Счастливого Хэллоуина

      Ким нервным движением поправил жемчужное ожерелье в три ряда, украшенное подвесками из мелких красных острых камушков, имитирующих порезанное горло. Это украшение на него нацепил Танкхун пару часов назад со словами «оно чудесно оттенит твой образ и добавит нотку романтики и печали», хотя Ким видел свое отражение в зеркале и не обманывался — и без грима он выглядел так, что краше в гроб кладут.       Сам Кхун светился, как гирлянда, носился туда-сюда, готовя зал, уточняя у горничных и поваров про украшения и напитки и был раздражающе жизнерадостным и веселым — Хэллоуинская вечеринка была исключительно его детищем. Вот уже полгода, как Ким расстался с Порче и почти месяц, как кхун Корн упокоился окончательно, не без посильной помощи сыновей и племянников. Жить стало куда спокойнее сразу всем, основные агентурные сети Корна были либо переброшены на Кима или Кинна, либо уничтожены, партнеры семьи получили выгодные предложения, отказаться от которых под дулами стволов было просто невозможно, и в мафиозных кругах столицы воцарился шаткий и не особо безопасный, но все-таки мир.        Кхун, не торопясь выходить из образа семейного психа, решил собрать всю семью, предварительно приказав им подготовить оригинальные костюмы на праздник. И теперь сумрачный, подавленный и смертельно уставший после выпуска очередного тоскливого и душещипательного демо Ким, втянутый в праздничную суету деятельным и активным старшим братом, сидел с алкоголем возле барной стойки в малом зале комплекса, где проходили относительно камерные или семейные мероприятия. Обычно строгое и формально обставленное помещение ныне пестрело фигурками летучих мышей с красными светящимися глазками, свисающих с потолка вместо воздушных шариков. По углам весели художественные клочья серой пыльной паутины; несколько крупных ламп с плафонами в виде полной луны освещали две смежные стены. Из-за их расположения помещение с одной стороны тонуло в интимном полумраке, а с другой было прекрасно освещено, но при этом мягкий, неяркий свет не бил по усталым и раздраженным глазам, за что Ким был очень благодарен брату.       Тут и там были установлены мягкие черные диванчики, украшенные подушками в виде ярко-оранжевых тыковок и кремовых черепов. За барной стойкой из мореного дуба устроился Порш в костюме не то воина, не то борца с нечистью — белая рубаха навыпуск подчеркивала выдающуюся ширину плеч, черные штаны, которые Ким успел заметить, прежде чем их сегодняшний добровольный бармен зашел на свое рабочее место, облегали стройные крепкие ноги. За спиной непривычно расслабленного и улыбчивого, нарочито взъерошенного Порша виднелся здоровенный бутафорский двуручник. Кинн сидел на высоком стуле по другую сторону от стойки с бокалом виски и следил за своим парнем ленивым, разнеженным и отвратительно влюбленным взглядом, Киму аж завидно стало. Да и костюм не подкачал — алая сутана и килограммовый затейливый золотой крест с вензелями очень шли к белоснежной коже и строгому широкобровому лицу нынешнего главы семьи.       На одном из диванчиков в более-менее освещенной части помещения устроились Тэ и Тайм — хрупкая нежная фея в кремовых брюках и кружевной блузе с радужными полупрозрачными крыльями за спиной и заляпанный кровью викинг-берсерк в сияющих доспехах и рогатом здоровенном шлеме соответственно. Одно из двух кресел с широкими круглыми подлокотниками неподалеку от них занял Вегас, обряженный как вампир. Длинные накладные клыки вполне естественно смотрелись на его остроскулом хищном лице, алые линзы удачно перекликались с бархатной бордовой рубашкой, расстегнутой до середины груди. На небольшой подушечке у его ног сидел довольный жизнью Пит в черных штанах и шелковой рубашке, расстегнутой почти до пупка. Посреди растрепанной прически торчали два пушистых собачьих уха на ободке, глаза из-за линз были ярко-желтыми, с вертикальными зрачками, а руки украшали перчатки с торчащей наружу шерстью. Но изюминкой образа стал широкий кожаный ошейник с металлическими шипами, цепь к которому сжимал в кулаке Вегас. И Ким бы даже поверил в их актерскую игру, если бы не тревога, периодически вспыхивающая на лице его кузена огромными красными буквами. Он часто наклонялся, гладил своего улыбчивого и милого бойфренда по щеке и что-то тихо спрашивал. Пит открыто ластился, так же тихо отвечал, нежно улыбаясь и светя знаменитыми ямочками, и Вегас на некоторое время успокаивался.       Макао сидел во втором кресле, яростно клацал по экрану своего телефона и выглядел как мумия — сквозь искусственно состаренные бинты, закрепленные почти незаметными тканевыми лейкопластырями, кое-где проглядывала ровная бронзовая кожа. Арм и Пол, в нарядах потрепанных боями крестоносцев, втащили в комнату растерянного Бига. Чудом выживший в той перестрелке на складе телохранитель теперь все чаще работал с побочной семьей, чтобы минимально пересекаться с Кинном и Поршем, и проходил усиленный курс реабилитации, собираясь в скором времени возвращаться к основным рабочим обязанностям. Сейчас его торс был обнажен, бедра прикрывала повязка, больше похожая на криво замотанный кусок желтоватой парусины, по телу рассыпались переводные татуировки с буддисткой тематикой, маскирующие большую часть старых и новых шрамов. Распущенные и специально взлохмаченные длинные и пушистые иссиня-черные волосы придавали Бигу вид дикаря. Арм и Пол старались вести его как можно аккуратнее, чтобы не испортить переводную красоту, на которую Кхун, ну или кто-то из горничных убил явно больше часа.       Ким и сам с трудом удержался от того, чтобы не потрогать готическую надпись «Love die», которую Кхун через трафарет навел ему на грудь час назад. Расстегнутая белоснежная широкая рубашка только подчеркивала усилившуюся худобу младшего мафиозного принца — после расставания с Порче он так и не оправился до конца, не в силах собрать себя в кучу и вернуться к нормальной жизни. Ел кое-как, спал унизительно мало, много курил, еще больше работал. Знал, что порушенной карьеры Че ему уж точно никогда не простит, а потому надрывался, как раб на галерах, выпустив пару треков из более-менее удачных черновиков — новое писать все равно не получалось, в голове сразу появлялись только образ сурового или грустного Порче и тысяча и одна вариация извинений.       