Часть 1
1 ноября 2023 г. в 23:25
Нил бежал от своего прошлого, Эндрю бежал от своего будущего. Именно так они оказались где-то посередине, в коммуне, которая живёт настоящим.
Они попали в абсолютно другой мир. В мир цветов, музыки и любви. Они оказались среди людей, желающих обрести свободу, среди людей, стремящихся к миру и гармонии, среди людей, талантливых и беззаботных.
В коммуне было уютно. Они жили за городом в заброшенной двухэтажной усадьбе, окружённой маленьким лесом и низкими холмами.
По утрам они медитировали и практиковали йогу, а после все вместе варили кофе в большой турке. В полдень каждый занимался своими делами. Кто-то ходил подрабатывать, кто-то читал книги, кто-то продолжал украшать усадьбу листьями и плакатами с рок-музыкантами, кто-то заботился о маленьком цветочном палисаднике, кто-то ремонтировал машину. По вечерам они сидели во дворе: пели под гитару, плели венки, обнимались и курили траву у костра. Именно на таком вечере Нил познакомился с Эндрю.
Они уже виделись в день, когда Нил пришёл в их семью, меньше недели назад. Но сегодня они впервые заговорили друг с другом. Нил смотрел на Эндрю весь вечер, пока не решился подсесть к нему. У Эндрю были растрёпанные светлые волосы по плечи с прядями некогда синего цвета, вымывшегося в зелёный. Чаще всего он был тихим и невовлечённым, а улыбался только под кислотой, когда они пытались расширять границы своего сознания. И это происходило не так уж часто. Наверное. По крайней мере, так всем казалось.
Эндрю постоянно засматривался на Нила с самого первого дня. Нил был как все: те же расклешённые джинсы с заплатками, те же свободные футболки или жилетки, те же украшения и нитки на руках, но он был другим. Он выделялся своими колкими фразами и выраженным британским акцентом. Нил был запоминающимся с его рыжими волнистыми волосами и маленькими редкими косичками в них, с его глазами лядяного голубого цвета. Слишком холодные глаза для слишком жаркого лета. Нил не говорил, почему он присоединился к коммуне. Эндрю был таким же. В любом случае, здесь это совсем не важно. «Живи, люби, будь» — так говорили хиппи, когда принимали нового человека в свою семью.
Вечер у костра только начинался. Запах жжёной травы и тушёных овощей разносился по окрестностям. Звуки дребезжащих гитарных струн и песен хором перекрывали жужжание комаров и разрезали тишину чуть прохладной ночи.
«Чего молчишь?» — спросил Нил у Эндрю, который будто ждал любой его фразы. Музыка то играла, то стихала.
Эндрю пробормотал в ответ какую-то фразу в духе: «А тебя волнует?»
И почему-то этот глупый едва ли разговор закрутил шестеренки.
Свободная любовь была одним из главных лозунгов среди хиппи, по крайней мере, в их коммуне точно, так что Эндрю и Нилу понадобилось совсем немного времени, чтобы уйти в усадьбу и заняться сексом на подранном оранжевом кресле. Это было слишком. Нил был слишком. Огонь в холодных глазах слишком. Эндрю захлебнулся в этом чувстве. Было так ярко, что становилось не по себе. После этого они какое-то время не пересекались.
В коммуне дни, да и вся жизнь в общем-то, растекались как мёд. Здесь всё иначе. «Здесь есть чем дышать». Хиппи невозможно представить без минивэнов, разукрашенных пацифистскими символами, цветами и причудливыми линиями всевозможных оттенков. А ещё хиппи всегда умудрялись залезть в машину, рассчитанную на восемь человек, количеством вдвое, а то и втрое больше. Они ездили в громкой пёстрой машине под громкую, модную музыку, устраивая праздники в каждом городишке, куда ступали их ноги в плетёных сандалях или кожаных сапогах. Они гуляли с цветастыми плакатами по улицам и улыбались прохожим. Они покупали в ларьках много украшений и ходили в перешитых джинсах. Они обожали, когда было чересчур.
В одну из их вылазок (на самом деле практически в каждую) за ними гнались шерифы, но кому было не плевать? Им весело, максимальная допустимая скорость пятьдесят пять миль в час, максимальная скорость фольцвагена — семьдесят, а они летят на скорости сто тридцать. И всё так не важно. Их не догнали. С ними ничего не случилось. Их снова пронесло.
Когда они вываливались из минивэна после подобных поездок, раздавался громкий смех и шли бурные обсуждения пережитого. У хиппи никогда не заканчивалась радость. Им весело и хорошо.
