Кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
«Мастер и Маргарита»
───── ◉ ─────
Перчатки на бледные ладони. Оправить костюм, стряхнув налет пепла с лацканов. Оглядеться — ничего не оставил после себя. У Уильяма холодело в груди. Арктической пустыней простиралась тревога от легкого к легкому — дыхание инеем на сухих губах; пальцы, закоченелые, сжимались не то в беспокойстве, не то в бессилии, а ноги мерзли к полу. Глупо было надеяться, что там, внутри, что-то по-человечески трепетно забьется, съежится от страха, гулко ухнет вниз, упадет в пятки, как любили выражаться люди, или вовсе выпрыгнет из нее, только чтобы ютиться здесь, в месте, ставшем за краткий срок убежищем его крамольных изысканий. Он снова осмотрелся. Все во властвовавшем комнатой беспорядке казалось ему родным, знаемым ни одну жизнь: и наваленная стопка книг, опасно взгромоздившаяся на пыльном столе и однажды потерпевшая крушение, когда ее неаккуратно зацепили бедром, и бесхозно валявшаяся скрипка, отброшенная на кресло после очередного ночного концерта, и маленькие затертые подушки на диване, в коих пленительно было утопать тяжелой от дум головой. Знать каждый уголок, даже по какому принципу (которого, на первый взгляд, нет) стоят научные труды на полках, и понимать, что он всегда будет здесь чужд — Уильям брал у судьбы в долг и догадывался, что расплата не потерпит к нему милости. Бейкер-стрит — святыня, а он — лишь страждущий грешник, позарившийся на нее. — Лиам... Зубодробительным дрожащим шепотом прозвучавшее имя — дарованная незаслуженно услада, — оно жглось, как, по легенде, серебро. Такое хрустально хрупкое, коварное, будто стеклянная крошка в сласти. Как страстно оно танцевало на губах детектива недавеча, как боязливо тряслось оно на них теперь... У Шерлока черты были пропитаны усталым туман, но жадным к нему штормом горели глаза. Вкрапления страха в них были почти что осязаемы — горошина под слоями перин. Видел ли кто-то весельчика-детектива, взбалмошного энтузиаста таким?.. Таким безропотным, потерянным, лишь желающим знать, что у них есть «завтра»... Уильям стоял у порога, изминая манжету, потирая и стискивая набалдашник трости. Всего шаг расстояния, не существовавший меж ними пару часов назад, разверзся каньоном. Губительный рассвет придавал эрозии все то, что ткала ночь дорогими нитями шелкопряда. — На следующей неделе, в четверг, Джон уезжает с Мэри за город на несколько дней, — произнес Шерлок тоном почти что будничным, словно невзначай повествовал о грядущем в ходе светской беседы. Лишь глаза его говорливые отчаянно упрашивали, да напряженная линия челюсти выдавала клокочущий диссонанс. — Храню надежду, что они проведут чудесные выходные, — Уильям улыбнулся как по заказу, торопливо кинул взгляд в окно и взялся за ручку двери. Шерлок инстинктивно шагнул вперед, буквально дернулся и замер, разумом пытаясь совладать с сердцем. Как строптиво вздымалась его грудь от неосознанной паники, как хотелось вновь прижаться к ней и успокоить этот бунтующий ритм, чем-то эфемерным — для них попусту сказочным — заверить... На языке крутилось, серчало, цианидом таяло «что если...» — Мы же... — Ты помнишь уговор. Сквозной пулей невыносимая печаль в нечеловечески алом всполохе — заискрилась на долю секунды и спряталась за багровым смогом. Шерлок стиснул ладонь, безысходный к воле рока, безрассудно решимый противостоять ей до двухсот шестого перелома. Уильям, жмурясь, быстро мазнул поцелуем по губам, ломая крылья необузданной бабочке, всколыхнувшейся внутри, и спешно покинул свой райскую пыточную, спотыкаясь о ступеньки, крытые персидской дорожкой, ведущие к выходу, наседая на перила. В спину летел звон разбитого стакана, сметенного вслед за газетами и книгами, гулко ухнувшими на ковер. Болезненная хмурость осквернила некогда бесстрастный лик, исказила брови, затопила радужки удушливой тоской. «Мне так жаль, — Уильям вдохнул пыль лондонской улицы, оставив позади часть себя, — но мы знали, на что шли».───── ◉ ─────
