Помешательство

      Душно.       Эти стены слышали множество вещей.       Спокойные, скупые разговоры коллег, готовящихся к выступлению — незамысловатые, приправленные руганью, за которую, звучи подобные слова за порогом, они бы не остались без выговора.       Звонкий смех, вместе с наивным доверием обрывающийся оглушительным визгом, полным ужаса и отчаянного желания жить.       Даже, однажды — дрожащий, сиплый от сковывающего ужаса голос, умоляющий оператора как можно скорее вызвать карету скорой помощи, и хрипы, вырывающиеся из истерзанной груди несчастного подле, находящегося на смертном одре.       Они пока не слышали, пожалуй, только одной вещи.       «Генри…»       Афтон тихонько фыркнул. Пыль забивалась в ноздри, мерзко щекоча нос. Его зубы сильнее стиснули кремового цвета атлас, абсолютно не жалея ткань. Он знал, что рубашка будет безбожно испорчена после этого, но было ли ему какое-то до того дело?       К тому же, давно пора было отказаться от этого яркого, вычурного образа. Он не должен привлекать внимание.       Чуть подрагивающие от возбуждения и нервного расстройства пальцы мягко оглаживали выступающие сквозь тонкую ткань брюк очертания, заставляя Уильяма томно вздыхать. Он чувствовал, как его щёки и кончики ушей пылали — значит, осталась в нём какая-то крупица стыда хотя бы за то, что он занимался этим прямо на работе. Но разве не это было той небольшой встряской, которой он так хотел?       Безусловно, всё это было не тем. Это не шло ни в какое сравнение со всплеском адреналина, который он получал, безжалостно орудуя верным охотничьим ножом, чтобы затем продолжить опасную игру в кошки-мышки, и не могло быть столь же сладостным, какой была бы близость с объектом его вожделения.       На мгновение он зажмурился, представляя себе его лицо. Генри Эмили, вечно скромный, неулыбчивый, неловко стоящий в стороне… Он был особенно замкнут и отчуждён, особенно печален после всего, что случилось.       Такой, казалось, хрупкий, почти что невинный, что хотелось его испортить. Завлечь его сладкими речами, на которые Уильям был способен, как никто другой, запятнать грязными, собственническими касаниями, заставить подчиниться своему, особому уставу…       Выпотрошить его душонку, едва она откроется, и наполнить её собственным ядом. Специально для него.       Сквозь эти мысли он уловил сильную пульсацию, отдавшую в орган. На устах его заиграла усмешка; наверняка Господь, если таковой вообще есть, ненавидит его, неисправимого ублюдка.       «Как бы я хотел, чтобы ты был здесь.»       С негромким звоном бляшки он расстегнул ремень, и брюки, давно ставшие ему велики, прежде туго затянутые на талии, упали бы на пол, не зацепись за остро выпирающий таз. Гадкое, нездоровое тело выглядело ещё более бесцветным и пугающим в тусклом свете помещения, но никому, кроме самого Уильяма, это так или иначе не довелось бы увидеть.       Он прошёлся кончиками пальцев по бледным рубцам, не сдерживая тихого смешка. Следы ошибки, одновременно его позор и гордость. Они до сих пор были на удивление чувствительны, хотя минуло уже пара лет. Он бы мог сказать точно, вплоть до часа, но смысла в этом не было…       Он находился в моменте, которым искренне наслаждался.       Эта же ладонь скользнула под бельё, тонкой чёрной полосой показавшееся из-под брюк мгновениями ранее, и наконец он смог дотронуться до себя по-настоящему. Несдержанно промычав, он дёрнул челюстью, и атласная ткань издала жалобный треск, цепляясь за сломанный клык. После этого рубашку точно стоит выбросить…       Афтон грубо провёл рукой снизу вверх, наконец разжимая зубы, давая волю хриплому стону. Задрав голову, затылком он коснулся двери, даже за копной жидких волос чувствуя холод стального полотна. Это слегка выдернуло его из близкого к трансу состояния, но лишь на мгновение — хватило ещё одного движения, чтобы он вернулся в мир своих мерзких фантазий.       «Ещё,» бездумно пробормотал он, на долю секунды представляя, будто не он сам, а столь желанный им Генри касается его, небрежно лаская. Как жаль только, что это наваждение рассыпается практически моментально.       Видел бы этот самый Генри его сейчас… Даже воображать не пришлось, что бы он сделал. Ему, такому правильному, было б невыносимо смотреть на выходки его друга — он бы отвернулся, крича что-то про то, что это отвратительно, потребовал бы прекратить сию же секунду. Возможно, его бы даже затрясло — одних только объятий в последнее время хватает, чтобы заставить его дрожать, как осиновый лист, так что уж говорить о подобном.       Тихое «блядь» сорвалось с уст, и Афтон толкнулся навстречу своей же ладони.       Вечно ему приходится идти на крайние меры. И всё ради того, чтобы получить хотя бы крупицу внимания. Генри постоянно был рядом, но даже не смотрел в его сторону; и ради того, чтобы он сделал это, всегда нужно было его подтолкнуть.       Как жаль, что на этот раз он оказался целиком погружён в свою глупую трагедию, совершенно забыв о друге. Друге, который всё сделал ради него, чтобы дать ему немного времени, немного свободы. И всё это лишь затем, чтобы он обратил внимание на того, кто это заслуживает; на самое главное.       Но всё пошло совершенно не по плану. Более того, вышло наоборот.       Но ещё была возможность это исправить.       Уильям тихонько прохихикал. Чем больше он думал о своём ненаглядном Генри, тем только сильнее становилось это грязное чувство. Он стянул наконец с себя ненужную ткань, позволяя прохладному спёртому воздуху коснуться органа, и всё его тело снова сотрясло волной больного удовольствия.       Он провёл снова, медленнее, и прикусил губу, до крови царапая тонкую кожу. Едва на языке появился знакомый металлический привкус, Афтон, подобно животному, прорычал, дёргая плечами, широко раскрывая глаза.       «Больше.»       С каждым новым движением руки он всё глубже погружался в собственное маленькое безумие.       Может быть, и не нужно, чтобы Генри позволил коснуться его? Можно взять его прямо так… сломать окончательно, подчинить себе. Показать истинное лицо и заставить бояться.       Всё-таки, причинять боль — одно из дел, в котором он был крайне хорош, и которое ему действительно нравилось. Это заставляло чувствовать себя живым, и даже больше. Через причинение страданий Уильям постигал свою, как он считал, творческую сторону. Никем иначе, кроме как творцом, он себя в такие моменты не чувствовал.       Чужие мучения для него были искусством.       Что-то быстро заструилось по его подбородку, мгновениями позже срываясь каплей. Приняв было это за пот, Афтон шмыгнул носом от щекочущего ощущения, и ощутил, как в глотку брызнула его же, снова, кровь. Горячая, с тяжёлым запахом и вкусом.       О, нет, только этого не хватало. Он тут же зажал нос другой, свободной рукой, чувствуя влагу и жар уже на ладони, вскоре давясь. Блядь…       Жаль, остановиться он уже не мог. В сумасшедшем темпе двигая одной рукой по члену, другую ладонь он всё сильнее вжимал в собственное лицо, надеялась остановить кровь. Дышать становилось всё тяжелее. Он сощурил один глаз, глядя наконец вниз, на себя…       Нежного цвета рубашку, и без того безнадёжно испорченную зубами, усыпало тёмными пятнами. И как он, чёрт возьми, собирается оправдываться.?!       Делая последний толчок в собственную руку, он глухо простонал и зажмурился.       Пустота. Никакого облегчения под конец, никакого чувства завершённости. Только этот отвратительный беспорядок.       Раздражённо вздохнув, Афтон вытянул из нагрудного кармана расстёгнутого жилета белоснежный платок.

