***
Когда в качестве задания им с Сугуру выдали девчонку, которую требовалось защитить от неизвестного Проклятия, Сатору напрягся. Пусть за бедной несчастной школьницей гонялись вовсе не наемные убийцы, а нечто намного более привычное, но не провести параллели с Аманай он не мог. И очень беспокоился, что они с Сугуру, так до конца и не отпустившие тот инцидент, вновь попадутся в ловушку собственных эмоций. А лишние эмоции, как известно, ничего хорошего при выполнении заданий не сулят. То, что все опасения не лишены смысла, стало очевидно с первых же минут знакомства с девушкой. Эмоций действительно через край, только вот совсем не тех, которых Сатору ожидал. Потому что Иримото Аяка, их новая подзащитная, в отличие от Аманай оказалась сукой, какую ещё поискать. За её кукольно-красивым личиком скрывался редкий по своей невыносимости характер, и Сатору совсем не был удивлён, что эту стерву хорошенько и от души прокляли. Он сам по ходу выполнения задания испытывал подобное желание как минимум пару десятков раз. И чувствовал себя как выжатый лимон, когда всё это, наконец, закончилось. – Охренеть!.. – выдохнул Сатору. Он растянулся на парковой скамейке, голову положил Сугуру на колени и устало прикрыл глаза. Ему Иримото успела все нервы вытрепать, вытянуть и смотать в клубок. Тем, как бесстыдно, отвратительно, пошло приставала к Гето. Довольно успешная модель одного из топовых агентств никак не могла понять, почему все мужчины ползают у её ног, а понравившийся ей Сугуру Гето почему-то такого желания не изъявляет. Гето не нужен её номер, он не хочет приносить ей кофе и таскать покупки из бутиков. Он не прибегает по первому зову, и даже по второму тоже не прибегает, как бы она ни старалась. Мир Иримото рушился на части, и, пытаясь удержать его привычный уклад, она не гнушалась всё более и более отчаянными методами. Задание превратилось в кавардак. Потому что проклятая подзащитная думала только о соблазнении Сугуру и буквально лезла к нему в штаны, не привыкший к такому напору и откровенно растерявшийся Сугуру мечтал запереться от неё в туалете и тихо отсидеться там до лучших времён, а Сатору вроде бы пытался шутить и своими язвительными комментариями вразумить Иримото, но та была фантастически бесстыдна и непробиваема. И совершенно не привыкла отступать, даже будучи грубо посланной. Сатору вспоминал ярко-розовые губы на золотистой коже. Липкие, жирные следы глянцевого блеска на шее. Усыпанные стразами ногти, скользящие по черным волосам. Томный, нарочито-сексуальный шёпот. И его начинало трясти раз за разом. Девчонке невообразимо повезло, что из-за разницы в росте она в том переулке не сумела добраться до губ Сугуру, потому что иначе, Сатору готов был поклясться, он проломил бы ей рёбра прямо меж стянутых пуш-апом грудей. Вырвал бы её блядское сердце голыми руками. И насрать бы ему было на задание и любые последствия. – Пойдёшь на фестиваль? Идея пришла спонтанно. Просто им обоим не помешало бы расслабиться, а Сатору вспомнил, что Сугуру любит вот это всё. Традиционные костюмы, маски, еду из торговых палаток, и, как ни странно, суету толпы. Сугуру как-то говорил, что именно на фестивалях практически невозможно встретить Проклятие. Слишком большая концентрация положительных эмоций, веры людей лишь в хорошее. И всё это подкрепленно ритуалами и молитвами о благоденствии. В общем, фестиваль – это то, что нужно. Сугуру тоже так думал, судя по всему – его «да» прозвучало расслабленно и обнадеживающе привычно. И сопровождалось мягкой улыбкой – такой, какую Иримото не удалось заработать ни разу за все эти дни её отчаянных попыток. Вечером, когда город окутали вязкие сумерки, среди одетых в юката обычных людей они с Сугуру оказались словно наедине, связанные общей тайной о том, что они немного не