между сладостью и гадостью я выберу все

Хосокова фигура в вечерней темноте красиво вписывается в падающую листву и одинокую дорожку, по которой он следует мимо одиноких домов, владельцев которых нет дома(а это ужасно, ведь они не дадут конфет!!!). Хосок знает, что его однокурсник никуда не ушел, поэтому уверенность не падает со скоростью безумия. Воздух прохладный и влажный, под ногами опавшие листья месятся в грязь на асфальте, тучи витают вокруг яркой полной луны, Хосок огибает низкий заборчик и проходит на территорию, сплошь покрытую паутиной и черными пауками, а деревья обвешаны гирляндами и приведениями. Хосоку очень нравится, он поправляет спавший капюшон кигуруми-тигра и по дорожке из гальки достигает белого большого дома с открытой верандой, плетеными креслами и столиком, который сегодня тоже весь в паутине, и стучит в дверь. После трех стуков никто не открывает и Хо повторяет действия, не теряя надежду, что он увидит однокурсника на пороге, посматривая в слабо горящий свет в одном из окон со стороны кухни. Ему открывают и смотрят прямо в лицо. Хосок ловит слабую раздраженность, но виду не подает и сует корзину, смотря ровно также в упор, но слегка опустив подбородок, ведь выше, и наклонившись вперед и сует корзину. — Сладость или гадость, Юнги, — улыбнувшись, смотрит как охуевший и самодовольный. Юнги вскидывает брови и разочарованно смотрит на конфеты, усмехается и в подобной манере отвечает: — Дай пару сек, Хосок, мне нужно за конфетами сходить, — раздраженность сменяется игривостью, он тянет его за запястье и оставляет в прихожей. — Знаешь ли, ко мне даже школьники не приходили. — Они тебя боятся, — хмыкнув, скидывает обувь и следует за другом. — Да погоди ты, — тормозит ладонью в грудную клетку и уходит со светлой просторной кухни, поясняя: — родители конфеты не едят, сейчас поищу у себя. — Надеюсь, что ты откопаешь сникерсы, — Хосок без стеснения идет за ним, в захламленную серую комнату с черным постельным бельем и большим рабочим местом с игровым компьютером, рецепторы улавливают аромат вишни скорее всего ароматизатор для воздуха. Юнги лезет в ящик и начинает искать сладости там. По его помятому виду и такой же кровати можно понять, что он спал и точно не хотел, чтобы его будили. А Хосок только и рад гадость сделать, тем более сильно обожаемому однокурснику. — Сникерсы, говоришь, — загорается идеей Юнги и суется вместо ящиков в рюкзак, отыскивая задуманное. Выпрямившись, стремительно и воодушевленно подходит к Хосоку и кладет их в корзину, сунув на самое дно. — Знаешь, между гадостью и сладостью я выбрал бы оба варианта, — и отходит, сцепив запястья за спиной. Хосок изгибает бровь: вроде что-то не так, и он сегодня какой-то мутный, а вроде и кажется. — Ты сегодня странный, — выносит приговор и разворачивается. — Ты сегодня даже не прогуливался? Не хочешь пройтись? Только попрошу выглядеть не так, что ты хочешь всех сожрать. — Нет желания, — жмет плечами и идет за гостем к выходу. — Да и че я идиот — пока родителей нет где-то шляться: у меня наконец-то свобода. — Рад за тебя, — дежурно произносит в ответ на душности и открывает дверь. — Удачи, затворник. Удачно подрочить без наушников. Чужую последнюю фразу он не слышит или старается игнорировать и закрывает дверь.