И фонтан, как у китов,
Чтоб отпугивать врагов!
Рико сидел на подоконнике в темной небольшой комнате, единственным источником освещения в которой служила луна, свет которой лился в приоткрытое окно и подсвечивал светлую штору с рыбками и корабликами. Сотканный из теней великаном возвышался шкаф у одной стены ближе к двери, а у противоположной, с ним на уровне, висело несколько полочек, на которых были расставлены книжки с красочными обложками и игрушками-статуэтками, вероятно, персонажей из популярного мультфильма. Под ними в стиль остальной мебели стоял округлый детский комод. У этой же стенки ближе к окну расположилась кроватка, в ней, переделанной под более старший возраст, беспокойно вертелся ребенок – он то вздрагивал, то всхлипывал, то переворачивался, путаясь в одеяле. Могло показаться, что он вот-вот проснется и заплачет, будто ему приснился кошмар. Правда, он, глупый, не догадывался, что в таком случае проснется в кошмаре – уж это он ему обеспечит. До ребенка ему, в сущности, и дела не было, он пришел не к нему. Однако посмотреть на схожесть, улавливающуюся даже в беспокойном сне, было любопытно. У этого жалкого крошечного создания также подрагивали длинные ресницы, он также хмурил брови, у него были такие же пухлые алые губы и кудрявые черные волосы. Даже не оставалось сомнений, что если бы мальчик открыл глаза, они бы неминуемо оказались бы серыми с долей грусти и тревоги во взгляде, обычно не присущей детям. Он был поразительно похож на Жана. Настолько, что Рико стал было уже подумывать, не подтвердить ли ему догадку насчет цвета глаз практикой – разбудить ребенка и рассмотреть его лицо – как в коридоре загорелся свет, а позже в дверном проеме выросла высокая темная фигура. Рико не спеша поднялся со своего пьедестала, освещенного лунными софитами, и, бесшумно ступая, подошел к детской кроватке, не удостоив смотрящего на него ни жестом, ни взглядом. Он даже успел сесть в ноги мальчика и протянуть к нему руку, собираясь прикоснуться к его мягкой щеке холодными пальцами и пригладить волосы, как тот, к кому он пришел, не выдержал и предостерегающе зашептал: – Не смей. Ты пр-р-ришел ко мне, а не к нему. На лице Рико сама собой расползлась дерганная самодовольная улыбка. Как давно он не слышал этой мурчащей «р», можно даже сказать, что соскучился. Сколько раз она его раздражала и заставляла поднять на говорящего руку, а сколько раз ласкала слух своей покорностью, преданностью и благоговейностью перед его силой. Но сейчас она изменилась. В ней проскальзывали новые нотки, говорящие о качествах, которые и предположить было невозможно в этом изломанном взрослом ребенке, которого он взрастил и вымуштровал: твердая уверенность и готовность кинуться в защиту своего потомства. Так сказать, он всем видом пытался показать, что научился отстаивать свои интересы. Рико не видел его лица, хотя ему очень хотелось бы увидеть то, каким он теперь был, за то он отлично знал, каким выглядит со стороны он сам. Луна подсвечивала его со спины, обрисовывая сидящую вполоборота фигуру, склонившуюся над ребенком, и мягко подсвечивающую щеку с единицей, но погружающей во тьму теневым контрастом простреленный висок со всем его живописным видом. Этого было достаточно, чтобы его лучшее творение, его лучший защитник, понял, кто перед ним сидит, но при этом столько, чтобы не позволять на него откровенно пялиться, зацикливаясь на многочисленных недостатках его текущего состояния: мертвенной бледности, застывшей в желейную консистенцию ране и впалым глазницам, кажущимся из-за темных кругов под глазами почти черными. Видок явно обеспечивающий Жана кошмарами на ближайший месяц, если не больший, – персональный бугимен * , приметивший его ребенка. – Bonjoеr, mon amu**, – Рико не смог сдержать улыбки, повернув к нему голову, и для пущего эффекта подмигнул, зная, что его темные как сама смерть глаза сверкнут в темноте яркой искрой, которая заставил задрожать его бывшего лучшего защитника. Плечи Жана заметно дрогнули, он в своей детской привычке поднял к груди руки, перебирая пальцы. Никак не мог понять, что же ему сейчас делать – слушать приказа или командовать