Кимхан все эти семь одиноких, пустых и холодных месяцев не жил, а существовал, по уши заваливая себя работой, чтобы отключиться от ядовитых мыслей о Че: то мотался на интервью и фотосессии, то ковырялся в грязном белье отца, то вскрывал и со вкусом и фантазией портил его протоколы и отчеты. В конце концов, именно он был основным организатором убийства Корна и ничуть об этом не жалел. На самом деле, отметились все, просто у каждого была свою сфера ответственности. Танкхун подал идею и был их глазами и ушами в комплексе, умело курируя и постепенно обезвреживая или переманивая к себе целую сеть шпионов отца. Ким занимался внешними делами и раскопками прошлых грехов, так как у него была самая большая автономия от Корна. Кинн, Порш и Вегас создавали видимость бурной деятельности, разъезжая по казино, складам и барам для заключения сделок, и периодически попадали в тщательно контролируемые перестрелки, чтобы не нервировать Корна подозрительной тишиной. Порче тихо и мирно учился в университете на композитора, а Макао и Пит присматривали за охраной побочной семьи, растили малыша Вениса и курировали легальные дела.       После окончательной и бесповоротной смерти Корна от пули, выпущенной недрогнувшей рукой из пистолета Кима, им всем стало легче дышать. Ким пил не просыхая два дня, запершись в своем пентхаусе и празднуя безоговорочную и полную свободу от давления, травли и ненависти в собственной семье. Один гигантский нарыв вскрылся, выпуская скопившийся за долгие годы гной наружу, но второй продолжал болезненно пульсировать где-то у сердца, не давая полностью расслабиться и успокоиться. Порче его так и не простил. Продолжал избегать, игнорировать, забрасывал левые номера в черный список, не разбираясь, и больше не был фанатом WIКа. Ким не давил, прекрасно понимая, что сам во всем виноват, но боль от такого отторжения и пренебрежения была адская, особенно усиливающаяся, когда телохранители докладывали ему про студенческие развлечения Порче и показывали фото, на которых его ангел веселился, пил, играл на гитаре, делал совместные проекты, но не с ним.       Ким сжимал зубы до боли и продолжал работать, ни на что не надеясь. Приглашение Кхуна, отдаленно похожее на праздники, которые любила устраивать их мама, вырвало его из череды одинаковых серых будней, и Ким подумал, что развеяться было бы неплохо. Он снова совместил работу и отдых, привезя Кинну пухлую папку с отчетами и аналитикой, но и про наряд для костюмированной вечеринки не забыл. Ожерелье ему по договоренности одолжил Кхун из своих запасов, штаны и белую шелковую рубашку Кимхан отрыл в своем гардеробе, а для изможденного вида даже грима не потребовалось — он нечеловечески уставал, так что кожа сама по себе стала сухой и бледной, волосы спутанными, губы потрескавшимися, а щеки впалыми.       Дверь распахнулась после мощного пинка, и в помещение влетел Порче. Ким подавился «Маргаритой», выплюнув профессионально замешанный коктейль себе под ноги. Все разговоры в комнате как по щелчку пальцев стихли, и было от чего: для костюмированной вечеринки младший Киттисават выбрал наряд монашки, купленный в очень развратном секс-шопе. Черные чулки в крупную сетку облегали стройные ноги и заканчивались широкой кружевной полосой на середине смуглого бедра. Одна нога была босой, а на второй красовался большой черный ботинок со шнуровкой на высоком квадратном каблуке, делающем Че как минимум на семь сантиметров выше. Ким с трудом оторвал взгляд от полоски кожи между кружевом и юбкой и залпом выпил остаток коктейля, чтобы хоть на что-то отвлечься, но алкоголь только усилил возбуждение. Взгляд мафиози сам собой пополз выше и натолкнулся на короткое черное облегающее платье, удачно подчеркнувшее крутые бедра подростка, тонкую, как и у Порша, талию и начавшие красиво расширяться и крепчать плечи. На груди находилось большое окошко в форме сердца, украшенное нежной мелкой белой сеточкой. Черно-белый апостольник обрамил мягкими складками симпатичное, порозовевшее от бега лицо.       Ким тяжело сглотнул, перевел взгляд от головного убора на лицо Че и сразу понял, что сделал это сильно зря. Глаза цвета горького шоколада неизвестный визажист умело подчеркнул густой черной подводкой, сделав их больше и выразительнее. Щеки горели от яркого естественного румянца, а сочные, пухлые губы выделялись еще сильнее благодаря кроваво-красной помаде, которая сильно размазалась по правой щеке, придавая образу по-настоящему блядский оттенок. Ким сглотнул алкогольную горечь и со стыдом почувствовал, как в и без того узких штанах от вида такого Порче стало совсем тесно и неудобно.       Заслышав шум за спиной, младший Киттисават панически оглянулся и бросился к Киму, прячась за ним, как за живой ширмой. Тот машинально закрыл его собой, даже не пытаясь осознать происходящее. В настежь раскрытую дверь важно вошел Кхун в длинном белом женском открытом платье и кое-где проступающими сквозь порванную ткань нарисованными прямо на коже желтоватыми ребрами. Ему безмерно шла эта одежда, подчеркнувшая слишком тонкую для мужчины талию и худощавую фигуру, но было одно маленькое «но». Лицо, рука, шея, стройная длинная безволосая нога, проглядывающая в длинном вырезе до середины бедра — все было равномерно покрыто синей краской. На одной руке красовалась грязно-белая порванная перчатка, на второй были вполне достоверно изображены кости. Светлые женские туфельки не смотрелись убого, скорее, удачно дополняли образ. На голове устроился парик с длинными волнистыми синими волосами и нацепленной сверху драной фатой, крепящейся к потасканному цветочному венку, что придавало образу флер хрупкой, недолговечной красоты и потусторонней притягательности. В руках он держал второй ботинок Порче и маленький букет с пожухлыми, осыпающимися на ходу бледно-розовыми цветами.       — Ебать… — прохрипел Макао, оторвавшись от телефона ради занятного зрелища. Остальные поддержали его проникновенным молчанием.       — Порче, малыш, давай я тебя докрашу, — ласково протянул Кхун, делая крохотный шажок вперед. Ким почувствовал, что пальцы Порче сжались на его плече сильнее, длинные твердые ногти ощутимо впились в кожу под рубашкой.       — Отойди, — холодно бросил Ким в сторону старшего брата, заведя одну руку за спину и тщательно следя за тем, чтобы Че полностью скрылся за его спиной.       — Не будь такой букой, Проныра, пусть хотя бы второй ботинок наденет! — театрально возмутился Кхун, хитро подмигнул Киму, сунул обувь ему в руки и прошел к дивану Бига, плюхаясь на вторую половину и восклицая с привычной патетикой: — Пит, детка, тебе совсем не идет ошейник, но если ты чувствуешь себя комфортно, то я за.       — Спасибо, кхун Танкхун. Вам тоже очень идет ваш… образ, — скромно отозвался Пит, за годы тесного сотрудничества с главной семьей навострившийся в общении со сложным и нервным подопечным.       — Обожаю Бертона, но ты, наверное, и так это помнишь!       Кхун гибко подскочил на ноги, будто не мог усидеть на месте и минуты, и закружился по комнате, пародируя персонажа и активно размахивая своим жутким веником. Новых гостей он не заметил, а потому со всей дури натолкнулся на красивого мужчину лет тридцати — тридцати пяти в жилетке поверх голого торса и форменных черных брюках со стрелками. На зализанных лаком черных волосах красовались алые рожки, на смуглой шее была четко различима широкая полоса от удушения.       — Ой, здрасьте, — проблеял Кхун, тряпочкой повиснув на сильных руках гостя, умудрившегося одной рукой поймать падающего мафиози, а второй придержать его печальный букет.       Аккуратно поставив свою ношу ровно, мужчина покосился на слетевшую с чужой ноги туфельку, подхватил тихо взвизгнувшего Кхуна на руки и невозмутимо донес до дивана, откуда оперативно слинял Биг, прибиваясь поближе к Макао. Вслед за красивым мужчиной в комнату вошел молодой смертельно бледный парень лет двадцати в огромной белой простыне, явно изображающий привидение. За ним тенью следовал давний деловой партнер Кинна Пакин в образе Дракулы, с такими же как у Вегаса накладными клыками, алым росчерком искусственной крови у рта и длинным черным плащом со шляпой-цилиндром и тростью с рукоятью в виде скалящегося черепа. За ними, ежась и оглядываясь по сторонам, в комнату зашел светловолосый высокий и худощавый симпатичный мужчина лет двадцати пяти в наряде пирата с широкополой треуголкой в руках. На его правом плече был закреплен на редкость уродливый искусственный попугай-скелет.       — Да уж, компания пиздец, — весело хмыкнул Порш, придвигая к Киму новый коктейль взамен испорченного. Внимательно посмотрел на своего младшего брата, все еще прячущегося за сыном мафии и нехорошо прищурился: — А с тобой, поганец мелкий, мы еще поговорим по поводу твоего наряда шлюхи.       — Хиа’, я в курсе, что у тебя поверх штанов кожаные трусы, так что будь другом, заткнись, — прошипел злой, как кобра, Порче, обошел Кима, вырвал у него свой ботинок, собираясь сесть на соседний стул и обуться. Однако в таком коротком платье сделать это, не засветив нижнее белье, было практически невозможно, и Че растерянно замер, не зная, как лучше поступить.       Ким улыбнулся, как дурак, опустился перед ним на колено и забрал обувь, кладя босую ногу с черным аккуратным педикюром к себе на бедро. Расшнуровав ботинок, он помог Че просунуть стопу внутрь, стараясь не концентрировать внимание на красивом подъеме и подтянутой икре. Осторожно затянув шнуровку, он ответственно убедился, что нигде ничего не передавил, завязал аккуратный бантик и поднял голову, сталкиваясь с внимательным и проницательным взглядом любимого человека. Че опустил взгляд на его шею, нахмурил брови и потянулся, пытаясь непослушными пальцами с метровым черным же маникюром расстегнуть тугой замочек ожерелья.       — Порче, ты чего? — прохрипел Ким и не думая ему мешать.       — Я не хочу видеть на тебе кровь, даже искусственную. Оно уродливое и страшное, сними!       Ким без тени колебаний поднял руки, подцепил ожерелье и дернул со всей силы, разрывая тонкую леску одним движением. На ладонях остались глубоко вдавившиеся болезненные следы, алые и белые бусины брызнули во все стороны, а Порче облегченно вздохнул и слабо улыбнулся, отчего его накрашенные губы стали выглядеть еще полнее и соблазнительнее. Сидеть на стуле ему было неудобно из-за тяжелых ботинок, все время съезжающих с тонкой металлической подставки, и Ким как само собой разумеющееся пристроил его ноги на свое бедро, оставаясь на полу на коленях.       Че отвел взгляд, и Ким машинально посмотрел в ту же сторону. «Дьявол», что-то тихо говоря, надевал на ногу растерянному и смущенному Кхуну потерянную туфельку. Пакин и его юный спутник вовсю трепались с Кинном, а Фавис, кузен Пакина, обряженный пиратом, уже был принят в оборот заинтересовавшимся и включившим режим ловеласа Таймом. Тэ бросил им вслед тяжелый и тоскливый взгляд, поднес к губам стакан с мартини и охнул, едва не пролив алкоголь на себя, когда широкая забинтованная ладонь легла на его плечо.       — Потанцуем, прекрасная фея?       — Напугал, дурной! — Тэ напоказ выдохнул, положив раскрытую ладонь на грудь поверх кремовой кружевной блузки. Окинул виновато и чуть заискивающе улыбнувшегося Макао оценивающим взглядом, покосился на вовсю обхаживающего Фависа Тайма и решительно кивнул, вкладывая в предложенную ладонь свою маленькую руку с короткими, но тонкими пальцами.       — Кажется, наши пассивы вьют из нас веревки, — беззлобно фыркнул Пакин, прибившись к бару и получив от улыбчивого и непривычно спокойного и умиротворенного Порша бокал с бурбоном.       — А то ты против? — с хорошо различимым лукавством в голосе ответил коллеге Кинн и обнял бойфренда со спины, пристраивая подбородок ему на плечо и нежно целуя в шею.       — Нет, но мы — ебучая мафия, и только посмотри на нас. Ким на коленях перед «монашкой», Чай стелется перед твоим братом, Тайм козликом скачет перед моим кузеном, а его партнера увел твой младший. Пиздец на выезде.       — Я тебе больше скажу, даже сам Вегас Тирапаньякул в шаге от того, чтобы поменяться со своим парнем местами, — рассмеялся Кинн, ничуть не удивляясь пламенной речи Пакина.       — Кстати, Кхун просил проголосовать за самый зачетный костюм. Ставишь галочку напротив имени, складываешь бумажку и суешь в банку. Голосовать за себя или за своего партнера нельзя, — Порш подтолкнул к гостям все необходимое.       График первым взялся за ручку, проделывая все необходимые манипуляции. После уступил место Пакину, а сам слинял поближе к Поршу, попросив намешать ему слабоалкогольный коктейль. Пакин с тихим смешком опустил свой бюллетень с черепами и тыквами в большую пузатую банку. Ручка и стопка бумаги перешли к Че. После тот наклонился и сунул их под нос Киму. Тот взял, прислонил бумагу к бедру Порче, используя его как стол для письма, и поставил смазанную галочку напротив родного имени — несмотря на старания Кхуна с образом, он свой голос безусловно отдавал Порче и его длинным сексуальным ногам, что так уверенно и правильно расположились сейчас на его бедрах.       Порче забрал ручку, взамен вложил ему в руку новый бокал с алкоголем и задумчиво пошевелил ногой. Кимхан замер, боясь дышать, но Че увлек беседой Кинн, и Тирапаньякул немного расслабился, понимающе переглядываясь с Армом и Полом, окружившим скучающего Бига.       К стойке подошел помощник Пакина Паначай, мелодичным низковатым голосом попросив у Порша «Лонг айленд» и виски со льдом. Порш виртуозно выполнил заказ, попутно поясняя любопытному Графику, что он делает и как. Чай меж тем сунул свой бюллетень в банку, неглубоко поклонился, благодаря хозяина дома за напитки, и забрал оба бокала, возвращаясь к сияющему от внимания Танкхуну.       Макао и Тэ, поначалу незатейливо кружащиеся на свободном от диванчиков и стоек месте во второй половине комнаты под «Shape of my heart» Стинга, удивленно остановились, когда из хорошо спрятанных по углам колонок, благодаря диджею вечера Арму, полилось танго.       Танкхун улыбнулся младшему кузену нежной и миролюбивой улыбкой аллигатора. Макао оскалился в ответ и по всем правилам с легким поклоном пригласил на танец Тэ. Тот поправил на голове маленькую тиару, бросил свою волшебную палочку Кхуну и поддернул брюки, собираясь разуться, чтобы было удобнее танцевать. Макао успел первым, становясь на колено и помогая ему стянуть неудобные закрытые туфли.       Понятливый Арм запустил трек заново, как только Макао поднялся и широко улыбнулся чуть смущенному партнеру по танцу. Чувственное, неспешное и переливчатое танго из фильма «Легкое поведение» заполнило комнату, перекрывая негромкие разговоры и привлекая все внимание к замершей на «танцполе» паре. Тэ узнал мелодию и улыбнулся увереннее, а Макао так и вовсе расцвел, когда одна ладонь молодого мужчины удобно устроилась на его плече, а вторая как влитая легла в подставленную руку.       Все Тирапаньякулы были худо-бедно обучены бальным танцам — это часто пригождалось во время относительно приватных бесед посреди толпы на светских приемах. Тэ с Таймом в свое время ходили в ту же танцевальную студию, что и Кинн с Кимом, но сложные па всегда давались Тэ намного легче, чем друзьям, из-за природной грации и развитого чувства ритма.       Эти двое создали на редкость красивый и гармоничный дуэт. Макао вел уверенно и спокойно, создавая для кружащегося вокруг него Тэ незыблемую опору, но в его четких и выверенных движениях то и дело проглядывала яркая, как открытый огонь, страсть, что делало танец еще более притягательным и томным, хоть и несовершенным с точки зрения чистоты и согласованности движений.       Танкхун, одобрительно за ними наблюдая и изредка отпивая по глоточку из своего бокала, что-то быстро нашептал приблизившемуся Полу. Телохранитель, понятливо покивав, умчался из комнаты в неизвестном направлении.       На последних нотах Макао наклонил партнера над полом, без труда удерживая за талию, а Тэ поднял голову, часто дыша ему в губы. Казалось, они оба напрочь забыли о том, что в комнате не одни. Макао смотрел на замершего в его руках мужчину как на ожившее совершенство, тот же взгляда не мог оторвать от приоткрытых губ в опасной близости от своего лица.       — Целуй, — жестко и громко приказал Танкхун в повисшей в помещении густой тишине, и Макао, как под заклинанием принуждения из «Гарри Поттера», наклонился еще немного, накрывая губы Тэ своими.       — Когда смотришь голодными глазами на других мужчин, будь готов к тому, что твоего тоже могут увести. Ты сам выбрал однодневную интрижку вместо своей постоянный пары, теперь пожинай плоды, — наставительно произнес серьезный как никогда Кхун, бросая на смешавшегося Тайма строгий взгляд. Затем перевел его на Фависа и изрядно смягчил выражение лица, проявляя редкое для себя благодушие и понимание: — А тебе, дорогой, я настоятельно не рекомендую привязываться к этому индивидууму. Он хорош только как временный любовник, верным быть просто не умеет.       — Я знаю, пи’Кхун, — тонко улыбнулся Фавис, но в его глазах вспыхнула искорками странная грусть, когда взгляд скользнул по Паначаю. — Может, мне именно это сегодня и нужно.       — Раз уж мы тут спонтанно затеяли танцевальный вечер, предлагаю устроить еще один конкурс. На лучший танец, — объявил Танкхун громко, чтобы перекрыть мелкие разговоры гостей и семьи. На Фависа он больше не смотрел, но Ким успел увидеть на лице брата выражение не то ревности, не то тоски.       Ким пятой точкой почуял неладное и крепче сжал бокал в руке — с его неадекватного и хаотичного брата сталось бы заставить танцевать их с Че, несмотря на прошлые разногласия. По крайней мере, он сам на месте Кхуна поступил бы именно так. Но «главный семейных псих» не торопился пакостить в открытую, решив для начала насладиться шоу и покатать их всех на эмоциональных качелях.       — Вторая пара — Кинн и Порш. Под что будете танцевать?       