Быть воплощением легенды и детской страшилки, дьявольским отродьем — незавидная судьба, к которой Уильям стоически прикипел. Он направлялся к поместью, не различия в смутном дыхании города пути, всем существом пребывая в волшебстве ночи. Еще одной, в коллекцию собранной, как бабочка под стеклом. Зуд в левой части груди невольно пробуждал животный ужас, отчего немели пальцы, сжимавшие трость. Когда это началось? Блудный ветер прибил к ногам потрепанную грязную листовку с отпечатком подковы. Приткнув ее концом трости к земле, Уильям вгляделся острым зрением в изображение под слоем пыли. «Дракула» — вещали готические буквы над рисунком клыкастого монстра, кровожадно нависнувшего над застывшей в гримасе кошмара девушкой. Очередная небылица на сцене, пудрившая умы впечатлительных зрителей. Целесообразно было бы под сводами амфитеатра прославлять «Гамлета» иль «Саломею», но неискушенная публика желала хлеба и зрелищ, чтоб стыла в жилах кровь и встревоженные «ахи» падали с галерок. Уильям с долей разочарования усмехнулся. Было, право, забавно наблюдать за тем, как люди искажают реальность, приписывая вампирам невероятные умения и отличительные черты. Сами того не осознавая, они позволили сосуществовать нечисти среди них. Ведь вампиры не превращались в летучих мышей, не выставляли на показ клыки, не сгорали на солнце, отражались в зеркалах и к чесноку были равнодушны, разве что, как и многие смертные, кривили нос от его резкого аромата. За столетия их популяция обросла столькими домыслами, что превратилась в легенду, чему в равной степени потворствовало тривиальное сокращение их численности по причине, о который ни один просветленный не писал в своем фантастическом романе, около научном исследовании иль в очерке, украшавшем желтую прессу на пару с карикатурой чудища... А причина была так обидно проста... Уильям отпустил листовку привлекать внимание будущих зрителей, шагая дальше, держа прямую осанку и невольно морщась от смрада выбранного вместо центральной улицы района. Через несколько футов ему повстречался прохожий. Обоняние уловило едва различимое изменение в оттенках запахов — в любопытстве Мориарти отринул взор от дороги пред собой, желая узнать резон. Его взгляд столкнулся с чужими янтарными глазами, полнившимися агонией растерянности. Они словно молили о помощи. Руки же незнакомца теребили пуговицы рубахи, поверх которой висел медальон. Цепочка произошедшего была предельно ясна: молодой, с утонченным ликом вампир, никогда не входившая в планы встреча с красавицей — ее фотография в побрякушке на шее — и итогом его нынешнее положение. Уильям, претерпевая тревогу, пуще скрутившуюся внизу живота, прошел мимо — парнишка не нуждался в подмоге, и ответов на вопросы, мучившие беднягу, он не знал... ...В поместье было тихо. Уильям беззвучно отворил дверь, однако проскочить столь же незамеченным в свою спальню ему не удалось. — Уилл? — Альберт, отвлекся от разбора утренней почты: среди нее можно было заметить нераспакованную стопку приглашений, открыток и прочей несущественной траты бумаги, что позже отправится на корм камину. — Какое облегчение! Я начал было волноваться, поскольку обычно ты возвращался до зари. Уильям застыл мраморной статуей эпохи Ренессанса. Неожиданно было видеть старшего брата в такую рань, обыденно, если не звала служба, он не покидал опочивальню до самого завтрака. Уста разомкнулись в попытке вымолвить хоть пару слов, но не нашлось достойного ответа среди десятков вариантов, не нашлось сил солгать перед ним, потерявшим сон в эту ночь по его вине и все же бывшим к нему таким добрым и понимающим... — Все в порядке? Ты выглядишь неважно, — Альберт подошел ближе, лишая внимания свое незатейливое занятие. То была лишь попытка отвлечься от переживаний. — Неудачная охота? Быть может... — он взялся за рукав, но был прытко остановлен, стоило запонке покинуть манжет. — Не нужно, — Уильям сглотнул, до сих пор чувствуя запретный нектар, сочившийся меж зубами, растекавшийся по языку к горлу, лакаемый осторожно и умеренно под лихорадочным блеском вожделенного взора... Он дернул плечами, стряхивая табун мурашек и наваждение, мутившее рассудок обманчивой пленкой. — Я просто немного устал, это не стоит твоих беспокойств. — Устал?.. Что ж, как скажешь... — Альберт все еще сохранял настороженность, вглядываясь прозорливо, а после положил руку на его плечо: — Отправляйся отдыхать, я обо всем на сегодня позабочусь. — Благодарю, — улыбка вышла и прям измученная. Уильям удалился в сторону своей комнаты, но прежде чем скрыться за поворотом коридора обернулся: — Ты ведь знаешь, да? Альберт вздрогнул, поджал губы и покачал головой; во взгляде мелькнуло раскаяние. — Братец... Больше и не требовалось. Уильям кивнул и исчез за углом. Почти побег. Отступление. Кипящая в жилах жажда спрятаться. Стыд.───── ◉ ─────
