Невеста АлександраНиколаевича ЧАСТЬ 1

                        Александр мог твёрдо ответить на вопрос: когда он полюбил княжну Воронцову? Закрыв глаза, мог прямо сейчас вновь почувствовать этот трепет, лёгкий, словно дуновение ветерка — когда он взял в руку её письмо, прочитал признание в нежных чувствах, написанное лёгким почерком с изящным наклоном. Да, потом правда открылась, но именно от того, что стало горько, на самом деле горько, Александр понял, что его чувство не желает утихать, будто лёгкая влюблённость, а напротив, становится только сильнее. Он мог любоваться ею, но только издали. Мог обжигать взглядом, но откуда он знал, что его чувства взаимны. Розали любила его также сильно, как и он её.                   Мог касаться её руки на правах доброго друга, но это звание, которым Розали наградила его, лишь сильнее сводило с ума, лишая рассудка.                         Александр страстно желал именно эту женщину, желал сделать её своей и только, и, когда Розали сообщила ему, что любит его так же сильно как и он её, но было одно, но — это Император и Императрица Александра Фёдоровна.                   Розали давно поняла, что Александр её ревнует и хочет чтобы она была только его, но Розали понимала, что её любовь к цесаревичу Александру сильнее. Она глубоко вздохнула и кивнувла головой. И это прозвучало очередным доказательством, укрепив его в своей любви, подтвердив, что она уже полыхает страстью. И вот теперь, узнав об обмане отца, примчавшись, как ревнивый юнец, в Гатчинский дворец, чтобы застать там любовников, Александр томился от сомнений: аскрыть правду, или же попробовать.             Попытать счастья, уговорив княжну Воронцову разделить с ним ложе? Подняв глаза к потолку, он покачал головой — Розали не такая. Она не станет жертвовать своей честью, своим достоинством ради страсти.                   Но неужели она не чувствует и толики нежности к нему?                   Цесаревич привык добиваться своего. Привык, что дамы падают к его ногам, стоит щёлкнуть пальцем. Быть может, от того холодность Воронцовой так будоражила сознание?                    И может, именно от того он так желал её заполучить в свою постель?             Александра учили быть честным с самим собой, и он старался, в той мере, в коей это вообще было возможно. И теперь с определённой чёткостью он понимал, что хочет добиться внимания Розали, любыми способами, даже не совсем честными и правильными.                   Разве не было это желание доказательством неистовости его любви? Того, что он совершенно потерял голову и готов пойти на всё ради возможности держать её в своих объятиях?.. Нет, Александру не было стыдно. Он легко оправдывал свою страсть силой чувств, обуревавших его, закрывая глаза на то, что просто хочет скомпрометировать невинную девушку, чужую невесту, идя на поводу у своих желаний. Быть может, виной тому было благословение императора, произнесённое с таким цинизмом, что впору было возмутиться.                         А может, потому что совесть Александра живо откликнулась на это благословение, а вера в собственные силы только возросла?.. И вот сейчас он ждал её, облокотившись о каминную полку, изображая скорбь и смирение с судьбой, когда сердце замирало от предвкушения, а внутренности сжимались, замирая, словно он нёсся верхом с высокой горы, пустив коня рысью. Она вошла, а он не мог заставить себя думать ни о чём другом, кроме блеска её глаз, того, как осветилась комната, стоило ей появиться. — Розали. — Александр склонился над её руками, поочерёдно целуя их. — Что-то случилось? — Она слегка нахмурилась. — Вы так взволнованы. Я получила странное письмо от вас… — Розали взмахнула бумагой в воздухе. Александр небрежно забрал письмо, в голове мелькнула мысль солгать, не говорить о том, кто автор.             Розали было неловко находиться здесь. Наедине с Александром, зная, что сейчас совершенно точно никто не зайдёт и не сможет помешать, если он захочет её поцеловать…                                     Но часть правды заключалась так же и в том, что озали и сама не знала, стала бы она его останавливать. Их игра начала заходить слишком далеко, и в глазах цесаревича она находила отражение чувств более сильных, нежели простая дружеская привязанность. Он волновал её, смущал потаённые струны души, те, которые никогда не мог затронуть никто другой.       