Приличия

Революция испортила жизнь всем, даже вампирам. Ольга долго отказывалась верить, что эта пролетарская авантюра удастся, но Жан придерживался иного мнения: — Смирись, ma chéri. Это надолго. К 1920-му году его правота стала очевидна: всё бесповоротно изменилось. Новая революционная реальность раздражала её буквально в каждом проявлении. Вместо приличных образованных людей к власти пришли вчерашние рабочие и матросня, притащив с собою некомпетентность и дурные манеры. Коснись перемены только государственного управления, Ольга легко бы перенесла их. Но быт! Новая власть принялась перемалывать все сферы жизни в отвратительное месиво из безвкусицы и истерически-идейного энтузиазма. Представления о прекрасном перевернулись с ног на голову; изящное и красивое было объявлено «буржуазным» и «контрреволюционным», а значит, общественно порицаемым. Развлечения стали скучны, люди — пресны и одержимы идеями. Ни кутежа, ни радости, ни увеселительных поездок по Европе. А мода! Советская мода являла собой страшный сон любой нормальной женщины. Приличной одежды не сыскать, Ольге удалось раздобыть одно-единственное достойное платье из ателье Надежды Ламановой — вероятно, последнего человека в этой стране, обладающего хорошим вкусом. Приходилось донашивать старые наряды. Жан настаивал, чтобы они перестроили свои привычки под новые реалии. Ольга наотрез отказалась одеваться в уродливое тряпьё, которое изрыгала советская легкая промышленность. — Ты ещё слишком юна и упряма, — сокрушённо качал головой муж. — Мы должны приспосабливаться, чтобы выжить. Ольга не хотела выживать, она хотела жить. Дальше становилось только хуже, и последней каплей стала национализация их фамильного дома. Супругов переселили в «комфортабельные меблированные апартаменты из трёх комнат» (по мнению Ольги, тесный барак), а Жан никак этому не воспротивился. Она неистовствовала, а он на разные лады повторял, что «нужно вести себя как другие». Он совершенно её не понимал. Давно уже перестал понимать. Не удивительно, что Ольга была не в духе на еженедельном, мучительно тоскливом семейном ужине у Святослава Вернидубовича — именно этот древний вампир обратил Жана, и теперь почитал их всех роднёй. Прежде Ольга терпеливо сносила эту повинность ради мужа, поскольку это было для него важно. Но теперь, впервые за всё время их брака задумалась: чего ради? Мужчины обсуждали политику, Ольга безнадёжно скучала, покачивая в руке бокал с кровью, и поглядывала на часы чаще, чем допускали правила приличия. Без четверти девять раздался требовательный стук в дверь. Других гостей не ждали; старик Кривич отправился поглядеть, кто там. — Надеюсь, жилищная комиссия, — как бы невзначай обронила Ольга. — Пришли уплотнять твоего родственника. — Ольга, прекрати, — шикнул муж. — Это бестактно. — Такт — пережиток буржуазного прошлого. Я лишь адаптируюсь к новым реалиями, как ты и хотел. Из передней донеслись радостные возгласы. Святослав Вернидубович возвратился в гостиную и привёл с собой высокого широкоплечего человека с косматой бородой и неухоженными тёмными волосами; одет он был в эту ужасную вездесущую кожанку с военным ремнём и сапоги до колена — словом, то был типичный представитель класса идейных пролетариев. Ольга сдержала тяжкий вздох. Жан, напротив, выглядел приятно удивлённым. Встал, поприветствовал, с чувством пожал гостю руку и обернулся к жене: — Ma chéri, позволь представить нашего родственника, Клима. Клим, это Ольга Анваровна, моя драгоценная супруга. Она с лёгким удивлением воззрилась на гостя. Ей рассказывали об этом таинственном вампире, которого Кривич обратил чуть ли не в семнадцатом веке. Прежде ей не доводилось встречаться с ним, поскольку жил он не в Смоленске. Ольга поднялась и протянула родственнику руку, как того требовал нынешний пролетарский этикет: — Рада знакомству. Клим грубыми пальцами нежно взял её руку и галантно поцеловал. — Ослеплён вашей красотой, Ольга Анваровна, — голос у него был густой и глубокий. Она ответила благосклонной улыбкой. — Я слышала о вас. — Надеюсь, хорошее? Старик Кривич рассказывал, что Клим избежал казни за убийства людей, заговорив Хранителям зубы, и называл его не иначе как «хитровыделанный сукин сын». — Безусловно. Клим долгим смеющимся взглядом посмотрел ей в глаза, и только тогда отпустил руку. Вечер перестал быть безнадёжно тоскливыми хотя бы оттого, что прибывший вампир перетянул на себя всё внимание, и ей не приходилось больше выслушивать утомительных нотаций и скучных разглагольствований. Он был в Смоленске по делам, суть которых не раскрыл, лишь как-то остроумно отшутился. Ближайшим поездом планировал отбыть в Петроград. Ольга тоже мечтала уехать где-нибудь подальше отсюда. В течение всего вечера она ловила на себе внимательные взгляды гостя. Волей-неволей пришлось ей натянуть улыбку и изображать приятную собеседницу и любящую жену, чтобы муж её выглядел хорошо. Час спустя она вышла на улицу, как это принято называть, «освежиться». Невинный предлог, чтобы хоть немного отдохнуть от опостылевших лиц. Чуть погодя вышел и новый знакомый Клим. Достал папиросу и спички, закурил. В ответ на Ольгин изумлённый взгляд, сказал: — Старик не любит табака. — Вы курите?.. — Ольга не могла оправиться от удивления. — Очень полезная привычка. Знаете, важные решения принимаются вовсе не на совещаниях, а на перекурах. И, кроме того, это удобный способ удалиться от надоевшей компании, — тут он шутливо подмигнул. Она сделала вид, что не понимает намёка. — Не скучно вам в Смоленске, Ольга Анваровна? — Отчего же мне должно быть скучно? Здесь… приятное общество. Он засмеялся в голос — громко и открыто, как смеются лишь те, кто не боится осуждения. — Глупости, — изрёк Клим. — Здесь тоскливое гнилое болото, и самая трясина его — вот в этом доме, — он кивнул головой на квартиру Кривича. Невероятно точное сравнение, подумала Ольга, но вслух ничего не сказала. — Как станет невмоготу играть в семейные приличия, приезжайте ко мне. Клим дал визитную карточку. Там значилось: «Черносвитов Климентий Александрович. Петроград, набережная реки Фонтанки 54».