Камни, прилетаемые в истощенные регулярным недоеданием тела, клеймо дьявольского отребья, жизнь среди нищеты, грязи и болезни, выедающая кислотой органы крысиная кровь — все это осталось в прошлом. Легло тщательно спрятанным рубцом на омертвелое сердце. Однако и ныне место аристократа чинило дискомфорт, как неудобная обувь — ее бы носить с благодарностью за покрытые босые ступни, но чужие туфли, каким бы бархатом обиты ни были, оставались чужими. Уильям взял в руки рамочку с фотографией, запечатлевший всех троих братьев еще юными — однако лишь обманчивым обликом — отпрысками аристократии: осанка, расправленные величаво плечи, как крылья горделивого лебедя, улыбка кроткая, но знающая себе цену, полный уверенности взгляд, а в нем — притаившиеся всполохи пожара, по несчастливой случайности оставившие их сиротами... Он провел большим пальцем по стеклу над щекой Льюиса... Помнилось, как его упрашивали улыбнуться для снимка, а он в силу своей искренности едва мог натянуть фальшивку на губы, когда не ощущал естественного позыва эмоций, ведь он не человек, а именно людской род славился своим притворством. До чего трепетным было сие воспоминание, отдаленное, приправленное иллюзорной беззаботностью... В их детстве до знакомства с Альбертом все было хуже некуда... — Мама-мама, почему у этих мальчиков такие странные глаза? — девчушка в ободранном платьице, подвязанном перепачканным, засаленным фартуком, неманерно тычила пальцем в сторону двух беспризорных светловолосых мальчишек, что, сидя на каких-то дощечках и тряпках, поваленных поверх холодной земли, наслаждались солнышком. — Не смотри на них и пошевеливайся, — не лучше выглядевшая мать, одарив их гнусным взором, потянула свое чадо за тонкую ручку. Уильям усмехнулся, когда женщина, пробормотав что-то под нос, наотмашь перекрестилась. — Мы правда дети дьявола? — тихо спросил Льюис, прижавшийся к его боку. Он вяло взглянул и вновь опустил голову на его плечо. Связь, которую имели вампиры-родственники, была похожа на паутинку. Она работала как шестое чувство, зачастую оповещала о грозившей близкому опасности или об испытываемых им эмоциях. Уильям ощущал по ней слабость и дрожь брата, в ответ его агония обуревала кипучей волной Льюиса. Злость на судьбу, что выместила всю обиду на невинного Луи. Быть полукровкой — презренный удел. Почти все умирали во младенчестве в силу своей нежизнеспособности, порожденной грешным союзом. Однако везде были свои исключения... — Если ты про отца, что бросил нашу зачахнувшую матушку, то да. — Братец... — Лу, дорогой, — Уильям ласково взял его ладошки в свои, — нет ни Бога, ни Дьявола, есть лишь природа, посчитавшая правильным создать нас. — Но разве теперь она не расправляется с нами? — багровые глазки младшего темнели легионом вопросов. — Это не расправа, скорее...своеобразная метаморфоза, — пожал острыми плечиками Уильям. — Как из гусеницы в бабочку? — Верно. — Выглядит, будто все наоборот... Чуть скривившиеся недовольно черты младшенького позабавили. — Люди не так уж плохи. Здесь, — он ткнул пальчиком в грудь, — и здесь, — коснулся виска, — мы ничем не отличаемся. Возможно, это перерождение — благословение? — Или проклятье. Уильям полусмеясь подметил: — Сегодня ты совсем не в духе— — Братец... — М? — Нас это не коснется. Мне кроме тебя никто не нужен. Все равно мы чужды среди обеих сторон. Льюис смотрел с такой привязанностью и непоколебимой верой, преданностью и любовью, что Уиллу ничего не оставалось, кроме как согласиться, потрепать его по макушке и притянуть к себе. По существу, ведь прав был младший. Зачем им кто-то еще? — Я буду вечно с тобой, Лу-Лу... ...Нынешний Уильям горько улыбался своей наивности, неаккуратно обещанной «вечности». Пряча фотографию, прятал едва удерживаемую в клетке тревогу. Их не должно было это постигнуть. Его не должно было... «Прости меня, Лу-Лу».───── ◉ ─────