На улице похолодало и потемнело. Густая чернота лезет из всех щелей и так и норовит ухватить и утянуть в свой обитель ужаснов. Тряхнув головой, Хосок отгоняет мысли и садится на лавочку во внутреннем дворе дома семьи Мин. При помощи фонарика на телефоне роется в корзине в поиске сникерсов, который Юнги как специально сунул так, чтобы среди других конфет и фантиков сложно было разобраться. Он высыпает рядом на окрашенное в белый дерево лавочки и смотрит под ярким светом фонарика телефона. Конечно, можно было и подождать до дома, но он слишком хочет эти конфеты. Тем более, их дал Юнги, и в самую глушь он перся только ради того, чтобы их дал именно он. — Черт, че за хуйня, — Хосок в разгребанных дугой конфетах видит странную плоскую упаковку розового цвета с выпирающим по периметру кольцом. Он сначала медлит и решает все таки сунуть сникерсы в карманы и пойти домой с остатками, но что-то внутри дергает и он присматривается. Упаковка странная, не похоже на конфету. А не, похожа — клубникой в центре. Жаль, что сообщает нам и потерянному Хосоку не о вкусе. — Юнги, ты гандон! И получает сообщение: «не я его в руках держу)» Ненависть накатывает и парень стремительно настигает входную дверь, без стука врывается и ищет глазами Юнги. И находит, сидящим на кухонном столе, с которого прекрасно видно занятую мгновение назад Хосоком лавочку, с нелепой улыбкой и телефоном в руках. — Вот же ты идиот, дерьма кусок, — загораясь, как спичка, Хосок подходит и встает напротив, тыча презервативом в лицо. — Ебать, ты оригинальный на пранкер, Юнги, ахуеть просто! — А кто сказал, что это пранк? — невинно хлопает глазками и берет презик с рук, открывая упаковку ртом, зажав край меж зубов, после плюет пластик и поясняет: — Может, это приглашение? — Куда? — Хосок опирается руками по обе стороны тела Юнги, а он только и рад — раздвигает шире ноги, чтобы Хосок стоял между ними, а не упирался в колени. — На мой член, куда еще? — закатывает глаза и спрыгивает с рабочей зоны в центре кухни, оказываясь впритык к чужому телу. — Тебе подробнее инструкцию дать? Никогда презиков не видел? — он вынимает его с упаковки и показательно качает перед чужим лицом. — Видел предостаточно, — шипит и хочет отойти, но Юнги ловко хватает его за руку и обводит вокруг пальца и себя, поворачивая спиной к столешнице. — А чего такая реакция? Тут радоваться надо, Хосок. Я, между прочим, хранил его специально для тебя. Сегодня, так понимаю, пригодится. Рука его оглаживает тело, он скользит ладонью выше и касается замка. Грудь Хосока вздымается ровно, он смотрит с ложным отвращением, вздернутым левым уголком губ. Юнги это заводит. — Какая честь, — морщится и садится на стол, чтобы хоть как-то отдалиться. — И я специально отказался от поездки, — он подходит вплотную и опускает ладони на бедра. — Будто бы ты просто так пришел? — А может и просто? — Хосок наклоняется неприлично близко и опускает взгляд на губы. Глаза его сжигают ненависть и оставляют игривость. — Я, — целует в щеку, — не, — затем в уголок губ, — верю, — и победный третий поцелуй в губы с легким придыханием. — Гад ты, — Хосок усмехается и цепляется еще раз с ним губами. — Мы, вообще-то, если ты вдруг или специально забыл, расстались несколько месяцев назад. — Будто бы ты не хотел, чтобы мы переспали. А то ты привык же. — Я не один привык, Юнги-я, — льнет к шее и зацеловывает ее, произнося слова с придыханием и тише, чтобы воздух комнаты не распространял их по углам — лишь в чужую кожу. Она пахнет все теми же духами, которые Хосок подарил в начале их отношений год назад. — Но сегодня ты проиграл, — Хосок ощущает, как тот лукаво улыбается. — Нужно было держать себя в руках, а не вот это вот. — А может я специально? — он ощущает чужие ладони на груди, пальцы одной тянут замок вниз и оголяют плечи в широкой футболке. — Да что ты? — издевается и поднимает лицо к нему. Хосок усмехается и сцепляет ноги на чужом торсе, прижимая