***

Невмоготу ей стало ровно год спустя, когда их с Жаном «уплотнили» в очередной раз, а он ничего против этого не предпринял. Ольга закатила страшный скандал, собрала саквояж и села в поезд до Петрограда. Клим жил на верхнем этаже толстовского дома и, как оказалось, занимал его целиком. За дверью слышался шум множества голосов. Отогнав мысли о неуместности своего визита, Ольга нажала на звонок. Открыл сам хозяин квартиры. Ольга была приятно удивлена переменой в его внешнем виде: Клим был аккуратно острижен и одет в хорошо пошитую рубашку и брюки из качественного, дефицитного сукна; рукава рубашки держал подвернутыми до локтей, в чём чувствовались одновременно небрежение принятыми правилами и тонкий намёк на дух времени. Клим широко улыбнулся: — Счастлив видеть, Ольга Анваровна. Вы как раз вовремя. У него были гости, целый приём на манер лучших богемных домов Европы. Играла музыка, множество прекрасно одетых счастливых людей пили, разговаривали и веселились. В атмосфере ощущалось настроение праздника и свободы. Как же ей этого не хватало!.. Как радушный хозяин, Клим представил её присутствующим, и Ольга немедленно завязала знакомство с художником и актрисой. Её всегда тянуло к изящным искусствам. Кого только не было на этом вечере: вся творческая богема, не ипорченная пролетарскими фантазиями. В одной гостиной обсуждали прошедшую в Париже выставку, в другой танцевали, в третьей организованы были поэтические чтения. Одна из приглашённых, женщина с жёсткими чертами лица и проницательным взглядом, сделала комплимент Ольгиному выбору украшений к платью: — В этом сочетании столько шарма и смелости, — затем добавила с короткой улыбкой: — На вас платье, пошитое в моём ателье. Клим познакомил их: это была сама Надежда Ламанова. Он невзначай предложил ей придумать что-нибудь особенное для Ольги, «его близкой подруги». Ламанова оценивающе оглядела её и велела в следующем месяце приехать в Москву на обмер. Ольга наслаждалась каждой минутой, проведённой здесь. Она без труда завладела вниманием большинства гостей и упивалась общением с каждым из них; так изнывающий в пустыне путник жадно припадает к озеру в оазисе. Краем глаза она наблюдала за Климом. В какой-то момент он незаметно удалился с юной дамой, вскоре вернулся без неё. Дама объявилась четвертью часа позднее, с лёгким недомоганием. Теперь он стоял у дальней стены большой гостиной, небрежно опираясь на каминную полку. Ольга подошла и встала рядом, также обратив взор на гостей. Спросила с улыбкой, найдётся ли и для неё угощение? Клим широким жестом обвёл присутствующих в комнате: — Кого вы предпочитаете? Она осмотрелась и выбрала юного музыканта. В этот момент перед ними встала молодая особа с большими глазами. Проигнорировав Ольгу, она беспардонно принялась заигрывать с Климом. Ольга не выносила плохих манер почти так же сильно, как красных революционных косынок. — Дорогая моя, — Ольга поймала её взгляд. — У вас такие красивые глаза. В них ясно читается, что вы хотите выпить шампанского и танцевать до изнеможения в дальней комнате. Особа