Аромат парафина, сигарет и его, вызывавший до ломки аддикцию, дурманили разум тонким шелком сюрреализма. Мир, слишком маленький в ту минуту, растворился паром остывшего кофе, сузился до спичечного коробка, отброшенного на столик, растекся воском по нишам подсвечников. Тени окутывали комнату, сползали по набитым пылью коврам, как по телу — белизна сорочки, оголяя плечи, свисая с локтей. Шерлок большим пальцем вел по крыльям острых ключиц, подбирался по горлу к уголку челюсти, к подбородку, к чуть приоткрытым, рдевшим кленовыми листьями губам. Расстояние — мнимое, напряжение — дрожью. Уильям следил, отпечатывая марево заката неотрывностью поглощенного взора. Ведомый, уязвимый, по-человечески хрупкий, сидел на коленях детектива и внимал его действиям, как стрелочка компаса, всегда следующая за севером. Измышления, планы, здравый смысл тонкой струйкой испарялись, оставляя в глазах лишь подтеки вечерней росы на соцветиях гибискуса. Уильям игнорировал саднившее в груди сплетение, оседающее горечью на корне языка, — сей огненный комочек сейчас поджигал в нем крученые фитильки. Дорожка пороха по венам. Шерлок надавил на нежную плоть его уст, обнажил жемчужный клык, что чуть удлинился в следствии возбужденной им жажды. Улыбнулся хитро, чувствуя азарт, шампанским шипящий внутри, и тончайшей проволокой впивающуюся в шею опасность — к нему безграничную мягкость нитей. Он, не меняясь в лице, зацепил подушечку пальца кончиком клыка, провел вниз, неглубоко рассекая кожу. Алый, вспыхнувший факелом за трепетом колосков ресниц, будоражил и грел, заменяя щиплющую боль на зудящее тепло. Особенно, когда юркий язычок слизывал бисеринки, выступившие из раны, тут же затягивающейся без следа. Шерлок дразнил. Мазал кровь бальзамом по губам и вынуждал невольно тянуться следом за крошечным источником солоновато-сладкого эликсира. Каким же дивным он был... Попробовав однажды, едва устоишь впредь. Уильям подавался вперед, ерзая на чужих бедрах, нащупывал истошную пульсацию на соблазнительной шее, привычно щеголяющей двумя расстегнутыми пуговицами. Так быстро. Манила припасть к ней нежным поцелуем. Почувствовать, как собьется на миг от него. — Безумец... — выдыхал он в губы, прославляя сей характеристикой в...какой раз? Шерлок сбился со счета, лишь улыбался, пропуская его пряди сквозь пальцы. Безумец, ну и пусть. Он понимал, чем может обернуться эта авантюра, когда обличил примерного аристократа, молодого профессора Уильяма Джеймса Мориарти в том, что он — вампир, когда ножом для писем резал ладонь и подтверждал свою догадку, когда впервые испытал всплеск эйфории от выброса адреналина и жжение от ускоренной регенерации. Игра превратилась в зависимость, зависимость — в глубоко укоренившееся чувство, что никогда не произносилось вслух. Нечто запретное, на сердце вырезанное: «l» — петлей, «о» — пулевым отверстием, для галочки «v» уже воткнут нож. Уильям силился оборвать цепкие алые ниточки, тянувшиеся к детективу, но только больше путался в них — они лианами пуще оплетали конечности, крючками хватались за ребра, цвели. Все гадал: почему же Шерлоку удалось прорваться через его непоколебимость? Это он ослабил бдительность, или Холмс был удивительно упрям? Его глаза, сизым сумраком заволоченные, смотрели до не свойственной Уильяму растерянности всепоглощающе. Изумительный контраст на фоне его порочных ореолов адского пекла. Восхищение в них — свет в прилежно натертом хрустале; изморозью льда, как узоры на стекле. Уильям пытался найти хоть толику сомнений. Надеялся и боялся одновременно однажды стать блеклым, скучным, омерзительным этому взгляду. Но в нем — не потухающая вселенная, созвездиями рассекавшаяся в честь него. — Скоро рассвет, — с долей сожаления прошептал Уильям, когда руки Шерлока оказались на его поясе и кончики пальцев томительно надавили на поясницу. — Останься...