нормальные. Они там были единственными в школьной форме, единственными магами и, наверное, единственными, кто наслаждался настолько искренне и самозабвенно. Потому что таких мирных праздничных дней в их жизни в то время становилось всё меньше и меньше. Сугуру легко обыграл его в спасении золотых рыбок, и Сатору злился, и даже швырнул в него порванный бумажный сачок, от которого лучший друг, конечно же, со смехом увернулся. За свой проигрыш Сатору расплатился мороженым со вкусом зелёного чая, а потом беззастенчиво заставил поделиться, схватив Гето за руку и нагло пройдясь языком по терпко-горьким зелёным завитушкам. Глаза Сугуру вспыхнули и он молча, не улыбаясь, медленно повторил путь языка Сатору своим. По вафельному рожку потекли тяжёлые мутные капли, а дышать на миг почему-то стало слишком тяжело. В разноцветных огнях, среди пёстрой толпы и тягучей мелодии песен, Гето любовался представлением мико, молящихся за обильный урожай. А Сатору любовался красно-оранжевыми бликами на чёрных волосах, отсветами церемониального пламени в темных глазах, приоткрытыми в восторге тонкими, чётко очерченными губами. Гулко, тревожно колотилось сердце, и Сатору не понимал, откуда этот шум в ушах. То ли биение пульса, то ли барабаны музыкантов – торопливо, оглушающе, мощно. Пока они шли на смотровую площадку, потерявшийся в собственных странных чувствах Сатору был небывало тих и задумчив. А когда расцвели в ночном небе первые огненные цветы фейерверка, он на миг задохнулся от восторга, глядя на яркие искры в глазах Сугуру. А потом всё понял. Одним щелчком, одной мыслью, одним ударом сердца. Люблю. Он, наверное, единственный, кто вместо красочного шоу в небе пялился совершенно в другом направлении. И вместо положенного счастья испытывал тёмное отчаяние. Он бы пошутил, рассмеялся, хлопнул друга по плечу и выложил бы всё, как есть. Если бы не одно «но» – Сугуру был слишком важен. Настолько, что дыхание перехватывало, а слова замирали на языке. В тот раз он так ничего и не сказал. И они вместе просто досмотрели фейерверк, а потом вернулись в номер и легли спать, каждый на свою кровать. До смерти Хайбары, после которой всё окончательно понеслось в пропасть, оставалось две недели. – Мы могли бы переговорить на территории школы, – крошечная кофейная чашка аккуратно касается тонких губ и Нанами делает первый небольшой глоток. По мнению Сатору такое вообще пить нельзя – из вкуса там только горечь, в которой некоторые умудряются различить одним им ведомые приятные нотки. – Ах, – Сатору картинно прижимает ладонь к сердцу, – в последнее время ты так холоден со мной, Нанами-кун! За соседним столиком раздается тихий смешок и две школьницы, покраснев, бросают на них обоих заинтересованный взгляд. А вот взгляд Кенто способен, кажется, прожечь Сатору насквозь, словно лазер. И Годжо мысленно делает себе пометку немного сбавить обороты. Сегодня ему стоит побыть чуть менее острым на язык, если он хочет, чтобы Нанами выполнил его просьбу. – Если желаешь поупражняться в остроумии, то всегда пожалуйста. Только без меня. – Некоторые вещи делать без тебя весьма проблематично, – расплывается Сатору в широкой улыбке. – Хочешь заняться ими прямо здесь? – ровно уточняет Кенто, делая ещё один глоток. Это не предложение, конечно. Просто нетерпение, чтобы болтливый сэмпай перешёл, наконец, к сути, а не ходил вокруг да около. Просто так, на холодную голову, они с Нанами никогда не трахаются, у них всегда обстоятельства. Так что Сатору, подперев рукой подбородок, наконец, говорит: – Итадори Юджи. Ему полезно будет с тобой поработать. – Сосуд Сукуны? – в голосе Нанами лёгкое удивление. – Я думал, он мёртв. – Слегка поторопились с выводами. Но об этом пока знают немногие. – Я не нанимался в няньки, – Нанами морщится и отставляет кофе в сторону. – Сам