самому. Послушный мальчик. Даже через столько лет отработанный инстинкт моментально сработал, несмотря на то, что он четко понимал, что человек перед ним давно мертв, а он сам – ни кто иной, как хозяин этой милой семейной квартиры и отец этого ребенка. Рико устал смотреть на то, как тот ломается, и заправил непослушный короткий локон ребенка за ухо, мимолетом погладив его по щеке, отчего тот во сне нахмурился и вздрогнул. Жан сию минуту парой широких шагов оказался у кровати. Он не смотрел на него, его хмурый серый взгляд был направлен на беспокойно завертевшегося во сне ребенка, но было видно, что изнутри его истязает тревога, и он всеми силами старается не смотреть на гостя, потому что до сих пор до смерти его боится. Рико был доволен таким раскладом. Он, как ни в чем не бывало, будто они вели светский разговор, поднялся, разглаживая едва заметные складки на простыни, на которой он только что сидел, и поднял руку, чтобы похлопать Жана по плечу. – Посмотри на меня, – обманчиво дружески попросил он и едва заметно склонил голову набок, наблюдая за тем, как тот беспрекословно повинуется. Теперь он хорошо видел Жана. Его подрагивающие пухлые губы, нос с едва заметным бугорком от давнего перелома и туманные серые глаза – единственное, что в нем неуловимо переменилось. Рико видел эти глаза разными. Возмущенными и разгневанными несправедливостью в ту пору, когда Жана только привезли, и ему приходилось укрощать драчливый уличный запал дикого французского котенка. Мокрыми от боли и страха до слепоты от слез и отрешенными глазами покорной куклы, находившейся во власти кукловода большую часть времени, когда у укрощенного котенка не осталось сил ни рвать когти, ни плакать. Сейчас в них было что-то новое, и это было интересно. Неужели это набожной грешнице удалось поставить его на ноги и склеить, научить жить и принимать решения? Рико смешливо хмыкнул, отметив, что тот неосознанно качает головой в отрицательном жесте – отказывается верить в эти прикосновения, звуки и то, что сейчас видит. – Кевин тоже меня испугался, – поспешил поделиться Рико, раз уж Жан не торопился вступать в разговор. – Вместо приветствия сразу кинулся к холодильнику за водкой. Скажи ему как-нибудь, что это невежливо, когда в доме гости, хорошо? – Он дождался от собеседника едва заметного кивка и только тогда продолжил. – В вашей семье принято принимать гостей по-другому, верно? Приглашать за стол и обсуждать новости. Да, Жан? Тот все также едва заметно кивнул под его пристальным изучающим взглядом, ни издав ни звука. – Так пригласи меня к столу. Я еще долго должен ждать? – Пошли, – наконец выдохнул Жан, мельком глянув на сына, чтобы убедиться, что тот в безопасности. – Я чувствовал, что ты пр-р-ридешь. Было что-то смешное в том, что за столько лет он так и не избавился от этой «р», что его французский акцент не потускнел за долгие годы жизни в штатах. Более того, никуда не делось это едва заметное мурлыкающе заикание, которое отчетливо проступало, когда он торопился или волновался. – Ты всегда был смышленей Кевина. Он не догадался даже закрыть дверь, когда впустил меня в дом, представляешь? Вот что значит отсутствие мозгов. Желания поговорить за эти годы в Жане так и не прибавилось. Он молчаливым сопровождающим провел его на кухню и остановился у окна, скрестив руки на груди, но так и не решился поднять взгляда без приказа. Рико оставил его поведение без комментариев, ограничившись смешливым фырканьем. Жан все также считал его Королем. Делал ровно то, что ему и полагается, чтобы не случилось. Рико остановился в дверях и облокотился о косяк, так чтобы они стояли друг напротив друга. На расстоянии, которое сейчас устраивало их обоих. На расстоянии, которое мнимо обезопасит Жана, намеренно загнавшего себя в угол. На расстоянии, которое позволит скрыть теням его нынешнее уродство, позволив памяти Жана создать из полутьмы стоящего перед ним силуэта своего прежнего Короля. – Жан. – Рико смерил его взглядом, задрав подбородок, ровно в тот момент, как тот, безошибочно распознав приказ, покорно поднял на него перепуганные от непонимания происходящего и былых воспоминаний глаза. – Как ты