что нам этот рассвет? Шепот — соблазн, противиться которому едва хватало выдержки. Поцелуй в яремной впадинке, на подбородке, уголке губ выкручивали винтики его здравомыслия. — Ты обещал, — Мориарти отпрянул, словно ошпарил кипятком. Шерлок раздраженно выдохнул, бессильно сжал челюсть, прикусывая язык, так и желающий колко возразить. — Лиам... — вампир отвел взор, иначе мог задохнуться под лавиной чужих эмоций, под собственной волной вины. — Лиам, с каждым разом ночь кажется все короче... Ты как сон, что я никогда не могу догнать и удержать. — Скоро кошмары закончатся... — Кошмары? — Шерлок разочаровано качнул головой. — Значит у моего кошмара облик чудесных грез— — Шерлок, перестань, — хотелось прикрыть уши, только бы не слышать эту прорывающуюся через тернии исповедь. Жжение в груди разрасталось до пожара в сухом лесу. — Перестань убегать, — мольба, осколки ломкой души напротив. — От меня. От себя, Лиам. ...Шерлок навсегда запомнил этот яркий, наполненный животным страхом взгляд, это гнетущее безмолвие красноречивых уст и осыпающуюся иссохшим соцветием стойкость, запредельную по людским меркам. Он впервые был напуган. Однако не тем, что был так близко к вампиру, прославленному сказателями чудищу, а тем, насколько этот вампир был человечен. Шерлок пожалел о своих словах, когда счет дней с последней их встречи достиг месяца.───── ◉ ─────
— Ах, должно быть, сегодняшним «вампиром» являетесь, непременно, вы, лорд Мориарти, — хохоча за пышным веером, молодая особа стреляла настойчивыми глазами в его сторону. Уильям скривил губы в вежливой улыбке, демонстрируя наигранную оценку приевшейся иронии, и сделал глоток безвкусного вина — оно не для утоления жажды, скорее для того, чтобы смыть оскому вранья с языка. По-настоящему забавным было то, насколько эти шутки были правдивы. Алые глаза, бледная кожа... Общество, вскормленное легендами, было взвинченно таинственной фигурой брата графа Мориарти, что слыл одним из самых завидных холостяков в Лондоне, как, в прочем, и за его пределами. Мудрый не по годам, окутанный загадкой, что была не по зубам самым пронырливым личностям, он привлекал всеобщее внимание, стоило ему ступить в вязь сливок общества. Потому Уильям предпочел отдать поводья поддержания имени старшему брату, что в хитросплетениях аристократии был сведущ и искусен сам. Однако сегодняшний визит на именины леди Блэквуд был обусловлен непосредственно ее отцом, так яро желавшим лично познакомиться с молодым математиком, поскольку тоже имел интерес к точной науке. Как жаль, что увлечения графа не ограничивались лишь теорией чисел и дискретной геометрией... Портить праздник юной Эллен было действительно неприятно, но у Преступного лорда свои планы, где нет места жалости. — Ах, право, ужин был чудесен, не так ли? — восхитилась девушка, все размахивая веером, вынуждавшим ее кудряшки подпрыгивать. — Я уговорила папеньку пригласить лучших французских поваров! — Без капли лести согласен с вами, — обводя залу взглядом, отозвался Уильям. Не ему судить о вкусе блюд — для него вся людская пища была пресна и не содержала в себе питательных веществ. — Вы еще не пробовали десерты, что предложат после танцев! Они точно не оставят вас равнодушным. — Что ж, я буду с нетерпением ждать сего момента, — очередная ложь, задрапированная под флирт, легко слетела с уст. Истинным десертом для Уильяма было то, что повергло бы красавицу в шок. Хотя, судя по ее любви к теме вампиризма (даже игра на балу была в этом антураже), быть может, он бы лишь пробудил в ней больший интерес. Бедняжка горела клыкастыми чудищами, не подозревая, что живет под одной крышей с истинным монстром, зовущимся ее отцом. — Позвольте пригласить вас на танец, леди Эллен, дабы мы могли скрасить наше ожидание, — Уильям учтиво протянул руку собеседнице, за последний час снабдившей его ценной информацией. Та, кажется, только этого и желала своим неопытным девичьим сердцем, потому, зардевшись, пустилась с ним в венский вальс. Стоило подарить ей приятные мгновения, пусть они и не оправдают будущее горе...***
Шерлок швырнул газету за пределы поля зрения. Труд непокладавшего над ней рук издателя рассыпался по полу.«Граф Блэквуд найден мертвым на утро после отгремевшего бала по случаю совершеннолетия его дочери...» — гласил жирным шрифтом заголовок.