занимайся. – Он не совсем типичный маг, – не сдается Сатору. – Может, поладить вам будет и непросто, но… – Я люблю порядок, профессионализм и дисциплину. Насколько я знаю, все эти три слова максимально не про Итадори. – В жизни всегда должно быть место экспериментам, – парирует Сатору, двусмысленно ухмыляясь. – Они вносят приятное разнообразие в то, что стало привычным. Разве ты не хочешь узнать Юджи получше? Испытать, на что он способен? – Прекрати, – морщится Нанами. – Звучит так, будто ты пытаешься его под меня подложить. – Почему бы и нет? – невинно интересуется Годжо с коротким смешком, и тут же осекается. Упс. Кажется, держать язык за зубами – единственное, в чём Годжо Сатору реально плох. Кенто в ярости, и его трудно за это винить – шутка и правда вышла неуместной. На этом моменте Нанами имел полное моральное право съязвить по поводу их отношений с Мегуми, и тогда Сатору бы не стерпел и сделал что-нибудь, о чём потом бы сильно пожалел. Но тот не стал. И Годжо ему за это благодарен. – Прости, – искренне говорит он, – глупо вышло. Нанами слегка ведёт бровью и, прикрыв глаза, допивает свой кофе одним глотком. Извинения приняты к сведению. – Слушай, – на этот раз Сатору серьёзен, – пацану просто нужно набраться опыта. Увидеть другой стиль работы. Со мной сам понимаешь, чему он научится. Немного сдержанности ему не повредит. – Неужели? Кенто слегка барабанит пальцами по столу, но и без слов Сатору уже понимает – тот согласен. Просто пока тянет время, не хочет терять лицо. Они оба знают, насколько на самом деле Нанами печётся о других. За этим ледяным панцирем тонны эмпатии. Просто если бы он тратил её на всё подряд, давно бы уже выгорел. А так, вроде, держится пока. – Ты бы не спрашивал, если бы у тебя под рукой не было подходящего дела, – наконец, произносит Нанами. – Что случилось? И Годжо стоит больших усилий сдержать торжествующую улыбку. Потом он не раз думал: правильно ли он сделал, сведя Кенто и Юджи вместе? И пришёл к выводу, что, определённо, да. Но вот мог ли он сделать больше, чтобы их совместное задание не закончилось катастрофой? Мог ли предугадать появление кого-то вроде Махито? Этот вопрос Сатору привык себе не задавать. Слишком больно и слишком бесполезно. Он, при всех своих силах, не видит будущее, лишь неустанно разгребает последствия. В аккуратном светлом номере отеля Нанами планомерно, уверенно, жёстко втрахивает его в матрас, вцепившись до синяков пальцами в худые бёдра. Сначала они оба молчат, лишь шумно дышат. Они вообще ни слова не сказали друг другу с момента встречи в холле, молча поднялись на лифте и дошли до нужной двери. Но Нанами, в каком бы состоянии он ни был, своё дело знает, и вскоре Сатору уже кусает одеяло, глуша вскрики, а потом едва не валится вперёд на ослабших коленях. Нанами молча, грубо возвращает его обратно, притягивает за талию, насаживая на свой член и одновременно задевая внутри всё, что нужно, и перед глазами Сатору звёзды. «Он справится, – хочет сказать Годжо, отлеживаясь в волнах смятого белоснежного одеяла. – Он сильнее, чем ты думаешь. Ему пора к такому понемногу привыкать». Но в эти недолгие минуты отдыха, пока они оба тяжело дышат и пытаются прийти в себя перед вторым раундом, молчание лучше не нарушать. На коже Сатору – синяки и алые росчерки, на плечах у Кенто полосы царапин. Даже перевернув его лицом к себе, уложив на спину, Нанами не снимает очки, и в их стеклах Сатору ловит своё отражение – раскрасневшееся лицо, отблески болезненной истомы в голубых глазах. Он хватает ртом воздух и цепляется за плечи напротив, притягивает к себе, обнимая хотя бы так, и отчаянно вспарывает ногтями кожу, новой болью отвлекая от всего остального. Нанами принимает эти метки не вздрогнув, будто и не замечая. И даже потом, скользнув взглядом по