Розали не раз в смятении отмечала, как останавливается её сердце, стоит Александру посмотреть на неё долгим, пронзительным взглядом. И глаза его были голубыми, как небо. Или нет, совсем другого оттенка, ближе к морской синеве, манящей, волнующей, той, что вбирает в себя неизведанную глубину, призывая утонуть в её пучине. — Письмо написал император. — И он ждал меня здесь, на этой постели? — приподняла бровь Натали, разглядывая спальню. — Вообще-то, он уступил своё место. — Александр, чтобы скрыть смущение, потянулся к бутылке, наполняя бокалы рубиновым, густым вином. — Он предоставил нам целый дворец, Розали.                   Но если вы хотите, мы можем покинуть его и тотчас вернуться в Петербург. Он не думал, что слова эти, простые и правильные, дадутся с таким трудом. Говоря их, Александр поступал по чести, но каждая клеточка его тела протестовала против этого. Против того, чтобы она сейчас развернулась и уехала. Поэтому следующая фраза, произнесённая небрежным тоном, заставила громогласно кричащую совесть смущённо прикрыть глаза: — Но если мы сейчас уедем, наш заговор будет раскрыт окончательно. — Может, так тому и быть? — растерянно произнесла Розали, принимая бокал из его рук. Она не имела права находиться здесь, само то, что они здесь вдвоём, расписывалось на её добром имени огромной чернильной кляксой. — Вы так думаете? — тихо спросил Александр, пронзая её взглядом. Розали смутилась, обошла его, опускаясь в кресло. — Я давно люблю, вас Ваше Высочество, Александр Николаевич, — Сказала Розали. — Что ты сказала? — Что я люблю тебя! Да — да, люблю, тоже вопреки всему! Люблю больше всего на свете!             Розали давно поняла, что ею ведут истинные чувства к Александру Николаевичу и он давно больше чем друг. — Играя в любовь, мы в первую очередь обманываем сами себя. — Может быть вы и правы, — нарочито медленно произнёс Александр.                         Но разве мог он сдаться так просто? — Но всё же мне кажется, что отец будет очень зол, когда узнает, что мы дурачили его. И в первую очередь его немилость падёт на вас, и… — В таком случае, мне тем более следует уехать. — Розали решительно поднялась, понимая, что с каждым словом, произнесённым цесаревичем, её решимость начинает таять, уступая натиску его аргументов. А может, ей просто очень хотелось остаться, и Розали лишь искала повод? В этом она боялась признаться даже самой себе. — Я боюсь, что не смогу защитить вас, если император вздумает наказать вас, — взволнованно проговорил Александр. Она вот — вот должна была уйти, а там, во дворце, может очень быстро узнать о том, что император простил их обман.                         Что не держит на неё зла и прекрасно знает, что между ней и цесаревичем ничего не было. Она узнает и никогда не простит. Если не одно «но»: если вся эта ложь не перерастёт в правду. Если Розали не станет его по-настоящему. И тогда… Дальше мысли сбивались совершенно, потому, что представить княжну в своих объятиях было крайне волнующе, что уж говорить о том, какие чувства захлестнули бы Александра, если бы это случилось на самом деле?.. — Лгать она не умела да и не хотела, но? — уточнила Розали, не веря своим ушам. Она была готова принять любое наказание. Готова была прямо сейчас вернуться во дворец и упасть к ногам императора, моля простить. Но новая ложь во спасение казалась слишком заманчивой. К тому же, и принцессе, и Андрею известно, что всё это лишь ради спасения чести Розали.                   Только ради этого. Ведь цесаревич не сделает ничего, что могло бы её этой чести лишить. Не так ли?.. — Другого выхода я не вижу, — севшим голосом ответил цесаревич.                         Розали не спускала с него глаз, и лёгкая улыбка тронула её губы: — Значит, так тому и быть, я остаюсь. Она заметила, как вспыхнули глаза Александра, как он тщетно пытается сдержаться и не улыбнуться, и впервые странное чувство всколыхнулось в её душе: осознание власти над этим мужчиной. Власти в чём-то желанной, в чём-то пугающей.                         Флирт на самой грани, когда за недомолвками скрывается гораздо больше, чем простое желание сделать комплимент. Когда каждое слово, произнесённое вслух, находит отклик гораздо глубже, в душе, заставляя её трепетать от предвкушения чего-то невозможного, но от того ещё более прекрасного. Сердце Розали застучало быстрее, стоило ей встретиться с глазами Александра.                         