«...Вместе с тем обнаружились незаконные действия графа, повергшие интеллигенцию в шок...»
Детектив нервно закурил, взъерошивая и без того спутанные космы. Ему вновь придется расследовать дело, будучи марионеткой Криминального Авторитета. Эта безумная погоня на первых порах удовлетворяла его желание к сложным делам, но каждая тайна разводила их с Лиамом мосты. Лиамом, который ускользал от него, все больше пачкая полы пальто водами Стикс. — Остановись, Лиам...───── ◉ ─────
Отдернув штору, дабы приоткрыть окно, Уильям подметил, что прожженные местами занавески сменились на плотный багровый жаккард. Усмехнулся с горечью: будто это могло задержать для них ночь... Сигареты Шерлока были гораздо крепче — на вкус Уильяма, и вовсе неприятны, однако как никогда желанны в сумрачный час. Глубоко, жадно, превращая бумагу в пепел, он наполнял дымом легкие, на выдохе — комнату. Горечь табака перебивала смрад на языке, такой ядовитый, что тошнота подкатывала к горлу... Уильям орудовал холодным лезвием клинка, верша справедливость, хотя мог одной рукой сломать жертве шею или вовсе обескровить ее. Но сеять панику в народе характером убийств Преступного лорда не стремился, иначе велик шанс, что его прозовут Дракулой, ремеслу припишут мистику и потусторонние силы, и должного эффекта он не добьется. Сегодня все пошло не так. Льдом охватил конечности ужас, когда Уильям ощутил упадок сил. Вкушать кровь убийцы и насильника не хотелось, но другого ему не оставалось... После в какофонии звона в ушах маскировал все под убийство; растирая кожу, смывал с подбородка чужую венозную кровь. На Бейкер-стрит оказался...случайно? Под руку, чудилось, вела сама Смерть, или то был добрый Ангел, прячущийся под капюшоном жнеца? — Проникновение на частную территорию... У меня есть все полномочия для ареста, — Уильям настолько задумался, что не услышал крадущихся шагов. А может, и слух уже подводит? Шерлок тенью стоял позади него, руками тянулся к талии, чтобы привлечь к себе — по позвонкам тремор за секунды до близости. Он скучал. Неимоверно, сильно, до ярких снов, что ткались мыслями о Лиаме в течение дня. Он бил ампулы, заполнял шприцы, но, часто, тяжко дыша, отбрасывал морфий в сторону. Он в бреду шептал имя, агонию смывал ледяной воды, рассекал костяшки об стены. Он не раз вскакивал посреди ночи и мчался к порогу, намереваясь нанести Уильяму визит, но клятва не искать с ним встречи кандалами на ногах не пускала за дверь. Ему впору было злиться, но когда Лиам вновь воочию предстал перед ним, купаясь в лунном серебре, Шерлок позабыл обо всем, будто до ныне жизнь состояла лишь из их ночных свиданий. Уильяму захотелось сжаться, закрыться, исчезнуть, в конце концов, когда чужое дыхание коснулось его виска, а к спине прижалось ставшее родным тепло — где-то в нем стучало в сторге сердце. Он отвернулся в сторону, когда Шерлок потянулся губами к его щеке. — Лиам... — Прости, что потревожил... Ты и так не отдыхаешь по моей вине. — Лиам, не глупи. Уильям лишь затянулся сигаретой, что тут же была отобрана — резко выхвачена — и зажата меж чужих губ. Он не оборачивался, видел это по неясному отражению силуэтов на оконном стекле, но даже так невольно поморщился и потянулся к пачке за еще одной. Шерлок остановил его, попытался пальцами проникнуть за край перчаток, коснуться ладони, но был бескомпромиссно схвачен за запястье с чуть большей силой, с которой бы хотелось. — Не нужно... — Меня это не волнует, ты знаешь. Шерлок настойчиво пытался заглянуть в отводимые от его глаза, держал подле себя лишь крепче, целовал волосы, что тонко, лишь при столь интимной близости, отдавали травами и полевыми цветами. Нежнее прежнего сжимал так и оставшиеся в плену черного шелка руки. — Прошу, посмотри на меня. Уильям поднял голову медленно, неуверенно, словно