отражению в зеркале и явно оценив последствия, ничего не говорит. Усевшись на стул около окна, он вытряхивает из пачки сигарету, и, глядя сквозь распахнутые шторы на серые ряды домов, делает первую затяжку. Кольца дыма лениво плывут к потолку. «Он не такой, как Ю, – снова всего лишь думает Сатору. – И он так не закончит. Ты ведь смог защитить его, правда? И дальше мы оба сможем». Он знает, что у Кенто сейчас в голове. Они часто вспоминают этого мага, когда что-то идёт наперекосяк – Ю Хайбара. Сколько лет уже прошло, но не думать нельзя. Потому что люди и маги меняют этот мир, пока живут, но есть те, чья жизнь меняет намного меньше, чем их смерть. Если бы тогда, в тот день, Хайбара не погиб, кто знает, где бы они сейчас были и что делали. Нет, они его не винят, ни в коем случае. Если уж говорить о вине, то это к Кенто – он, однозначно, винит в случившемся только себя. А вот Сатору так и не определился, что чувствует по этому поводу. Потому что тот день, когда остывшее тело друга лежало на металлическом столе в морге, стал одним из самых счастливых в жизни Годжо. Он дал начало очень краткому, пьянящему счастью, в котором, как в хорошем алкоголе, всегда присутствовала нотка горечи. Он дал начало им с Сугуру. Освободил их, сорвав предохранители с того, что так отчаянно, но безуспешно пыталось прорваться наружу уже давно. Тогда, тихой ночью, наполненной скорбью, Сатору, решившись, прошёл босиком по коридору в заученном наизусть направлении. Встал перед закрытой дверью, на мгновение замерев в нерешительности, а когда протянул руку, чтобы открыть, она распахнулась сама. Гето стоял перед ним растрёпанный, растерянный, с выражением на лице, от которого сердце сжималось. – Сатору?.. – только и успел выдохнуть он удивлённо. И больше для связных слов не осталось места. Они потянулись друг к другу одновременно, словно по команде. Сугуру сгреб его, прижал к себе, зарылся пальцами в волосы и смял губы поцелуем. Всё это быстро, торопливо, суматошно, будто боясь не успеть. Руками по плечам, спине, бёдрам, ныряя под футболку пытаясь стянуть её прочь и одновременно не разорвать поцелуя. Сугуру втащил его в комнату, приложил о стену так, что выбило дыхание, и тут же, извиняясь, мягко, нежно погладил по щеке. Сатору затрясло. Он вдруг невыносимо остро, окончательно понял, что это всё – серьёзно. Для Сугуру это настолько серьёзно, что больно становилось дышать. Его жадные руки, пронзительно внимательный взгляд, мокрые, неумелые, обжигающие поцелуи – они утаскивали на самое дно, в пучину. И бесполезно было барахтаться, потому что Сугуру забирал его без остатка. Словно выпивал одним глотком и безвозвратно, отчаянно делал своим. Губами по щеке, скуле, от покрасневших ушей – к шее и ниже, россыпью жадных касаний по плечам. Сатору задыхался, не успевал за этим потоком, сначала пытался хоть как-то сориентироваться и что-то сделать, но потом понял, что думать – это не для этой ситуации. Нужно просто отдаться рукам Сугуру и влиться в его ритм, его движения. Он распахнул глаза, увидел бездонно-темные, наполненные теплом, напротив, и, протянув руку, стянул резинку с длинных волос, давая им лечь на плечи. – Я не отступлю, – тихо прошептал Сатору. – Я хочу всё. До конца. Сугуру рвано, со всхлипом, выдохнул. Крепко, сильно подхватив Сатору под бёдра, он легко поднял его, заставил обвить ногами себя за пояс, прижал к стене, вновь целуя, и Сатору в полной мере ощутил его возбуждение. Твердый, горячий член, вжавшийся в его собственный. Даже в спортивных штанах уже становилось тесно, дыхания не хватало и сознание плыло. Сатору услышал стон, и лишь мгновение спустя понял, что это его собственный. – Идём, – глухо произнёс Сугуру и, опустив, увлёк его за собой в комнату. Свет ночника бросал длинные тени. В глазах напротив он