заворожённо кивнула и удалилась. Клим посмотрел на Ольгу долгим заинтересованным взглядом. Затем проводил к юному музыканту и познакомил их. Музыкант был скрипачом, обладал изящными руками и тонкой кожей. Насытившись, Ольга укрыла его пледом и оставила в малой спальне отдыхать. Когда она привела себя в порядок и вернулась в гостиную, Клим тут же возник рядом: — Покажи мне, что ты умеешь. Было нечто волнительное в той беспардонности, с которой он перешёл «на ты». Ольга решила поддержать игру: — Что ты хочешь, чтобы я сделала? Он зашёл ей за спину и наклонился к уху, обдав терпким запахом своего парфюма. — Видишь того лощёного нэпмана с изумрудной булавкой? Клим почти касался бородой её щеки. — Пусть примет моё предложение. В благодарность за чудесный вечер ей было приятно оказать ему помощь в делах. Нэпман послушно согласился на все условия и немедленно подписал нужные бумаги. Ольга велела ему отправляться домой. Они с Климом остались в кабинете вдвоём. Он стоял близко и смотрел на неё; от его тяжёлого, будто горящего тёмным огнём взгляда становилось трудно дышать. — С такими талантами и красотой ты можешь получить всё, чего захочешь, — сказал он проникновенным шёпотом. Ольга мягким жестом отвела упавшую ему на глаза прядь волос. Он накрыл её руку своей и приник губами к запястью. Слова больше не требовались, оба они хотели одного и того же. Он увлёк её в спальню.

***

Близость с Климом разительно отличалась от всего, что она знала прежде. Он брал её со звериной страстью, даже грубостью, так непохожей на учтивое обхождение мужа. Клим хотел обладать ею целиком, и она целиком отдавалась, наслаждаясь его неистовым пылом и сильным телом. Никаких приличий, одна только неутолимая похоть. Ольга задыхалась от стонов, теряя голову в сумасшедшем вихре пронзительных ощущений: жадные поцелуи, прикосновения жёсткой бороды к нежной коже, рельеф его мускулов под её ладонями, сильные руки на бёдрах… Она царапала ему спину и оставляла укусы на плече; он рычал, как опасный дикий хищник, и брал её глубже. Прежде, чем занять позицию сверху, она подхватила с кресла пояс от домашнего халата; Клим покорно позволил связать себе руки, и настал её черёд владеть им. Его утробные стоны отзывались в ней сладкой дрожью. Ольга раскрывалась в этом соитии, выпуская на волю годами сдерживаемую силу, освобождённую от оков морали и приличий. Теперь она могла позволить себе всё.

***

Рассвет они встречали на балконе, любуясь восходящим над крышами домов солнцем и его отблесками в мутной воде Фонтанки. Клим курил папиросу. Ольга вздохнула и прервала молчание: — Я должна вернуться в Смоленск. Клим недоумённо поднял брови. — Зачем? — Я всё ещё замужем. — Что с того? Это людские условности, ты не обязана им следовать. — Мы венчаны перед Богом. Ольга посмотрела на его ошеломлённое выражение лица и расхохоталась в голос, распугав голубей на перилах. Клим был прав: мир за границами Смоленска полон жизни и возможностей, которых она не намерена больше упускать. Вместе они способны достичь всего, чего захотят. Она не вернётся в Смоленск.