клал ее на плаху. Его глаза бордовой киноварью отражали лунный серп. — Я скучал... — Шерли— — Ш-ш.. — пальцем легко коснулся губ, перебивая скомканную речь. Шерлок осыпал лик поцелуями, уважал, не трогая уст, но не оставляя без внимания ни дюйма в остальном. Он подвел его к софе, оставив у окна пыльный плащ и пиджак, спустя десяток минут безмолвных уговоров сорвал перчатки, как струпья — с недавних ран, намочив платок подогретой водой принялся смывать потемневшие следы крови с ладоней и вокруг ногтей, был глух к дробившему ступой его сердце «неправильно»... Образ Холмса чуть размывался, и Уильям запрокидывал голову, гоня прочь жгучую влагу. На кончиках пальцев, на синеющих суставах, у рукава пекло дыхание и мягкость сухих губ. Он больше не противился, лишь чувствовал усталость и слабость, желал здесь же лоскутками и обломками рассыпаться в руках Шерлока. Шерлока, который, укачивая до рассвета в своих объятиях, еще никогда не ощущал себя таким близким к разбитой душе вампира.───── ◉ ─────
Стук в дверь отвлек Уильяма от чтения изъеденного временем фолианта, со страницами обветшалыми, как сама история мироздания. Он нашел его в старой книжной лавке Ист-Энда, под видом бродяги, пробравшись в заброшенное здание. — Не помешаю? — скромно заглянул в его кабинет Льюис. При виде братца мягкая улыбка сама собой расцветала на губах, глотком свежего воздуха проникая в легкие. — Конечно нет. Льюис прошел в комнату, все еще сохраняя некоторую нерешительность. По его взгляду и фигуре легко было заметить нервозность, так усердно пытающуюся скрыться за мнимым спокойствием и радушным выражением лица. — Что-то случилось? — Уильям насторожился, сложил руки домиком и наклонился чуть вперед. Инстинктивно взметнулся внутри зверь, готовый выпотрошить любого, кто причинит Луи вред. Однако его вопрос успешно пропустили мимо ушей. — Как ты себя чувствуешь, дорогой брат? — Вполне хорошо, — чуть нахмурился. Догадка, по каким причинам Лу ходит вокруг да около, била хлыстом. — А вот тебя что-то тревожит. Льюис подошел к столу, сжав волю в кулак, посмотрел на брата. — Прошлой ночью... Ты вновь уходил. Уильям, опустил веки, вздохнул. — Я и не пытаюсь это скрывать. — Ты был у него. — Лу... Прошу... — Ты знаешь, как это влияет на тебя! — от испытываемой злости глаза Льюиса чуть замерцали. — Ты можешь отключиться где угодно из-за истощения, твои раны затягиваются в разы медленнее, твои силы совсем не те— — Хватит, — холодно прервал Уильям, потер переносицу, подавил вспышку, ощущая, как накаляется нить связи с Льюисом. Он не хотел конфликтовать с ним, однако сам был виноват, что довел их до грани своим отмалчиванием. — Я знаю, Лу-Лу, я знаю... Я пытаюсь покончить с этим... — Но не хочешь этого. Я ведь чувствую, Уильям... — Справедливости ради, можно ли судить меня, — Уильям невесело хмыкнул, — когда твои метания я тоже чувствую. Льюис замер, невольно сжал челюсть, потупил взор. — Это ничего не значит. — Все начинается с отрицания. Они окунулись в густое молчание, дегтем переполняющее нутро. Льюис лихорадочно размышлял. Нет, их ситуации совершенно разные…Совершенно. Ведь так? Уильям встал из-за стола, обогнув его, подошел к брату, ласково взял его за руки. — Это должно было случиться, Лу-Лу. — Но только не с нами, — Льюис упрямо покачал головой. Говорил гораздо тише, без той детской строптивости, когда весь его мир начинался и заканчивался в очах старшего. — Проклятие? — спросил Уильям, припоминая их давний разговор. — Или же благословение? На этот раз Льюис не смог дать ответ. — Я беспокоюсь... Твоя уязвимость стремительно растет. — Клянусь, я буду в порядке. Я всегда буду возвращаться к тебе, — чуть дрогнул голос. Опять голословно обещает.. — Ты уже однажды поклялся мне в вечности. Стыд огнем, лезвием по тянущимся