Порш, активно вникающий в дела семьи, учился всему понемногу, в том числе, и подобным танцевальным уловкам. Отложив белоснежное полотенце бармена, он стянул неудобный меч, прислонил его к стойке и спокойно принял руку мягко улыбающегося возлюбленного.       Кинн пошептался с Армом и увлек Порша на открытое место, которое освободили Тэ и Макао. «Вальс цветов» в их исполнении был далек от совершенства, но Порш очень старался двигаться правильно и не облажаться в непривычной роли ведомого, а Кинн непринужденно вел и выглядел довольным и сытым, как обожравшийся свежих сливок кот, даже несмотря на то, что Порш пару раз наступил ему на ноги. Ладонь главы семьи уверенно лежала на талии партнера, поддерживая его в танце и выделяя плавные изгибы подтянутого тела. Порш красиво зарумянился от довольно быстрых движений, интимной обстановки и неприкрытого обожания в глазах своего бойфренда. Это был хоть и непритязательный, но достойный танец, и в конце Ким, поймав чуть поплывший взгляд Порша, поднял бокал, демонстрируя, что пьет за них.       Следующими на «паркет» были приглашены Вегас и Пит, которые тоже решили исполнить танго, но более интимное, быстрое и чувственное, чем у Макао с Тэ. Пит был пластичным, гибким и хаотичным, смотрел только на Вегаса, и даже несмотря на линзы в глазах, скрадывающие истинные эмоции, было видно, насколько сильно эти двое влюблены и увлечены. Казалось, они могли прочитать мысли друг друга, настолько слаженными были движения, несмотря на явную импровизацию в танце. На последнем всплеске страстной мелодии «Libertango», Вегас намотал цепь на руку и вскинул ее над головой, заставляя коленопреклоненного Пита вытянуться в струнку и обхватить его бедро двумя руками опасно близко к бесстыдно натянувшейся ширинке. Этот танец был горячим и интимным, и Ким невольно задумался о том, как часто эти двое танцуют вот так, возможно, даже без музыки, исключительно друг для друга.       Аплодисменты у зрителей родились сами собой. Ким вяло похлопал, с замиранием сердца ожидая их с Че пары, но Кхун невозмутимо объявил Пакина и Графа. Те переглянулись и довольно бодро станцевали под знаменитый вальс «Маскарад» Хачатуряна, причем по легкости движений и неприкрытому удовольствию обоих было видно, что делают они это далеко не в первый раз. График улыбался так ярко и счастливо, что Пакин невольно заразился его светлыми эмоциями и визуально скинул лет пять. Он стремительно раскручивал улыбающегося парня под своей рукой, с легкостью поддерживал во время сложных па и отдавал танцу эмоции и страсть наравне с молодым партнером. Они смотрелись поразительно красиво — смазливый, холеный широкоплечий Пакин с лицом дьявола-искусителя и юный, хрупкий, еще более тонкий и звонкий в этой белоснежной и широкой недопростыне Критити. Мелодия рассыпалась серебряными искорками в воздухе, и Граф с разбега запрыгнул своему парню на руки, а тот не только принял его, но еще и покружил вокруг своей оси под счастливый смех.       Кхун с мягкой, почти отеческой улыбкой похлопал им и встал, стаскивая туфли. Паначай отложил свой виски, собираясь подать ему руку, но Кхун успел первым, утаскивая мужчину на импровизированный танцпол. Их танец был настоящим искусством. Несмотря на то, что Танкхун и Чай поближе познакомились только сейчас, мелодия танго из фильма «Маска Зорро» словно зажгла паркет и обоих танцоров. Они почти точно воссоздали страстный танец Бандераса и Кэтрин Зета-Джонс, но благодаря узкому платью Кхуна и его мягким, плавным, женственным движениям представление получилось более нежным, искусным и будоражащим нервы настолько, что под конец Ким ощутил острое желание выйти проветриться и покурить. Он даже не знал, что его брат может быть таким — порывистым, гибким, требовательным, но в то же время трепетным и чутким. Да и Чай не подкачал, кружа Кхуна под всплески бурной мелодии так правильно и мягко, что создалось впечатление, будто они тренировались ради этого неделями.       В финале Паначай низко наклонился, удерживая Кхуна за талию над землей, пока тот обхватывал его бедро ногой, благо длинный вырез платья позволял. Нос помощника Пакина почти нырнул в туго затянутый корсет-сердечко, а ладонь Кхуна сама по себе взъерошила чужие волосы, поганя идеальную лаковую укладку и сбивая на пол дьявольские рожки. Чай осторожно выпрямился, поднимая следом едва стоящего и тяжело дышащего Кхуна и решительно подхватил его на руки, донося до дивана.       Ким похлопал танцорам и внутренне сжался, предчувствуя приближающуюся западню и трусливо избегая взглядов на тоже резко насторожившегося Порче. Но Кхун, немного отдышавшись и выпив водички, серьезно посмотрел на Фависа и уточнил:       — С кем хочешь танцевать: Биг, Тайм или соло?       — Кто такой Биг? — робко спросил гость, и удивленного телохранителя его же соратники без колебаний выпихнули вперед.       Фавис обменялся с Кхуном долгим проникновенным взглядом, горько усмехнулся, глядя на беззастенчиво перекинутые через бедра Чая длинные ноги Тирапаньякула, и протянул узкую длиннопалую ладонь в сторону Бига. Телохранитель, затравленно озираясь, вышел вперед и тихо что-то спросил у Фависа. Тот рассмеялся, уже не обращая о никакого внимания на растерявшегося от подобного пренебрежения Тайма, и позволил новому партнеру ненадолго отлучиться, чтобы сообщить Арму трек.       «Senorita» вкупе с этими костюмами смотрелась странно, но не вульгарно. Оба мужчины двигались аккуратно и мягко, примеряясь друг к другу и лишь слегка, поверхностно флиртуя. Биг кружил Фависа под игривую и легкую мелодию, а тот изо всех сил старался не прижиматься к обнаженной груди партнера, чтобы не размазать многочисленнее временные татуировки. Они не выполняли сложных поддержек и не старались выглядеть идеальными, просто от души танцевали, как могли бы танцевать два подростка, впервые встретившиеся в клубе и решившие познакомиться под игривую мелодию. Этот танец был простым и легким, но в то же время ненавязчивым и ровным. Биг поддерживал игру, то с намеком касаясь талии, то поглаживая спину, то наклоняя Фависа пониже. Тот охотно отвечал — обхватывал широкие плечи, красиво приседал, так же изящно и сексуально поднимаясь, и дарил партнеру нежные, завлекающие улыбки. В конце танца Биг отстранился первым и вежливо, низко поклонился, целуя кончики пальцев Фависа. Который мило покраснел в ответ и улыбнулся шире, позволяя сопроводить себя к диванчику Кхуна и даже принести воды.       