Она не могла сдержать улыбку, но едва ли могла объяснить себе, отчего хочется улыбаться, глядя на него. Ощущение вседозволенности, чего-то, совершенно выходящего за рамки приличий, накрыло с головой, защекотало в носу, словно брызги шампанского. — Но неужели, сохраняя нашу тайну, — улыбаясь, произнесла княжна и отставила бокал на стол, — мы должны на самом деле… — Что?.. — Бровь Александра поднялась. Он медленно стащил с постели одну из многочисленных подушек. — На самом деле?.. — Ну, как это сказать, — пожала плечами Розали, казалось, совершенно не смутившись. Но, стоило Александру потянуться к кушаку, развязывая узел, как княжна склонила голову набок, с интересом ожидая продолжения. — Заключить друг друга в объятия? — протянул Александр, и Розали послышались мурлыкающие нотки в его голосе, такие мягкие, словно по позвоночнику провели невесомым пером. — Именно. — Розали кашлянула — в горле резко пересохло. — Розали, — теперь в голосе Александра звучал мягкий укор, в то время как его пальцы медленно расстёгивали пуговицы мундира. — Как вы могли так дурно, — он стянул его с плеч, отбрасывая в сторону, — обо мне подумать!.. — Совсем наоборот, — протянула княжна, наблюдая, как цесаревич ложится на кровать, устраиваясь на подушках. — Мы должны представить всё так, будто у нас на самом деле что-то было, — весело заявил Александр, сам дивясь про себя, откуда взялся этот лёгкий, непринуждённый тон, в то время, как воздух в спальне уже звенит от напряжения, и дышать с каждой минутой становится всё сложнее. — Как это? — Очень просто. Подушка перелетела через кровать, иРозали едва успела поймать её. Перекинув подушку через плечо, княжна подбоченилась и спросила: — Ваше высочество, а могу я вам ответить тем же? — Уверен, — протянул цесаревич, — что это будет очень весело. Да, это мог быть простой шутливый бой подушками. Один из тех, что заставляют звонко хохотать и наносить сопернику сокрушительные удары.                               Но слишком много между Александром и Розали успело появиться тяжёлого, тёмного, тянущего, чтобы нелепая возня могла оставаться таковой. Едва подушки на кровати закончились, Александр обессилено упал на спину, закатив глаза. — Всё, вы меня измотали. — И от двусмысленности этой фразы почувствовал, как кончики ушей начинают алеть. Розали тут же легла рядом, а лицо её оказалось так близко, что Александр попросту не мог заставить себя отвести взгляд от полуоткрытых губ. — Мы в детстве с братом так же сражались, — задыхаясь, то ли от давешнего боя, то ли от переполнявших желаний, сказал он. Рассмеялась Розали, развеивая напряжение, повисшее меж ними.                   Вспоминая детство, весело хихикая, она уткнулась лбом в его плечо, но тут же подняла голову. — Надеюсь, я не осрамился перед вами, — процедил Александр, чувствуя, что сдержать себя и не потянуться за поцелуем становится практически невозможно. — Нет, вы были на высоте, — мягко ответила Розали, не сводя с него глаз. — Как воин, или как мужчина? — всё так же тяжело дыша, поинтересовался цесаревич. — Для меня это одно и то же.                   Александр привстал на локте и вдруг обнял Розали свободной рукой, глядя на её губы. — Не завидую горничным, — прерывисто выговорил он. Розали, улыбнуться, но грудь сдавило почти болезненным спазмом, когда он потянулся к ней. — Да, — выдохнула она, — особенно, что они о нас подумают… Его дыхание опалило её губы, но Розали не отвернулась, а разрешила поцеловать. Внутри бушевал ураган эмоций, и все они были сосредоточены на мужчине за её спиной. Вот он сел рядом, почти напротив, выдохнул тяжело и так волнующе, что захолонуло сердце. А после склонился к её шее, опаляя дыханием, и заговорил хрипло, будто через силу: — Если бы не некоторые сковывающие меня обстоятельства, — его слова обдали жарким шёпотом её ухо, — неизвестно, чьей бы вы были невестой.                               По шее Розали хлынули мурашки, устремляясь вниз, в то время как Александр невесомо коснулся мочки её уха и тут же отпрянул, останавливая свой взгляд на её губах. — Вы мне дадите шанс?                          Розали затихла и, мягко глядя на него, кивнула головой позволяя ему. Одна часть её стремилась быть рядом с ним в каждую секунду, а вторая — податься вперёд, почувствовать его вкус, мягкость его волос под своими пальцами. Она кивнула, и его руки мягко и в то же время властно опустились на плечи, увлекая на спину.                                                  Александр навис над ней, опаляя дыханием, его глаза медленно закрылись, и в следующее мгновение его губы коснулись её. Розали выдохнула, невольно прикрыла глаза и тут же задохнулась от того, как много стало его: запаха, вкуса, тепла.                                                  Александр коротко вздохнул и поцеловал жарче, смелее, сминая губы, проводя по ним языком, вбирая в себя каждую по очереди. От затылка по спине Розали побежали тёплые ручейки, превращаясь в пожар, который уже вовсю полыхал под его кожей.                         