думаешь, зачем я пришел? – Ты не уходил. – Разомкнув пересохшие пухлые губы, на грани слышимости ответил Жан. Иногда он умел делать приятные сюрпризы. Не как в тот раз с Кевином. И не как тогда, когда он намеренно не сопротивлялся, чтобы ему наскучить. А вот такие, как сейчас, когда он не врал и не пытался найти лучший ответ, чтобы попытаться выкрутиться или угодить. Сейчас он не притворялся – его глаза потемнели от настороженности и блестели от подступающей грусти о далеком и страшном, что между ними было. Он наконец-то перестал быть красивой повинующейся куклой, которая готова стойко терпеть любые игры хозяина-деспота. Перестал быть пустой оболочкой, замкнувшейся в себе настолько глубоко, что казалась холодным и мертвым сломанным изваянием, перепачканным вечными побоями. Перестал намеренно натягивать при нем безразличную неуязвимую маску, которой предназначено идеально выполнять свой долг. Перестал быть Вороном. Жан стоял перед ним живой. Это было одновременно и победой и поражением. Рико гордился тем, что, несмотря на то, сколько уже прошло и еще пройдет времени, Жан не забыл и не предал своего Короля, хотя уже давно не был ни Вороном, ни его личной собственностью. Он был и остался Моро. Этот факт всегда был и обратной стороной монеты – сколько бы Рико не старался, ему так и не удалось выбить из него спесь и язвительную натуру, которая при желании всегда находила лазейки для исполнения задуманного. Кевин со своими отбросами, Троянцы и эта набожная сучка показали ему жизнь, поставили на ноги и сделали личностью – преподнесли задаром все то, чего у Рико никогда не было, а, значит, не должно было быть и у Жана. «Нужно было тогда его добить», – при этой мысли губы Рико сжались в тонкую синюю полоску. Жан прожигал его грустным и одновременно полным страха и ненависти взглядом, потому что так и не получил приказа отвести глаза. – Говори. – Таков был следующий приказ. Губы, которые Жан уже успел несколько раз за их встречу прокусить до крови, дрогнули и тут же замерли. Он то ли не мог собраться с мыслями, то ли просто боялся начать. Рико, оторвавшись от дверного косяка, шагнул ему навстречу – их разделяло не больше четырех шагов. Все это время Жан, глотая воздух, не спускал с него взгляда. Он заговорил тогда, когда Рико занес ногу для последнего шага, и протянул к нему руку. Его грязный французский язык развязался. – Я тебя ненавижу. Ты пр-р-риходишь ко мне каждую ночь. Твои р-руки душат или топят меня. Иногда я пр-р-росыпаюсь от того, что слышу собственные кр-р-рики и вижу, как по твоей команде в комнату один за одним входит вся наша линия защиты. Я снова думаю, что я там, что я никогда не выбир-р-рался из Эвер-р-рмор-р-ра. И знаешь что? Я вер-рю в это больше, чем во все то, что было потом! Каждый день. Каждый гр-р-ребанный день мне приходится выр-р-рываться из этого сна и жить так, будто ничего не было, будто мне не приходится бор-р-роться за каждый чер-р-ртов день. Я пр-ревзошел себя в этом настолько, что мучаясь всю ночь, забываю все, стоит мне действительно пр-роснуться. Они думают, что помогли мне, что вылечили или склеили. Но все эти видимые и невидимые шрамы, котор-рые ты оставил, никогда с меня не исчезнут. Они часть меня. Когда мне сказали, что ты умер-р, я им не повер-рил. Натаниэль видел твое тело. Но я был пр-р-рав, потому что это р-ровным счетом ничего не значит. Я не вер-р-рю даже сейчас, когда вижу пер-ред собой твой тр-руп. Ты бы никогда меня не отпустил. Не позволил бы мне безнаказанно пер-р-рейти к Ичир-ро. Я знал, что ты вер-р-рнешься ко мне. Я ждал. И знаешь, что за что я тебя ненавижу? За то, что именно теперь я чувствую, что пустота внутр-р-ри меня исчезла, что я нашел то, чего мне не доставало. Я все это вр-р-ремя, не понимая этого, сам тебя искал. Я сам пр-р-ризвал тебя. Все это время он говорил с закрытыми глазами. Ожидал, что его ударят или выдерут хороший клок волос. Рико рассмеялся в голос – хрипло и противно – полуразложившиеся связки по-другому уже не могли – и схватился за оконную ручку, чтобы распахнуть себе выход настежь. Когда Жан осмелится открыть глаза, перед ним уже никого не будет. Рико ждал еще один гость.