к себе сильнее. Юнги смеется и обнимает его за талию, целуя в шею. — Идиот ты. — Твой? — пальцы считают позвонки, он цепляет футболку и оставляет без нее. Плечи сразу покрываются поцелуями и легкими укусами. Юнги кусает в ответ сильнее и тянет кигуруми вниз. Хосок привстает и помогает ее снять, оставаясь в одном нижнем белье. Стройное тело с криво и сильно вздымающейся грудной клеткой, карамельная кожа, выступивший пот. Он протяжно и влажно целует соски, грудь, ребра, впалый напряженный живот, опускается ниже, где касается увлажненными губами паха сквозь ткань и шумно сглатывает, дразня и возбуждая, глазами смотря на партнера и закатывая их, когда лижет размашисто ткань. Хосок грубо смеется и зарывается ладонями в чужие волосы, оттягивая. — Мы расставались три раза, Хосок, — он проводит языком по возбудившемуся бугорку, — и что это дало? — и поднимает голову. — мы все еще приходим друг к другу, все еще трахаемся. Ты даже ищешь выебчивые способы прийти, — хмыкает и цепляет ткань, спуская боксеры. Встав с колен на ноги, смотрит в лицо и приближается. — А ты поддаешься, — лукаво улыбается, ладонями обхватывает лицо и целует, сплетая языки и объединяя губы. Отстраняется и припадает лбом к чужому, слизывая влагу. Юнги оставляет поцелуй в уголке губ, спускается на колени и проводит языком по члену. С него течет естественная смазка, но этого мало и Юнги вынимает с кармана припасенную им бутылочку лубриканта. Тоже клубничного. Вылив на член, пальцами растирает по нему и заглатывает целиком без церемоний. Часть лубриканта охлаждает горло и стекает по стенкам. Юнги медленными движениями языка очерчивает выступившие венки и головку, вынимает и дует на нее, вызывая недовольный вздох. А Юнги смешно — он любит создавать контрасты. Вновь заглатывает, ласкает языком, дразнит головку, водя по ней кончиком языка круговыми движениями и практически вынимая изо рта орган. Хосок цепляется пальцами за край стола и выгибается в спине так, что Юнги во время движения ртом может видеть выпирающие из-за изгиба ребра. Это его заводит, как и весь Хосок — влажный, возбужденный, стонущий тихо из-за зажатости, но это временно: Юнги оставляет член и не дает кончить, поднимается на ноги и притягивает к себе. — Ты сегодня слишком скромный, — шепчет на ухо и кусает мочку, оглаживая ладонью внутреннюю сторону бедра, чем вызывает у Хосока шумные выдохи. — Это ты плохо стараешься, — сбито смеется и кусает плечо, ладонями цепляясь за шею и наклоняя к себе для поцелуя. Жадного, жаркого, не оставляющего меж ними свободы и воздуха, сливающего их воедино и ощущаемый как первый и последний в их жизни. У них каждый поцелуй и секс такие, в отношениях они были жадны до дрожи в коленях, отсутствию воздуха в легких и изнеможения. Юнги кусает губы, проскальзывает меж ними языком и сливается с чужим. Хосок шумно выдыхает и опаляет чужие горячим воздухом, когда насыщается поцелуем и отстраняется. Хосок смотрит распахнутыми глазами на Юнги с пеленой возбуждения поверх радужки, языком разрывает меж губ ниточку слюны, шумно глотает оставшуюся во рту и тянется к шее, оставляя засос на ее изгибе. Юнги грубо смеется со второго засоса, который удачно и намеренно поставлен так, чтобы все знали, что Юнги принадлежит только Хосоку. — Это чтобы ты не забывал, что мы опять потрахались, — он берет чужое лицо в ладони и смотрит в глаза, после припадает к другой стороне шеи. Еще один красный бутон. Он спускается ниже и кусает ключицу, остается красное пятно. Он влажно и пошло целует кожу, опаляя и обжигаясь одновременно, сгорая, плавясь, сливаясь, лижет ее и встает