отражался, будто пламя, и Сатору под этим взглядом чувствовал себя необычайно уязвимым и слабым. Он хотел пошутить, сказать хоть что-то, но не находил слов и не знал, чем ещё прогнать это оцепенение. Весь Сугуру был непривычным. Не таким, каким он видел его каждый день. Никаких ухмылок, чёрного юмора, нарочито ленивых интонаций. Он смотрел так, будто кроме Сатору в мире больше ничего не существовало. И это было по-настоящему страшно. Каждое прикосновение отзывалось дрожью. Каждый поцелуй тихим стоном. На них обоих было не так-то много одежды, и ничего удивительного, что очень быстро они остались без неё. Кожа к коже, разгоряченные, тяжело дышащие. Сугуру меж его разведенных в стороны ног, с крепким, жарко налитым кровью членом. – Сатору, ты… – на мгновение он запнулся. Столько времени вместе – да, они могли понимать друг друга фактически без слов. Нерешительность Сугуру показалась забавной, и Годжо, тихо рассмеявшись, притянул его ногами к себе вплотную, заставив их члены соприкоснуться уже без всяких преград. – Хочу тебя, – с улыбкой прошептал он. – Во мне. Полностью. Знаешь, что делать? – В теории, – закусив губу, признался Сугуру. – В теории? – у Сатору вырвался очередной смешок. – Ох, бедный я! – Заткнись, – Гето не смог сдержать улыбки. Он неуверенно, медленно очертил пальцами остро выступающие косточки на худых бедрах, а потом, потянувшись, открыл ящик тумбы, и, нахмурившись, замер в нерешительности. – Если бы я заранее знал... – тихо пробормотал Сугуру, растерянно перебирая содержимое. Сатору очень хотелось отпустить по этому поводу остроумный комментарий, но, взглянув в лицо напротив, он вдруг забыл обо всём. Ему казалось, что это он выглядит уязвимым. Но почему-то у Гето, склонившегося над ним и судорожно сжимающего в руке тюбик какого-то крема, было такое выражение лица, что перехватывало дыхание. «Эй, я справлюсь! – хотелось ему подбодрить хоть как-то. – Меня насквозь протыкали мечом и вспарывали шею!». Но это не выглядело как утешение. И поэтому Сатору положил свою дрожащую руку поверх той, в которой Сугуру сжимал тюбик. Мягко обхватил пальцами, погладил костяшки. Приподнялся, легко и невесомо поцеловал напряжённые губы. А потом ещё и ещё. До тех пор, пока Сугуру не выдохнул, аккуратно опустив его обратно на кровать. И Сатору приказал себе просто не думать, сосредоточиться на непривычном ощущении вторжения и расслабиться, раскрыться, впустить без сопротивления. Мелко, быстро дыша и прикрыв глаза. – Ты в порядке?.. – Да. – Ещё один. – Хоть десять… ах! – Ты меня переоцениваешь, – тихий смешок. Внутри – горячо, непривычно скользко, жарко и хорошо. На самом деле хорошо, без притворства. Он удушливо покраснел, когда на минутку понял, что это Сугуру, и что он трахает его пальцами, а скоро, по-видимому, трахнет и членом. Но от этой же мысли он и расслабился. Потому что да, это – Сугуру. И до сего момента Годжо не представлял, насколько ему на самом деле это было нужно. Он ждал, что Сугуру перед тем, как войти в него, будет сомневаться. Колебаться, вести долгие беседы, спрашивать, точно ли и надо ли. Но он просто вошёл. Чуть приподняв бёдра, вонзился полностью за три рваных толчка и замер, опустив голову. Мышцы напряжены до предела, очерчены так, что, казалось, вот-вот прорвутся сквозь золотистую кожу. По лбу Сугуру медленно стекла капелька пота, потерялась в распущенных волосах, за которыми не видно было выражения лица. Вдох – судорожный, свистящий, сквозь зубы. Переходящий в тихий стон, когда Сатору, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям, слегка поёрзал на пронзившем его члене. – Всё нормально, – торопливо прошептал Сатору. – Я в порядке, в полном порядке, я… Следующий толчок прошил тело, словно разряд. До самых кончиков нервов, оглушительно и до безумия ярко. Сатору