Следующим на танцпол вышел Тайм, которому Кинн и Тэ с двух сторон напомнили про его прежнее увлечение фристайлом. Он действительно зажег под «SexyBack», явно пытаясь заманить красивым танцем и накачанным полуобнаженным телом кого-то из партнеров, но Тэ и Фавис все время переглядывались, перемигивались и только крепче жались к выбранным мужчинам под их гордые улыбки, сцеживаемые в кулаки.       Волнение Кима накалилось до небывалых высот, но пакостный Кхун, глядя ему прямо в глаза и осознанно давя на нервы, пригласил Арма и Пола. Биг временно встал за пульт, чтобы запустить песню, а оба телохранителя переглянулись, скинули тяжелые костюмы, оставаясь в одних штанах, и, двигаясь на редкость синхронно и собранно, станцевали практически точную хореографию «God's menu», явно кайфуя от происходящего. Ким, как вовлеченный в поп-индустрию человек, сполна оценил представление — оба полуголых телохранителя двигались ловко, текуче и быстро, словно были настоящими танцорами.       Аплодисменты стояли просто громовые, даже Ким похлопал от души, увлеченный слаженностью движений и красивыми телами перед собой. И слишком поздно услышал ноты проклятущего «El tango de Roxanne», который сам же рекомендовал Порче послушать, еще когда они были вместе. Их мама обожала мюзиклы, а эту песню вообще считала бессмертным произведением, и душа Кима ушла в пятки, когда он осознал, что тяжесть чужих ботинок с его бедер пропала, а Че ловко соскочил на пол, уверенно стоя на внушительной платформе.       Но совсем плохо ему стало, когда младший открыл рот и запел, умело оттеняя низкий, рычащий голос певца своим приятным, бархатным баритоном, поставленным профессиональным педагогом по вокалу, который в свое время ставил голос самому Киму.       Ким как завороженный поднялся и пошел вслед за манящим его Порче, стараясь двигаться в такт текучим движениям и царапающей, сумрачной, надрывной мелодии. Он знал эту песню наизусть лет с двенадцати, мог спеть ее посреди ночи даже после страшного бодуна, но слышать знакомые строки в исполнении ангела было одновременно и сладко, и больно. Порче, мало того, начал еще и двигаться, у всех на глазах создавая настоящий мюзикл. Его талия под руками Кима казалась совсем тонкой, будто он тоже все это время питался неполноценно, а платье было поразительно мягким и ничуть не скрывало манящих изгибов молодого тела, уже начавшего обрастать тугими жгутами мышц.       Ким сглотнул вязкую слюну и хриплым от накативших волной чувств и крепкого алкоголя голосом запел вторую партию, безотрывно глядя в черные жадные бездны, в которые превратились карие глаза Порче. Знакомые слова жгли глотку, отдаваясь уколами под сердцем и в солнечном сплетении. Он, совсем как лирический герой, не мог представить себе Порче — такого красивого, яркого, податливого, но в то же время непослушного и своевольного — в чужих руках. К тому же, Че впервые за последние семь месяцев находился так близко, что можно было различить яркий и свежий аромат бамбука и нотками лемонграсса, исходящий от его шеи и волос. Да и пухлые алые губы, в которые Ким хотел вцепиться глубоким, грязным, порочным поцелуем прямо на глазах у всех — и плевать на гиперопекающего Порша — буквально сводили с ума.       Че смело держал ладонь Кима в своей руке, влажной, теплой и мягкой. Смотрел только на него и наконец замечал. Отвечал на ту, другую, больную и умоляющую песню с помощью музыки, ритма и отчаянных, порывистых движений. Они ненадолго разошлись, подчиняясь успокоившейся перед финальным взрывом мелодии и кружась друг вокруг друга, как два соревнующихся хищника. Ким ощутил физическую боль от этого вынужденного расставания и потому пропустил момент, когда нужно было вступать с частью на испанском, но ее легко подхватил Танкхун, обожавший этот мюзикл наравне с матерью.       И для Кима не осталось больше ничего, кроме губ, глаз, голоса, тела Порче и стремительной, вспыхнувшей болью, отчаяньем и неукротимой силой мелодии, зовущей, манящей их обоих за собой. Четыре голоса слились в один, Ким увидел отражение своей глубинной жажды в покрасневших глазах Че и на финальном раскатистом, отчаянном, невыносимо болезненном «Roxanne» рванул вперед, сжимая двумя руками подставленную уязвимую и хрупкую шею.       Пульс Че бился прямо под его пальцами, горло все еще слабо вибрировало от напряжения, и Ким с легким оттенком ужаса осознал, что младший закинул одну ногу ему на талию, больше не боясь засветить перед гостями нижнее белье, а руки бессильно опустил вниз, фактически повиснув на мафиози всем телом.       Ким с трудом выдержал паузу, дожидаясь окончания мелодии. Они застыли в неудобной и шаткой позе в полной тишине — тяжело дышащие, открытые, разобранные на атомы, выпотрошенные эмоциями и чувствами. Ким не мог поднять Че, для этого нужно было разжать руки на чужой шее, но в то же время парень мог не удержаться на одной ноге и упасть на пол, его ботинки оставались страшно неустойчивыми и неудобными.       Они полностью замерли, глядя друг другу прямо в глаза и дыша одним воздухом. Ким машинально подумал, как будет выпутываться из этой неловкой ситуации, и почувствовал ладонь Че, залезшую под полу расстегнутой рубашки и улегшуюся поверх сердца.       — Говори. Сейчас, Кимхан, говори, — приказал хриплый после пения на изломе возможностей родной голос, и Ким послушался, не задумываясь:       — Папа пытался сделать из тебя пешку и рычаг давления на меня, я не мог этого допустить. Прости.       — Дальше.       — Ты самое лучшее, что было в моей жизни. Я очень жалею, что так с тобой поступил.       — Дальше.       — Пожалуйста, прости, мой ангел. Мне больше ничего, кроме твоего прощения, не нужно.       — Дальше.       Ким набрал воздуха в легкие, осекся, полностью выпустил его и произнес, утопая в практически черных внимательных безднах:       — Я люблю тебя.       — Я люблю тебя, — эхом отозвался Порче и обмяк, отчаянно цепляясь за Кима и позволяя ему распрямиться и поставить их обоих на ноги.       — Можем голосовать! Только за свою пару голосовать нельзя, — захлопал в ладоши отвратительно радостный и сияющий Кхун, за этот час успевший неплохо покатать Кима и Порче на эмоциональных каруселях. Но в то же время Ким не мог не быть благодарным за устроенный спектакль и слова, сказанные ангелом минутой ранее и все еще вибрирующие в его груди сладким отзвуком.       Его руки попросту отказывались покидать талию Порче, а тот не торопился сбегать или вырываться, позволяя себя тискать и гладить поверх недоплатья. Мафиози дождался, пока парень проголосует, взял у него ручку, больше не боясь нечаянно соприкоснуться пальцами, и решительно поставил галочку напротив Пола с Армом — поразительная синхронность исполнения и фанатская увлеченность танцем заслуживали поощрения.       Пока гости и хозяева расслаблялись с алкоголем в руках и делились последними новостями, Арм и Пол быстро подсчитали голоса. В итоге в битве костюмов с большим отрывом выиграл Танкхун, хотя Порче получил аж три голоса, и Ким просканировал толпу сердитым взглядом, пытаясь понять, кто это такой бессмертный. Натолкнулся на пакостную улыбку Порша и благостную рожу Танкхуна и успокоился, но желание задвинуть Порче за спину или хотя бы накинуть ему на колени свою рубашку или плед, скрывая ноги от ушей в чулках-сетке, все еще было невероятно сильным.       В танцевальном баттле ожидаемо выиграли они с Порче, хотя аж четыре человека проголосовало за Пола с Армом, отчего те приятно покраснели, благодарно поклонились и улыбались во все тридцать два.       — А теперь у вас есть выбор: карты, «Мафия» или… — договорить Кхун не успел, Кинн аккуратно взял его на руки, пока Порш поднимал на ноги удивленного Паначая. Сгрузив ошарашенного Кхуна на чужого помощника, Кинн с независимым видом ткнул пальцем в дальний диван в уединенном затемненном уголке комнаты и плюхнулся на освободившееся место, уютно прижимая к себе своего бойфренда. Чай понимающе покивал и прикрыл ладонью бедро Кхуна, неприлично обнажившееся из-за стратегически верного выреза платья.       — Я тебе это еще припомню, маленький наглый пиздюк! — прошипел Кхун в сторону Кинна, благосклонно позволяя Чаю отнести себя в тот самый дальний угол.       Тэ стянул свои радужные крылья, прислонил к журнальному столику и свернулся в клубок, опираясь спиной на довольно скалящегося Макао. Они о чем-то тихо переговаривались и легко флиртовали, пока Тайм надирался возле барной стойки, обиженно глядя на то на своего парня, то на Фависа, который с мягкой улыбкой отвечал на неуклюжие вопросы сильно смущающегося Бига.       Ким отвел Порче на последнее свободное кресло в темном уголке, подальше от толпы галдящих родственников. Усадил и, не удержавшись, накрыл его ноги своей рубашкой, но тот упрямо завозился и вернул одежду, прикрываясь тонким пледом, принесенным внимательным Армом.       — Только я могу на тебя смотреть, — произнес он раздельно и четко, не отрывая пылающего взгляда от лица Кима.       Тот сходу понял намек и натянул рубашку обратно, застегнув почти все пуговицы и тем самым скрыв чуть размазавшуюся по груди надпись. Присел на широкий мягкий подлокотник, позволяя Порче прижаться щекой к его боку и дурея от возможности быть так близко.       — Мы ведь еще поговорим об этом, ангел? — Ким накрыл рукой плечо Порче, не в силах перестать касаться — более чем полугодовой тактильный голод давал о себе знать. Порче окинул его внимательным взглядом, встал, запихнул Кима в кресло на свое место и плюхнулся к нему на колени, как ни в чем не бывало.       — Поговорим, конечно, придурок. Знал бы ты, как я скучал.       Ким выдохнул, усмиряя скачущее туда-сюда самообладание, поправил Че на себе, усаживая удобнее, и покрепче закутал в плед.       — Почему тогда игнорировал? — удивился он, целуя острое плечо сквозь платье. Он ведь честно пытался связаться с Порче, писал ему, звонил с левых сим-карт, оставлял цветы и подарки под дверью комнаты каждый раз, когда был в комплексе.       — Пи’Ким, ну ты же взрослый самостоятельный человек, — укоризненно заметил Порче, с благодарной улыбкой принимая от Пола свой бокал с мохито и недопитую «Маргариту» Кима. — На кой хрен мне твои веники или новые струны, если я хотел увидеть тебя и твои виноватые глаза? А ты опять зассал прийти и извиниться лично.       — Прости. Прости, Че, — Ким мог бы и обидеться на резкие слова подростка, если бы не признавал их безоговорочную справедливость. Он каждую секунду их разлуки скучал и тосковал, но открыто прийти и извиниться, глядя в глаза, не мог, осознавая, что в случае отказа просто не соберет себя потом по кускам. А Че, как оказалось, только этого и нужно было — разок заглянуть в душу Кима и услышать слова, которые тот, по-хорошему, должен был ему еще семь месяцев назад сказать.       — Простил уже давно. Пи’Кхуну скажи спасибо, это он каждый раз терпеливо выслушивал мое нытье и повторял на все лады, что ты не со зла и просто по-другому не умеешь. По вам всем психолог плачет, а в некоторых случаях, и психотерапевт.       — Я бы очень хотел родиться в другой семье, Порче, — с грустью кивнул Ким, вспоминая жестокую, несправедливую муштру отца и рано умершую мать, невольно оставившую их троих на произвол судьбы и мафиозной жизни, полной опасностей, крови и насилия.       — Я знаю. Теперь я рядом, пи’Ким, ты можешь со мной поговорить, если тебе больно или плохо, — Порче обхватил его свободной рукой за шею, прижимая к себе и ласково целуя в лоб. — Хочешь, научу тебя быть хорошим?       — Че, я все еще мафия. Не думаю, что мне можно прикасаться к тебе, — покачал головой Ким, как можно глубже вдыхая в себя запах чужих духов, смешанных с естественным ароматом кожи, желая поглубже пропитаться им и сохранить на будущее.       — Я теперь тоже мафия, пи’Ким, — отозвался Порче с хорошо различимой грустью, делая крохотный глоток из своего бокала. — И однажды настанет день, когда мне придется кого-то убить, пусть и в качестве самозащиты. Подготовишь меня к этому дню?       Ким тяжело вздохнул, переложил бокал в другую руку и снял с шеи ладонь Че, поднося к губам, чтобы вдумчиво поцеловать каждый палец.       — Эти руки созданы для музыки и поцелуев, а не для ножа и пистолета, малыш, — прошептал он, борясь с желанием взять Че в охапку и запихнуть в ближайший самолет, отправляющийся как можно дальше от Таиланда и грязи семейки Тирапаньякул.       — Твои тоже, пи’, но я видел, как ты убиваешь. Это… красиво. Как танец. Как искусство, хотя в смерти не должно быть ничего красивого и величественного.       — Откуда?.. — голос Кима резко охрип, а внутри разверзлась сосущая бездна. Он так старался оградить Порче от неприглядной стороны своей жизни, так старался быть рядом с ним только WIКом, лучшей версией себя, внимательным, понимающим, добрым, вызывающим доверие. Показывать уродливое настоящее лицо никак не входило в его планы, но Порче, как всегда, решил все за него.       — Я видел записи из бара Йок. И пи’Кхун показал мне несколько записей ваших тренировок. Ты очень красивый, когда дерешься, пи’Ким. Так-то ты всегда красивый, даже когда сонный, но в драке особенно. Хищный, быстрый, резкий, такой… совершенный.       — Я откручу Кхуну голову, — жалобным тоном пообещал Ким, пряча покрасневшее лицо на плече тихо засмеявшегося парня.       — Не-а. Он прав, пи’, я должен знать и принимать тебя всего, а не кота в мешке, — Порче снова поцеловал его в лоб, боднул носом, прося поднять голову. И оставил на губах мимолетный, но вкусный и многообещающий мятный поцелуй, когда Ким с неохотой подчинился. — Ты достаточно от меня бегал, теперь покажи мне все.       — Ты испугаешься и сбежишь, — Ким отвел взгляд, но Че не позволил снова спрятаться в непроницаемую раковину устоявшегося образа — поймал за подбородок, властно закинул голову вверх, не давая солгать или вывернуться.       — А если не сбегу? Хватит уже прятаться в домик, как улитка, я хочу увидеть тебя настоящего. Что мы теряем? Давай рискнем, Кимхан, ну, пожалуйста.       Полное имя, слетевшее с губ Порче так естественно и легко, ударило Кима наотмашь, не хуже тяжелой пощечины Корна, на которые тот был весьма и весьма горазд, особенно когда его младший ребенок вошел в пубертат и начал проявлять своеволие. Не успев остановить себя, Ким поймал Че за заднюю сторону шеи и властно придвинул к себе, впиваясь в желанные губы совсем не робким поцелуем. Парень охнул, уперся ему в плечо рукой, едва не пролив на рубашку мохито, но быстро разобрался в ситуации и ответил с не меньшим жаром, пусть и неумело.       Гибкий длинный и острый язык одним толчком проник в рот Кима, оглаживая кромку зубов и сплетаясь с его языком. Че на ощупь поставил свой бокал на крохотный журнальный столик перед креслом и обхватил Кима двумя руками за шею, наслаждаясь лаской и ничуть того не скрывая. Принц мафии откинул бесполезный бокал в сторону и тоже притянул к себе Че поближе, смакуя вишневый привкус помады, смешанный с мятой и алкоголем от мохито.       Маленький чертенок с глазами ангела и в наряде развратной монашки, как оказалось, не собирался отступать на полпути или смущаться новых и неизведанных ласк. Вместо этого он смело и инициативно целовался, гладил и царапал заднюю сторону шеи Кима, обнимал его за шею и не давал прервать поцелуй до тех пор, пока у обоих не закончилось дыхание. С трудом отстранившись, Ким окинул картину перед собой завороженным и восхищенным взглядом, а посмотреть действительно было на что. Апостольник из-за их активных телодвижений сбился набок, открывая горящее от смущения аккуратное ушко, еще больше размазавшаяся вокруг припухших губ помада придавала Че настолько пошлый вид, что Ким подавил желание опустить руку и сжать собственный член, усмиряя некстати полыхнувшее возбуждение. Глаза подростка лукаво блестели за веером подкрашенных длинных ресниц, и Ким с обреченной ясностью понял, что больше не сможет от него уйти. Физически не сможет. И не допустит, чтобы такого Порче видел кто-то еще.       — Пи’Ким, мне уже давно восемнадцать, — прошептал Че, обжигая скулу Кима горячим и сбитым дыханием.       — И что?       — Пи’Арм, у тебя презики есть? — Порче поднял голову и немного хищно взглянул на невозмутимого Арма, пока Ким заново учился дышать и пытался бороться с тахикардией.       — У меня есть, на, — Порш приблизился к ним, покачивая бедрами под одобрительное гудение Кинна, Пакина и Вегаса, вложил в подставленную руку Че пару запечатанных квадратиков из блестящей фольги и сунул под нос ошарашенному Киму увесистый кулак. — Увижу его в слезах еще раз, и сломаю тебе все кости, какие смогу. Мы друг друга поняли?       У Кима как по заказу перед глазами встала картина плачущего из-за сверхстимуляции Порче, с потекшей тушью и отчаяньем на лице. Братья Киттисават обменялись понимающими взглядами, и Порче забрал у Порша контрацептивы и маленькую бутылочку со смазкой.       — Хиа’, а вы с пи’Кинном…       — За нас не волнуйся, малой, все под контролем, — Порш подмигнул брату и все-таки отвесил Киму несильный подзатыльник, приводя в чувство. — Давай поаккуратнее там, чтобы он завтра смог ходить.       — Спасибо, — Ким встал, подхватывая Че на руки, как невесту. Низко, уважительно поклонился Поршу, как кланялся бы родному отцу своего избранника, и на первой космической свалил в спальню подростка, стараясь не зацикливаться на ширинке, неприятно трущейся о возбужденный член.       Порче засмеялся и удобнее перехватил его за шею, позволяя вообще что угодно. Внося свою драгоценную ношу в темную комнату и укладывая на расстеленную кровать, насквозь пропахшую Порче и домом, Ким подумал, что это, пожалуй, был лучший праздник в его двадцатидвухлетней не особенно счастливой жизни. И окончательно утвердился в этой мысли утром, когда обнаружил на своей груди сладко посапывающее обнаженное и заласканное с ночи счастье, на поверку оказавшееся ненасытным, диким и безмерно горячим — совсем как в его самых развратных и скрытых мечтах.