***

      «Уилл, тебе нехорошо?»       Глаза Генри обеспокоенно блеснули. Конечно, он волновался — потерять практически всё за последние пару месяцев, а теперь видеть своего друга таким.       «Ты дрожишь. Что с рубашкой?»       Уильям устало взглянул на него из-под тяжёлых век. Пожалуй, он и вправду выглядел просто ужасно, и сознавался в этом даже самому себе.       «Давление. Не волнуйся, я просто устал. Да и, сам понимаешь,» он скупо хмыкнул, «немолод я уже…»       «Ну-ка брось!» Хихикнул в ответ Генри, кажется, чуть приободрившись после шутки друга. «Всего на пару лет старше, и хочешь сказать, что уже разваливаешься? Да не может такого быть.»       Афтон натянуто усмехнулся, отводя взор.       Ему нужно было собраться наконец с мыслями. Тяжело было сделать это, когда Эмили вёл себя так открыто, разговаривал так просто.       Не хватало ощущения контроля.       «Слушай,» негромко начал он, снова смотря в сторону своего лучшего друга, «в последнее время вокруг творится какой-то кошмар. Кроме того… я вижу, что ты отдалился. Почему бы тебе не съездить на этих выходных ко мне?»       Он чуть улыбнулся.       «В конце-концов, тебе стоит немного расслабиться. Представляю, каково всё это для тебя.»