щеки и брал добавку. Любая пища или необходимый стакан воды вызывали отторжение и рвотный рефлекс, словно он пытался запихнуть в себя не мясо, а кусок гудрона. Вскакивая ночью в холодном поту, Андрей задумывался, почему он всё ещё здесь. Почему он, если и вправду не вывозит, продолжает поминутно добивать остатки себя прежнего. Почему он обязан слышать, с трудом слушать, видеть и чувствовать этот ненастоящий мир, в который вдруг попал. Многие свои попытки он, честно, предотвращал самостоятельно, перед самой смертью на всплеске адреналина машинально вылезая из ванны, после чего часто жалел, что не дотерпел до конца. Хоть неясная преграда до сих пор воспринималась им как абстрактный объект, он вновь и вновь приходил к одному и тому же выводу — это был обычный инстинкт. И именно он всегда мешал разом решить все накопившиеся проблемы. А ещё Андрей заимел привычку перед уходом вспоминать весь свой путь от начала до настоящего момента. С доброй тоской проживать самые счастливые моменты вновь, веря в то, что когда-то давно всё было хорошо, а он об этом даже не догадывался. После всего того, чего он добился, после всех своих свершений Андрей сразу вспоминал про первый раз, когда ему показалось, что места в этом мире у него нет. Точнее есть, (конечно, оно у всех есть.) но полную свою причастность к нему парень уже тогда ощущать перестал. В этом городе, районе, дворе, в этом доме - всё было понарошку. Уже тогда он стал понимать, что они с миром меняются не в лучшую сторону, что на кровные, честно заработанные купленная квартира – чужая, и что работает он не на своей работе и не в своём теле. С того момента жить Андрей стал быстро, порой даже и не замечал, насколько. Только быстрота эта была горькой и внушающей ужас, ибо он не знал, что будет после неё и будет ли вообще. Он забыл, как ждал завтрашнего дня - того самого, что должен был следовать после этой быстроты; завтрашний день давно утратил свою значимость, ведь на деле он ничем не будет отличаться от сегодня и вчера. А зачем ему ещё одно сегодня и вчера, если они не понесут за собой перемен. Зря он про перемены сказал. Перемены можно устроить как завтра, так и сегодня, а если постараться - то и во вчера заранее их можно просунуть. Но он этого всё равно не сделает — ждать легче, чем действовать. Ждать приятнее, чем действовать. И Андрей ждал. Ждал чуда, стоя у саморучно сооружённой петли в собственной квартире. Действовать сил и желания не осталось совсем, оттого в приоритет он поставил один последний рывок; и то ‐ непосильный. Да, всё верно – у него просто-напросто не хватало мочи затянуть верёвку и спрыгнуть. Также, как и посидеть в ванне ещё немного. Слабохарактерность убивала его сильнее всего вышеперечисленного. Парень сходил с ума больше не от той груды проблем, которую не мог вывезти, а от невозможности решить их быстро и безболезненно. Вот это — действительно безвыходная ситуация. Вот это - то, из-за чего можно истерить навзрыд. Спускаясь с табурета Андрей откровенно материл спасший его мозг, не понимающий, что спасать давно нечего. Одновременно с этим он начал продумывать идею того, чтобы сразу выйти из дома и кинуться под машину. И сделать это так быстро, чтобы сам и заикнуться не успел о надежде и всех к ней прилагающихся. Но недолго думая парень эту, бесспорно, многообещающую идею оставил, ибо он зарёкся не доставлять неприятности своей смертью обычным прохожим. Да и к тому же пострадать мог не только он, а уводить невинную душу за собой Андрей не хотел в первую очередь. Люди не виноваты в том, что ему плохо. Они никогда не мешали ему, – наоборот, вызывали восхищение своей непринуждённой будничной суетой. Всякий раз выходя на улицу и видя счастливые лица прохожих, Андрей думал, что он - единственный, кто так сильно страдает. Что все вокруг спокойно двигаются вперёд, и только он - немощный обуза, неспособный попросту помыть посуду. Да, было непонимание. Ощущение несправедливости. Жалость к себе, зависть к людям, отчаяние. Было, когда-то. Всё сгорело подчистую, от этих смешанных чувств не осталось ничего. Только желание убежать осталось. Сколько Андрей не ломал голову — он не мог понять, от кого хочет бежать. Невидимый враг, неизвестно откуда возникнувший, вызывал холодную неприязнь. От него корчило и вводило в тремор, а попытки избавиться обращались против самого тебя. Он недолго пытался: без толку бороться с тем, кого не видишь и не слышишь. Без толку бороться с тем, кто внутри тебя. С тем, кем ты и являешься. Осознав это, Андрей сел на пол и облегчённо выдохнул. Он беззвучно молился, чтобы всё закончилось поскорее, и чтобы конец был безболезненным; это всё, что ему оставалось делать в чужом мире.