на пол, впритык к Юнги. На худом бледном теле красные пятна смотрятся прекрасно. Хосок ведет по ним — освещенным лунным светом с окна — пальцами и отодвигает от себя, вставая на колени. Берется по обе стороны тела за спортивки и стягивает их вместе с бельем, не церемонясь. Целует основание члена и слизывает выступившую естественную смазку, которой промокли боксеры. Смотрит на Юнги, широко открыв глаза, когда также широко открытым ртом ведет языком от основания к головке. Играется. В такие моменты обоим ощущается, что расстались они вовсе не из-за нелюбви — из-за нехватки остринки, которой сейчас хоть отбавляй на холодном столе в кухне, подогретом телом гостя, которая с ними всегда, как и желание идти на поводу разврата. Они не расстались: они лишь реже стали встречаться, реже переписываться, ведь не нуждаются в том, что будет с ними навсегда и никуда не исчезнет, как и они друг у друга. Юнги берет за подбородок и тянет на себя, чтобы Хосок встал. — Что-то мне подсказывает, что ты достаточно подготовился сегодня, — Юнги игриво смотрит в глаза целует губы, закусив чужую верхнюю, чтобы оттянуть и дать паре капель слюны упасть между ними на пол и на возбужденные органы. Хосок целует, очерчивает языком зубы и цепляется с языком. Они никуда не спешат, у них целая ночь впереди, весь душный воздух запомнит каждую пошлость и навеки перестанет быть невинным, как и эти двое, в очередной раз совершающие грехи и идущие на поводу друг друга, оставляя себя без сил и эмоций, чтобы тело наутро напоминало о ночи, а мозг запечатлел еще одну прекрасную ночь также четко, как запись в дневнике. — Другим я бы не пришел, — на шумном вдохе тянется к шее и целует ее. — Ты все также пахнешь моими духами. — Я других не использую, — отклонив голову назад, опускает веки, стараясь воспроизвести все действия Хосока в виде картинки в воображении. — Они, к слову, заканчиваются — жду подарок на день рождения. — Он будет, обещаю. — И себя тоже подари: я к тому времени соскучусь. — Я скучаю по тебе каждое утро, — Хосок ведет языком по коже и утыкается в нее носом. — Настолько сильно? — Безумно сильно, Юнги, — он шумно сглатывает и обнимает. — Хотел бы вернуть все назад? — Я думаю об этом с самого расставания, — жмется и трется возбужденным органом меж телами без свободного пространства с воздухом. — Я слишком люблю тебя. — Я тебя тоже, Хосок, — он целует в волосы и ведет пальцем по позвоночнику. — Останешься на всю ночь? — Конечно. — А на всю жизнь? — Да, — без раздумий отвечает и отстраняется, целуя в губы. Юнги отвечает, мешает их слюну и любовь в единую смесь, тянет за собой — на широкий подоконник, оставляет поцелуй в уголке губ и берет за бедра, усаживая для удобства. Разгоряченная кожа плавится под ладонями, он гладит талию и целует в губы, подаваясь вперед, тем самым чужую макушку вжимая в холодное стекло окна, за которым темнота давит не так страшно, как после попытки Хосока уйти. Попытка изначально была провальной. Они знали это заранее. Юнги отстраняется и идет к входу в комнату. Щелкает выключатель и разворачивается, представая перед парнем в теплом свете светодиодов над рабочей зоной вдоль стены слева от него. Хосока помимо этого освещает остатки дошедшего ярко желтого света с улицы от тыков во дворе и на веранде. Он медленно достигает партнера, который встает и вытягивает руки на плечи, одной зарываясь в чужие волосы и оглаживая кожу, массируя. Юнги тепло улыбается и нежно целует. — Ты точно останешься? — шепчет и смотрит в глаза, закусив щеку. — Точно, — Хосок поднимает уголки губы и целует кожу щеки. Юнги перехватывает второй