Когда его язык впервые коснулся её, она замерла было, но тут же подалась вперёд, осторожно, отвечая.                                                  Голова кружилась, внизу живота разливалось сладкое, неведомое доселе томление, и хотелось чувствовать что-то ещё. Что — то большее, чем просто поцелуи, что-то, что впервые шевельнулось в сознании.                         Александр принялся покрывать поцелуями её лицо. Стремительные, они порхали по лицу, будто бабочки, задевая крылышками скулы, уголки губ, веки. Когда он коснулся губами кожи за ухом, Розали невольно ахнула — настолько чувствительным оказалось это место.                    Нечленораздельно что-то мурлыкнув, Александр начал спускаться по шее вниз, осторожно накрывая грудь ладонью, в то время, как вторая медленно заскользила по платью, задирая его вверх, обнажая ногу, покрытую шелковым, бледно-розовым чулком, до колена.                                            Никаких мыслей, одни чувства, эмоции, и оба они — как пламя бенгальской свечи, что искрит, касаясь друг друга.                               Розали откинула голову, подставляя шею, грудь под шквал горячих, влажных поцелуев, потянулась к его груди, освобождая от чёрной манишки, касаясь кончиками пальцев его ключиц, видневшихся в вороте рубашки.                               Стоило ей запустить ладони под ткань, провести по горячей спине, по лопаткам, и Александр вздрогнул, прижался к ней сильнее, дыша тяжело, шумно. Звуки, касания его губ, обжигающие движения рук — всё это лишало последних крупиц разума, заставляя тянуться к нему, отдавать всю себя без остатка. Александр резким, изголодавшимся движением стянул с одного её плеча платье, спуская рукав к локтю, и, не прекращая целовать, не давая опомниться, потянул лиф вниз, обнажая грудь.                    Подушечка большого пальца скользнула по соску, заставив Розали дёрнуться, а через мгновение на смену пальцу пришли губы, и княжна впервые в жизни застонала, сама испугавшись острых, ярких чувств, что подарило его касание. Александр вжался в неё, повёл коленом, разводя её ноги, задирая юбку платья выше, сбивая на бёдрах.                               Толкнулся, коротко застонав сквозь зубы, и вновь обхватил съёжившийся, потемневший сосок губами. Розали пылала. Хотелось ощутить его кожу своей, коснуться его. Хотелось, чтобы клубок, который сплетался всё туже внизу живота с каждым его касанием, распутался, даря наслаждение и освобождение от чего-то неведомого, но становившегося болезненным и сладким. Она потянула его рубашку наверх, и Александр отстранился, стягивая её через голову, тут же возвращаясь, чтобы прижаться обнажённой грудью к её груди. Они тихо, одновременно застонали, его ладонь скользнула в вырез панталон[1], коснулась пылающей плоти, и Розали давно поняла что любит, Александра всем сердцем и пусть, что будет. —Да! — Она отдалась ему понимая, что может между ними, что — то есть, Саша — прошептали её губы. Тихо и всбывчиво, — прошептала Розали, и Александр, до этого целовавший её грудь, поднял голову, глядя на неё безумным, полыхающим взглядом. Его глаза потемнели и стали почти чёрными, невероятно притягательными, а губы, припухшие, полуоткрытые, так и манили к ним припасть. Снова почувствовать их жадную мягкость. — Я люблю тебя Саша!, — прошептала Розали, чем удивила ни только себя, но и самого Александра Николаевича, этими словами. — Повтори, пожалувйста, что — ты сказала, — охрипшим от счастья прошептал он. — Я люблю тебя, и только тебя!             Александр прильнул к любимым губам Розали и княжна ответила с такой любовью, нежностью и лаской, которая была в ней.                    Александр всё понимал, ведь он любил её. Розали отвечала на ласки Александра, они понимали друг — друга. Александр был счастлив, что она с ним.                                Розали тихо простонала, когда Александр прикоснулся к животу и пошёл ниже, Розали тихо прошептала: — Саша, я люблю тебя!        Александру послышалось или нет, показалось, что его назвали Саша. Розали выгнулась отдаваясь судьбе и ему.                         Между ними произошла страстная ночь, о которой Александр мечтал всю свою жизнь.                         Наутро в окно стали пробиваться яркие лучи солнца и Розали открыла глаза. Княжна бесшумно встала с кровати и оделась.                    Розали глубоко вздохнула и приготовила завтрак и кофе. Александр проснулся оделся и нашёл её за столом задумчивой и размышлявшей очём — то.