We're coming home now

Когда в очередной субботний вечер Джим возвращается в общежитие глубоко за полночь, принося на себе запах дешёвого алкоголя и быстрого секса, Леонард даже не удивляется. Лишь стонет вымученно, отворачиваясь к стене, чтобы включенный Джимом свет не бил в глаза, и засыпает обратно. А через пару дней хорошенькую мордашку Джима обильно обсыпает прыщами вполне понятного происхождения. Ну, или понятного, по крайней мере, МакКою. Джим же искренне недоумевает, что вдруг случилось с его всегда идеальной кожей. — Что за чертовщина с моим лицом, Боунс?! — вопит он с утра пораньше так, словно это вина МакКоя, что Джим чёртов Кирк, похоже, поставил себе целью переспать со всеми девушками в кампусе до своего выпуска. — Позволь спросить, дружище. Когда ты в последний раз спал с девушкой, ты ей… ну… — МакКой немного замешкался, порядочный южанин внутри него был против произносить такую похабщину вслух, но, похоже, у него не было иного выхода, — отлизал? — Отли… что?! — вскрикнул Джим, поражённый не то самим предположением, не то тем фактом, что услышал от друга именно такую формулировку. — Возможно, — отвечает он озадаченно и хмуро после нескольких секунд тяжёлых раздумий, изо всех сил напрягая память, чтобы восстановить события того злосчастного вечера. — Что ж, поздравляю, Джим, твоя подружка наградила тебя воистину незабываемым подарком! Наконец-то! Это должно было произойти рано или поздно, — в ответ на едкий комментарий МакКоя Джим оскорблённо фыркнул и ударил его в плечо, впрочем, совсем не больно. — Заткнись, Боунс. Просто скажи мне, это лечится? — Боюсь, что нет, Джим, — что действительно важно знать о Леонарде МакКое, так это то, что шутит он всегда точно с таким же лицом, с каким говорит серьёзно. Поэтому половина людей, знающих его, уверена, что он вообще не умеет шутить. А Джим, хоть и не первый год является его соседом по комнате, всё ещё не научился отличать слова, сказанные им в шутку, от тех, что сказаны всерьёз. — Склеишь ласты недели через четыре. — Ты говнюк! — всё внезапно возникшее напряжение Джима разбивается о последние слова МакКоя, которые совершенно точно не могут быть правдой. — Я говнюк? Это не я заявился пьяный посреди ночи только для того, чтобы включить свет на полную мощность и ещё полчаса не давать спать своему соседу по комнате. Джим выглядит пристыженным его словами, но не слишком сильно и не слишком долго. Это смущённое выражение слетает с его лица сразу же, как только его осеняет новым вопросом. — Ты такой великодушный, Боунс. Ты же вылечишь меня, правда? — Джим хлопает своими глазками в надежде очаровать МакКоя, но, если честно, на прыщавом из-за безответственного отлиза лице они выглядят уже не так впечатляюще. — И какой мне в этом резон? — Ну, смотри, ты можешь жить в одной комнате с неотразимым красавчиком, который к тому же будет тебе очень сильно обязан, либо же жить с прыщавым уродом, который будет отпугивать от тебя красивых девчонок за километр, — несмотря на эту впечатляющую, по мнению самого Джима, тираду, Леонард вовсе не выглядит впечатлённым. Он скептически выгибает бровь, ещё раз окидывает всего Джима оценивающим взглядом с головы до ног и, словно приняв тяжелейшее решение в своей жизни, закатывает глаза и страдальчески вздыхает. — Ладно, парень, так и быть. Раздобуду тебе парочку гипошприцов с лекарством от этой заразы. Но ты должен пообещать мне, что… — Леонард не успевает закончить, нагло перебитый воодушевлённым Джимом, который едва не подскакивает на собственной кровати, словно щенок ретривера. — Что больше не буду отлизывать незнакомым девчонкам в переулке возле бара! Замётано! Леонард почти краснеет от обилия ненужной информации, которую он предпочёл бы не знать. Серьёзно, Джиму стоит перестать настолько подробно распространяться о своей личной жизни. Во-первых, если он пытался впечатлить этим своего лучшего друга, то явно просчитался с выбором цели: личная жизнь самого Леонарда могла дать фору кому угодно — у него за плечами развод, обозлённая на него бывшая жена и милая дочь, с которой ему не позволяют видеться так часто, как ему того хотелось бы. Ну а во-вторых, Леонарду правда было попросту неинтересно, кто, кому, куда, в каких позах и сколько раз суёт. Ему было интересно сдать все экзамены на отлично и закрыть практику в больнице, а не выискивать сплетни про очередную подружку на одну ночь Джеймса мать его Тиберия Кирка. К тому же, этот парень буквально жил с ним в одной комнате и не был и вполовину настолько впечатляющим, как о нём говорили девчонки в Академии. — Боже, Джим, просто замолчи и не высовывай носа из комнаты, пока я не вернусь с лекарством, если только не хочешь опозориться на весь кампус, — Джим выглядит искренне оскорблённым, но всё же заматывается обратно в одеяло с видом насупленного ребёнка и возвращается на свою кровать. Серьёзно, МакКой уже стал отцом однажды, ему хватает одного ребёнка в жизни, правда. Но Джим милый. Джим не был бы Джимом, если бы к его возвращению не раздобыл каким-то невероятным образом бутылочку заурианского бренди в качестве благодарности за своё спасение. И хоть МакКой и отмахивается от такого подарка, утверждая, что не хочет ослепнуть к тридцати, но тем не менее, прячет бутылку в свой шкафчик до лучших времен. Или худших. Как знать… Джим, как обычно, шипит, словно маленький, когда гипошприц впивается в кожу на его шее, впрыскивая в кровь лекарство от подхваченного им заболевания. МакКой снова закатывает на это глаза, про себя называя его ребёнком, но всё равно безотчётно треплет Кирка по волосам, как часто делал это с Джоанной, когда она была чем-то расстроена или огорчена. Джим едва заметно — всего на одно мгновение — льнёт к его руке, к этой непривычной ласке, но потом словно одёргивает себя и отстраняется с неловкой улыбкой. Леонарду тоже неловко, но лишь чуть-чуть. — Пообещай больше не спать со всем, что движется. — Если бы ты учился на капитана, Боунс, тебя бы научили ставить реальные задачи, выполнимые, — Боунс почти уже снова закатывает глаза в ответ на его слова, но Джим успевает это предотвратить. — Ладно-ладно, обещаю! Впредь я буду осмотрительнее.