поцелуй и касается губ, сминая их и посасывая, прижимая к себе. Хосок обвивает щею крепче и отпускает волосы, чтобы оставить на память дорожки на спине от касаний кончиков пальцев. Ему хочется коснуться каждого участка кожи, зацеловать и запомнить навсегда картинками перед глазами, как он это делал и что ощущал — жар, трепет, волнение, любовь, побуждение сделать приятно и тепло, желание слиться воедино и никогда не терять друг друга. Он ощущает жар от ладоней на талии, от жадных губ, нашедших новый интерес в шее и плечах, за которые аккуратно разворачивает к себе спиной. Хосок поддается, он не задумывается, потому что знает Юнги наизусть, потому что они едины потому что они — симбиоз. — Слегка наклонись, — шепчет на ухо и медленно следует поцелуями по позвонкам, лопаткам, оставив на правой засос. Юнги касается чужого бедра и скользит по нему, приподнимая и ставя колено на подоконник. Хосок поддается, для комфорта утыкается лицом в опирающуюся в стекло руку от локтя до запястья. Шумно выдохнув, ощущает, как Юнги отходит к столу и берет лубрикант. На ладони стекают обильные капли, он сглатывает и убирает баночку на подоконник около колена Хосок и скользит сухими пальцами по коже — они слегка остыли из-за прикосновения к холодной упаковке смазки — и пускает по телу дрожь. Хосок закусывает губу и смотрит на слабо различимое отражение в зеркале: видит, как Юнги холодной ладонью касается талии — Хосок внутренне сжимает и шумно выдыхает, облизывая пересохшие губы; Юнги скользит пальцами меж ягодиц и останавливается на колечке мышц. Хосоку не нужна подготовка, но он не может игнорировать этап, ведь это часть их секса, это их ритуал, как и все тут, выученное наизусть, но каждоразово новое, неизученное и приносящее свежий глоток горячего воздуха, наполненного их стонами, шлепками и грязью в их личный мир, не связанный с остальной вселенной. Юнги вводит два пальца по основание и кусает плечо — мягко, любовно и со слабым покраснением после. Хосок усмехается и смотрит сквозь стекло на отражение чужих глаз: они игривые и безумно теплые. Он делает ими толчок и вводит глубже, разрабатывая. Хосок изгибается в пояснице и отклоняет голову назад, разминая шею, но все ради того, чтобы коснуться чужого виска своими волосами и ощутить на коже поцелуй. Он ощущает — и улыбается, теряя пальцы внутри. Юнги оглаживает бедра ладонями, наклоняется за лубрикантом и льет на орган. Хосок подается бедрами назад и опирается лбом о стекло и делает глубокий вдох, когда чувствует головку члена своей кожей, и шумно выдыхает с содроганием, когда орган проникает в него; стекло потеет, становится томным, как и взгляд Хосока на него, который тут же исчезает и скрывается за веками, под которыми в унисон со стонами возникают яркие картинки их любовей — насыщенных и таких сладких, что невозможно сравнить с хеллоуинскими конфетами и искусно и переигранным порно. Их вообще ни с чем не сравнить — они исключительные, они дополняют и наполняют друг друга не как все в этом мире, который игнорируется всякий раз, стоит им оказаться рядом. Они игнорируют свои неприличности, они сливаются воедино и опираются руками в стекло окна, они шумно дышат и оттого оно запотевает и становится белым, поверх влажные ладони рисуют прозрачности и капли влаги, похожие на стекающие с их тел пот и отличающиеся только температурой. Юнги входит под иным углом, направив ладонями для удобства бедра в более подходящую сторону. Хосок со стоном выдыхает воздух и обжигается им же, раздражая губы, покусанные от переизбытка эмоций и чувств на окончаниях нервов, который стали в