вскрикнул и задрожал, молясь, чтобы Сугуру сделал так ещё раз. Кажется, он сказал это вслух. Точно вслух, судя по тому, как отчаянно, дрожащим голосом Сугуру прошептал его имя. Они делали это медленно. Пробуя друг друга, пытаясь понять, впитать каждое мгновение и запомнить реакцию. Скользили пальцами по коже, сталкивались, переплетали их, судорожно сжимая и рвано дыша. – Не больно?.. Сатору поспешно замотал головой. Сугуру улыбнулся, склонился, прихватил его губы своими, а потом, отстранившись, поймал его взгляд и больше уже не отпускал. Глаза в глаза казалось слишком стыдно, но одновременно так правильно, что Сатору не в силах был от этого отказаться. Он дрожал, изгибаясь в крепко держащих его руках, и, приподнимая бёдра навстречу каждому движению, чувствовал, как пылает его лицо. Он никому бы такое не позволил. Никогда и ни за что не подпустил бы так близко, не показал себя такого. Только Сугуру можно, с ним это хорошо, нормально и правильно. И, глядя на лицо напротив, чувствуя каждое аккуратное, бережное движение внутри себя, Сатору на миг испугался. Пути назад уже нет. Ничего больше не будет так, как прежде. Он сам пришел к Сугуру, он сам дал своё согласие. И вот эта едва контролируемая жажда во взгляде тёмных глаз, эти руки, скользящие по его коже, эти губы, каждый поцелуй которых словно клеймо – это ведь не должно его пугать. Но было страшно. Выдержит ли он это? Что вообще надо делать, если другой человек настолько сильно одержим тобой? Так, что ты, казалось, уверенный в собственных чувствах, вдруг начинаешь сомневаться, достаточно ли. Хватит ли того, что есть в тебе, чтобы перекрыть, ответить достойно на то, с чем столкнулся? Достаточно ли сильно он любит Сугуру, чтобы за это его так любили в ответ? Сатору подался вперёд, перехватил ласкающие его руки, в полукувырке оказался сверху, оседлав бёдра Гето и отчаянно прижавшись к его губам. Сугуру ударился спиной о стену, но едва ли это заметил, оглушенный тем напором, с которым Сатору сплетал их языки. – Ещё, – прошептал Сатору ему в губы, щекоча их своим дыханием. И сам заскользил по распирающему его члену, не оставляя Сугуру ни малейшего шанса на осторожность и отступление. Сугуру – только для него. А он сам, весь и полностью, только для Сугуру. И тогда, на той постели, он знал лишь один способ об этом рассказать.***
– Когда уже Нанами начнёт называть тебя по имени? Захода с таких козырей Сатору не ожидал, тем более от Сёко. Мей Мей казалась ему в таких вопросах более проницательной. С другой стороны, Иэйри знает его намного лучше. И его, и Кенто. – Он называет, – обезоруживающе улыбается Годжо, как ни в чём ни бывало. – Я имею в виду в виду в обычной жизни, а не во время ваших перепихов по отелям. – Твоё внимание к моей личной жизни впечатляет. – Ну, своей-то у меня нет, – усмехается Сёко и, обшарив карманы, вытаскивает початую пачку сигарет. – Вот и наблюдаю. Жду, пока вы оба закончите страдать фигнёй и, наконец, поговорите. – О, мы говорим… – Не о том, кто-кого-куда. А о том, что между вами. – А что между нами? – с искренним интересом спрашивает Сатору и смеётся, наткнувшись на сердитый взгляд. – Слушай, – Иэйри стряхивает столбик пепла, – я уже несколько лет жду, что вы возьмётесь за ум. Хайбара и Гето вас ничему не научили? – Чему, например? – в мягком беззаботном голосе Годжо нарастает буря. Но школьная подруга – не та, кого таким можно впечатлить. – Что не надо тянуть время, – Сёко передёргивает плечами. – Не надо всех этих тайн, недомолвок и спектаклей. Тебе нравится кто-то – ты говоришь ему об этом. Иначе в любой момент уже станет некому говорить. – Доверюсь профессионалу в этом вопросе, – хмыкает Годжо, но Сёко это, однозначно, не впечатляет. – Сугуру мне нравился, – беззаботно отвечает она. – Но я уже тогда была не дурой