Нил редко ездил с остальными. Чаще всего он оставался в усадьбе и ходил поливать растения во дворе. Он устал от побегов и страха, который перманентно испытывал почти всю сознательную жизнь. Теперь ему просто хотелось немного быта и спокойствия. Нил полюбил медленно и тщательно мыть посуду, слушая битлз, плести фенечки под рассказы его соседей по комнате, перешивать одежду на рассвете в полной тишине. Он не думал, что сможет когда-либо почувствовать такое умиротворение и безопасность. Он не думал, что доживёт. Но в конечном счёте его отец, пытавшийся убить его, погиб, а движение хиппи стало отдушиной для Нила.
Хиппи любили жизнь. И Нил тоже любил её и боролся за неё. Но вот Эндрю, который абсолютно точно волновал Нила, нет.
По правде говоря, Эндрю ненавидел жизнь, хотя тщательно скрывал это за напускным спокойствием. А ночью уходил в небольшой лес и спал почти всегда за извилистым забором усадьбы, укрывшись краденным из гостиной пледом. Нил узнал об этом в день их знакомства, но ничего не сказал. Он не знал причин. Это было не его делом, поэтому он старался не лезть.
Эндрю всегда плохо спал. Лес не утешал, а делал хуже. Абсолютно всё делало хуже. Ему было не так страшно разлагаться в сухой июльской почве с червями в волосах. Он думал, как бы эти черви не прогрызли дыру в черепе. Он думал, как же хорошо спать хотя бы три часа в сутки.
Его главными проблемами были одиночество, которое приглушалось шумной компанией и постоянным обществом, и мысли, которые растворялись в кислоте и психоделической музыке. Он бы ни за что не признался в своей слабости. Эти проблемы всегда возращались, как бы сильно он не пытался от них избавиться, и тогда ему становилось плохо, ему хотелось резать себе руки, ноги, грудь, лицо, сердце — лишь бы не чувствовать.
В одну из тяжёлых ночей, когда его грудную клетку разрывало от тревоги и неприязни, он вернулся в усадьбу, где большая часть хиппи спала, нашёл бодрствующего Нила на том самом оранжевом кресле. Чёрт! У Эндрю было действительно отвратительное самочувствие. Он пересытился обществом. Он переборщил с конфетами и галлюцинациями. Он был взвинчен. Но ему нужен был Нил. Эндрю так сильно ненавидел это, поэтому он так сильно хотел, чтобы если не он сам причинил себе вред, то ему. Он хотел Нила. Или боли, чтобы приглушить всё непонятное, что бурлило внутри. Он хотел успокоиться через разрушение. В любом случае Нил отказал.
Эндрю ударил рукой по рассыпающемуся деревянному столику, стоявшему вблизи. Кажется, у него вся ладонь в занозах. Нил и глазом не повёл. Нил вышивал сердце на кармане шорт.
«Приходи, когда это будет да, а не нервный срыв» — чёртов ублюдок разглядел в дымке препаратов и выкуренных сигарет отказ, который действительно им являлся. Нил продолжил вышивать.
Эндрю пришёл через день. Когда нервный срыв был нарисован кривыми полосами на бёдрах и животе. И боль всё ещё заземляла. Хотелось совсем иного. Он пришёл к Нилу. Нил снова отказал и предложил обняться. Эндрю согласился, и можно по пальцам пересчитать, сколько человек в коммуне обнимали его, когда он правда этого хотел.
Они сидели на стареньком жёлтом диване в общей гостинной, где спали несколько человек. Эндрю хотел превратиться в клубок шерстяных ниток и прижаться сильнее. Он хотел стать сердцем, которое Нил так бережно вышивал вчера. Грудь Эндрю начинала подрагивать от нежности и тоски, которую он испытывал. Нил только обнимал, шептал что-то и гладил по волосам. Эндрю хотелось плакать. Эндрю никогда не плакал. Эндрю хотелось навсегда остаться в объятьях Нила, потому что это именно то, чего ему так не хватало всю жизнь.
Нервный срыв закончился, когда Эндрю перестал слушать психоделику под кислотой с другими хиппи. Это случилось слишком резко через пару недель после объятий с Нилом. Отказ от конфет, приносящих яркие ощущения и потоки сознания, стал его настоящим выбором. Его ломало. Он не понимал зачем, но подсознательно чувствовал, что надо. Давно пора закончить это. Он думал, что не зависим. Но руки дрожали. Ночью казалось, что деревья падают, утром, – что солнце вот-вот взорвётся. Он смог.
Вскоре после этого они с Нилом пошли на пляж вместо кислотно-психоделического медитативного сеанса. Эндрю запомнил этот момент. Закат. Самый яркий закат в его жизни без препаратов. Они с Нилом мокрые лежали на песке у океана и целовались. Просто целовались, пока на языке ощущался песок. Время исчезло. Всё вокруг исчезло. Осталось только тепло в груди. Эндрю не думал, что сможет почувствовать нечто подобное. Нил не думал, что сможет впустить кого-либо в свою жизнь.
Так они встретились где-то посередине, на границе страха и отчаяния, так они стали друг для друга всем и ничем одновременно. Здесь время не имело смысл, здесь имел смысл только конкретный момент.