сотню раз чувствительнее и на каждое движение и касание реагирует остро и так, будто это последнее в его жизни ощущение. Юнги всегда двигается так, что Хосок получает большее удовольствие из возможных. Ему важен каждый толчок, каждый укус, каждое касание и засос, потому что они должны остаться в памяти и быть лучше предыдущих, лучше всего в мире. Ему важно каждое движение внутри, он закрывает и закатывает глаза, отклоняет голову назад, двигаясь размашисто под стоны и шлепки тел, под свое имя с чужих губ, под картинки в воображении, которые он вскоре заменяет взглядом на реальное разгоряченно и плавящаеся в его ладонях, от его голоса, произносящее имя, от толчков, попадающих по простате. Он наклоняется — Хосок ощущает ладонь на своём члене, пальцы размазывают смазку и большим надавливают на головку. Хосок стонет надрывисто в самое стекло, поворачивает голову к Юнги и пьяно смотрит в глаза. В ответ его плеча касаются губы. Они втягивают остатки воздуха и кожу, оставляя после себя покраснение и напоминание на несколько дней. Рука скользит кольцом из пальцев по члену, очерчивает головку и венки, Юнги двигается внутри со схожим медленным темпом, дразня. Хосок начинает двигать бедрами, но Юнги с кратким смехом блокирует его, прижимая к теплому стеклу и опускается на него телом. Обняв одной рукой, грубо и резко входит, Хосок стонет в запястье и свободной рукой касается чужой, для ускорения маструбации: касается, обхватывает поверх неё и начинает двигать вместе с Юнги. Юнги целует в волосы, ведёт по ним носом и входит глубоко и резко, перед этим покинув тело и успев не дать смазке вытечь и скатиться по бедрам, цепляет кожу на талии ногтями, утыкается носом в шею и двигается внутри с увеличивающейся скоростью, Ощущает запястье хосока на своём — свободном от маструбации — и крепко сжимает, закусывая ладонь от переизбытка эмоций и скорого оргазма, остающегося каплями спермы на стекле, дрожащими коленями и тяжёлым сбитым дыханием, в котором на каждом выдохе читается полное удовлетворение, тяжестью в теле и заполненностью внутри, которая появляется спустя ещё три толчка Юнги, и растекается ещё большим жаром внутри и по бедрам, по члену Юнги, по полу. Хосок опускает веки и медленно разворачивается, не отпуская чужой руки. Он обмякшим садится на подоконник и улыбается, притягивая Юнги к себе для поцелуя — нежного, мягкого, благодарящего и любящего, — после которого шеи касаются губы и шепчут: — Я люблю тебя, Хосок, — и замолкает, делая глубокие вдохи, чтобы получше запомнить момент и запах Хосока смешанный с духами. — Я тебя тоже люблю, — опирается затылком о стекло, по которому стекают капли конденсата. — Счастливого хэллоуина, что-ли, — и смеётся, смотря как влюблённый дурак, которым и является. — Счастливым он станет тогда, когда я проснусь с тобой в одной кровати и мы будем готовить завтрак, — он последний раз целует плечи и выпрямляется, протягивая руку. О вещах они позаботятся позже, как и о грязном окне и полу, сейчас их волнует только общий душ и кровать с чёрным постельный бельём и толстым одеялом, под которым они согреются и обнимут друг друга, а наутро примут решение, что бегать друг от друга бессмысленно и если они не сойдутся в скором времени, то будут выискивать подобные лазейки для встреч, включающие не только секс, но и сон, долгие объятия и беседы, которым первая половина сегодняшней ночи будет переполнена — они поговорят обо всем и спланируют, как переедут на съёмную квартиру Хосока и что с дома родителей Юнги заберёт, как утром проснутся и будут самыми счастливыми. Хотя, счастья им уже предостаточно.