и не слепой, чтобы пытаться влезть между вами. Не то чтобы это совсем неожиданно. О чём-то таком Сатору смутно догадывался. Были звоночки, которые, казалось бы, стоило трактовать. Только вот Годжо, в отличие от Сёко, чужими отношениями мало интересовался, полностью занятый самим собой. Он даже о Ю и Нанами узнал лично от самого Нанами, уже сильно после того, как это было актуально. – У вас, женщин, какая-то болезненная тяга к романтике, – Сатору запустил руку в и без того растрёпанные белоснежные волосы. – Вам везде надо приплести любовь до гроба и всё такое. Мы с Нанами просто трахаемся. Такое бывает, поверь. Тебе тоже стоит найти кого-нибудь и попробовать. – Да, конечно, – Сёко, фыркнув, вытащила из кармана пепельницу и, щёлкнув крышкой, затушила окурок. – Вы сколько уже этим занимаетесь? Пять лет? Семь? – Сатору хотел было открыть рот, чтобы ответить, но не успел, потому что Иэйри продолжила: – Некоторые в законном браке живут меньше, чем вы с Нанами просто трахаетесь. Подумай об этом. Вот что тут можно сказать? Что она не права? Что того, чего так страстно желает услышать подруга, уже давным-давно нет? Что оно сгорело, рассыпалось пеплом и больше не возродится? Потому что оно было только с Сугуру. Только с Сугуру, и больше ни с кем. Огромное, всеобъемлющее, одно на двоих. А с Нанами… с Нанами просто… Поток мыслей рассекает задорная мелодия звонка. Вообще-то Сатору она нравится, но сейчас немного не к месту. Зато позволяет прервать разговор с Сёко, зашедший куда-то совсем не туда. – Это Мегуми, – жизнерадостно сообщает Сатору, закончив говорить. – В Сибуя, похоже, сегодня будет жарко. Он с Нанами и Ино уже направляются туда. Нам тоже стоит собираться. – Наш разговор отложен, а не закончен, – бурчит Иэйри, и, откинув с лица длинную прядь волос, тяжело вздыхает. – С тобой иногда так сложно! – Ага, я такой, – ни секунды не колеблясь, самодовольно отвечает Сатору. – Ты ведь даже Сугуру не сказал, правда? Аккуратные каблуки лакированных туфель Сёко отбивают торопливый ритм их шагов по коридору. – Вообще-то сказал. Сатору не шутит. У него пред глазами тихий переулок, усыпанные черепицей старинные здания, алая кровь на белых стенах. Сугуру, который даже не пытался сопротивляться, который в последние свои мгновения лишь улыбался ему и совершенно не таил зла. Кому, как ни ему было понимать, на что приходится идти порой ради своих убеждений. – Да неужели! – в голосе Иэйри сквозит недоверие. Они выходят на улицу, где уже ждут припаркованные авто, готовые отвезти их куда нужно. Сатору не особо джентльмен, но, рисуясь, картинно почтительно распахивает перед Сёко дверь, и, преувеличено подобострастно поклонившись, жестом приглашает её сесть внутрь. – Не думай, что я на это куплюсь, – ворчит Иэйри, но, вопреки своим словам, слегка краснеет. – И в мыслях не было! Хотя весь вид Сатору говорит об обратном – было, и ещё как! – Подумай о моих словах! – кричит Сёко ему вслед прежде, чем Годжо успевает скрыться в салоне своего автомобиля. – Поговори с ним! Я серьёзно! Вот ведь настырная! – Да-да, я подумаю, – вяло отмахивается Сатору, и, уже почти закрыв дверь, добавляет: – Сразу после того, как ты, наконец, сдашься и дашь Идзити шанс. Киётака, вцепившись в руль, отчаянно краснеет, и, заикаясь, пытается выдавить из себя хоть пару слов. Реакция Сёко тоже бесценна, так что, довольный собой, Сатору, наконец, закрывает дверь, и, развалившись на сидении, позволяет машине унести себя в направлении Сибуя. Разговор его совершенно не задел. По крайней мере, это то, что он старательно повторяет себе несколько раз. А затем, вздохнув, всё-таки делает себе мысленную пометку на досуге подумать об этом. О словах Сёко, себе, Сугуру и Нанами. Но потом. Попозже. Сразу после того, как закончится эта чёртова битва в Сибуя.