к Луи ладоням. Уильям обнял его, готовый пасть ниц перед своим ангелом. — Прости меня... Льюис зажмурился, судорожно выдохнул, по-детски нежно и невинно уткнулся в его плечо. Их время утекало сквозь пальцы и некому было перевернуть песочные часы, чтобы задержать его. — У тебя ужасный вкус, — чуть погодя неразборчиво пробормотал он, откладывая мрак дум. Уильям потрепал младшенького брата по макушке. — В этом мы с тобой весьма похожи. К слову, передай полковнику, что, если он обидит тебя, я лично позабочусь о том, чтобы более ни одна живая душа им не заинтересовалась. Льюис смущенно фыркнул: — Я могу постоять за себя. — Я знаю. Однако я покусаю каждого, кто сделает тебе больно. Стылый воздух кабинета согрел их общий смех.───── ◉ ─────
Бегущая по коже рябь мурашек пьяно сталкивалась у затылка. В расфокусированном зрении мельтешили отсветы пламени. Шерлок протяжно выдохнул, вдавливая голову в подушку: — Лиам... Если у тебя есть вечность, то у меня — нет. Уильям лишь тихо усмехнулся, отодвигая полы рубашки шире и продолжая целовать мучительно медленно, удерживая бедра, непроизвольно ерзавшего под ним человека. Исступлением жажда обладать, руководить, доводить до грани. Шерлок доверялся беспрекословно, короновал его червонным златом, сплетенным в венец. Холмс чуть щекочуще описывал его талию, блуждал пальцами по спине... Столь изящное тело, скульптурно выверенные пропорции, квинтэссенция красоты — кладезь мощи и жгуты силы под ликом серафима. Мягкие волосы чуть щекотали торс, губы жгли то тут, то там, клыки порой до сладкой дрожи цепляли плоть. Удовольствие на лезвии клинка — по существу, безумие, переполнившее чашу. — Хэй, Лиам... Мориарти нехотя отвлекся, как не желающий расставаться со своей добычей хищник. — Как...как убить вампира? Повисло молчание, немного неловкое, немного настороженное. Однако Уильям только ухмыльнулся: — Уже желаешь со мной расправиться? Клянусь, я не буду долго дразнить... — Дело не в этом, — Шерлок заметно нервничал, явно не пытался шутить, придавал теме серьезность. — Я бы хотел знать, что...могу предотвратить. Мялся, чувствовал себя до жалкого слабым, беспомощным. Что может он, человек, чтобы защитить существо, превосходящее его во всем? — Шерли... — нежный поцелуй в лоб. — Я слышал про серебро и святую воду, но я уже не знаю, где вымысел, где правда. Искренняя ласка, шелковая любовь в его взгляде уничтожали изнутри. Как нестерпимо разливалась лава в венах... Уильям льнул к щекам, векам, вискам, спутанным кудрям, шепча: — Меня погубишь ты, Шерли... Шерлоку хотелось возразить, потребовать правды, но переместившиеся на губы поцелуи не дали этого. Он с поражением отступил, обхватил его голову ладонями, отдался во власть любезных к нему уст. Он все равно найдет способ разузнать, поскольку та кроткая гематома у верхних позвонков Уильяма по всем правилам не должна была присутствовать на теле вампира...───── ◉ ─────
Мориарти впервые остался до утра, впервые уснул в тепле родных объятий и проснулся от лимонных лучиков в зеницах. Сознание кружилось в хмельной пляске, у горла съеживалась тошнота, мышцы болели, суставы крутило. Уильям, превозмогая себя же, аккуратно встал и оделся, попытался расправить складки рубашки, что ночь провела скомканная в изножье кровати, но неудачная попытка вынудила скрыть неряшливость под пиджаком. Он оглянулся на мирно спящего Шерлока, почти не дыша, застыл. Протянутая к его щеке ладонь так и не коснулась кожи. «У меня тоже нет вечности. Больше нет». Он так отчаянно хотел защитить его. — Люблю… Уильям оставил на столе два конверта, что с вечера тлели в кармане, и покинул Бейкер-стрит. Навсегда. ...И взгляд его был растерянным, и пальцы сжимали на груди ткань, и жар душил, исходя из каждой клеточки агонией. Сердце. За ребрами билось сердце.