Искра

Было раннее утро, хотя по погоде за окном этого сказать было нельзя, ведь был уже конец осени, а в этих местах это означало только то, что очень скоро на землю опустится полярная ночь. Именно из-за этого, несмотря на то, что часы уже показывали половину десятого утра, единственным светом оставалась лишь огненно-золотая полоска света, что едва показывалась из-за горизонта. Североморск — один из самых северных, если не и самый, портов в мире встречал новый день. Несмотря на темноту, мороз и глубокий снег, вокруг уже кипела работа. Было видно как тут и там люди пробираются через снежные заносы, как они пытались не поскользнуться на тех немногих участках открытого льдами, что незаметно выглядывали из-под снега. Большинство из них шло по центральным улицам приморского городка. Чуть же западнее был небольшой, даже по меркам этого города, район, ощетинившийся шлейфами едва видимого серого дыма, который выпускали из дымовых труб маленькие одноэтажные дома. Частично жильцами этих домов были служащие порта, другие же, обычные жители, среди которых было не мало людей в возрасте которым эти домики достались либо по наследству, либо от партии. Последнюю, и самую малую часть составляли КАНСЕН. Вернее сейчас их тут было всего ничего. Штук пять, от силы. Северный Ледовитый океан был самым непонятным театром военных действий, что во время Крымской войны, что во время первой и второй мировых войн. Так же случилось и во время войны Сирен. Этот холодный, поросший льдом и снегом, продуваемый всеми ветрами мира океан никогда не прощал слабых. Только четыре страны решились отправить своих КАНСЕН в эту ледяную пустыню. Однако больше всего было девушек из Парламента. Основной проблемой в этих неспокойных водах оказались далеко не флоты Сирен, и даже не элита, а зеркальные моря. Во всей этой ситуации город Североморск был, как бы сказали пилоты, аэродромом подскока. Стать основной базой на северных морях ему мешало то, что он был слишком мал для долговременного базирования большого количества крупных кораблей. Сейчас же это был небольшой передовой порт, или, как его ещё называли, «Врата Севера», хотя для такого громкого названия силы базировавшиеся в нём были в большей мере скудными. В глаза сразу бросался почти что чуждый этим местам корабль. Он был крупным, не столько длинным, сколько широким, с массивной надстройкой и одинокой дымовой трубой стоящей прямо за ней. С носа и кормы на окружающих смотрели четыре башни, слишком округлые чтобы быть исконно Парламентскими. Если найти в этих краях кого-то, кто помнил бы великую войну, то они бы рассказали о том, что под самый конец войны, в сорок четвёртом, она прибыла сюда. Первый год, может чуть больше, на неё смотрели немного косо, но когда началась война с Сиренами, и она, при поддержке ещё пары кораблей отразила три последовательные атаки Сирен, жители изменили своё мнение. Она, бывшая британка, стала символом и хранителем Североморска. Немного иронично, что это была девушка с именем Архангельск. Она так же сначала не очень-то хорошо отнеслась к тому, что её, гордость флота её величества, отправили куда-то на задворки мира, но когда она увидела то, как жители этого небольшого городка встречают её, вернувшуюся после тяжёлой битвы, то не могла подавить свой восторг. После ей предлагали перевестись в другой порт, и даже вернуться на родину, но Архангельск отказалась. Она решила остаться в этом далёком северном городке, который принял её. Вторым корабль в порту был куда более приземистым и узким, но в то же время и более элегантным. Поверх маскировочной окраски у него на борту были нанесены цифры 141, а ближе к корме латунными буквами было выбито «Куйбышев». Она была относительно новенькой в Североморске, ведь обе войны она провела сражаясь на Чёрном море, а тут была не более двух лет. В отличии от Архангельска, с которой она проводила большую часть своего свободного времени, её приняли более мягко. Возможно тому поспособствовало то, что она была гражданкой Парламента, или может быть из-за боевых шрамов, которые Куйбышев прятала за бинтами. Помимо всех них в на волнах качались ещё несколько кораблей и лодок. В стороне от всех, будто бы изгнанник, стоял ещё один корабль. Даже не корабль, лодка. Она была достаточно длинной, хотя были и более длинные лодки, заместо этого она была самой высокой и широкой из всех. Она уже давно была тут. Некоторые жители могут рассказать, что в один из дней она просто появилась тут, словно призрак, а потом так и жила, будто бы пытаясь от чего-то сбежать. Сначала не все даже поняли, кто это, некоторые даже говорили, что эту лодку приволокли сюда на разборку. Так было ровно до того дня, пока в городе не появилась белокурая девушка, укутанная в длинное пальто и скрывающая лицо за капюшоном и воротником. Она шла в сопровождении Архангельска. Тогда они зашли всего в одно место, цветочную лавку. Пока КАНСЕН бродила по лавке, что-то ища, девушка, что работала в том магазине аккуратно спросила Архангельск. — Это она недавно прибыла к нам? Архангельск едва заметно кивнула. — Да. — А что… почему она такая? — Снова спросила девушка, наблюдая как компаньонка Архангельска остановилась у того места, где лежали гвоздики. — Она… — Заговорила было Архангельск, прежде чем замолчать. Она сама не знала точно что случилось. — Она многое пережила. — Сказала она, когда девушка, укутанная в пальто подошла к ним, держа в руках десятку кроваво-красных гвоздик. Следом она протянула руку, передав работнице лавки купюру и развернувшись побрела назад. — П-постойте! Это, это слишком много! — Опомнившись окликнула её девушка, но её остановила Архангельск. — Не нужно. — Сказала она, прежде чем направиться вслед за ушедшей девушкой. На самом выходе она развернулась и махнув рукой сказала. — Спасибо, хозяйка. — После чего скрылась за дверью. После этого случая по городу поползли слухи, об этой скрытной девушке. Некоторые говорили, что она какая-то известная КАНСЕН, которая хотела тут укрыться от своей известности, другие говорили, что она кого-то потеряла, кого-то очень важного, ведь несмотря на то, что она редко появлялась в городе, был день когда её видели всегда. Этим днём было 27 ноября. В этот день она всегда ходила в цветочную лавку и возвращалась с десятком кроваво-красных гвоздик. В жилом секторе, в одном из небольших домов ворочалась девушка. У неё были серебристо-белые волосы, которые своей длинной только лишь закрывали лопатки, обрываясь сразу за ними, будто бы кто-то их грубо обрезал. Сейчас они беспорядочно лежали вокруг её головы. Она спала. Её лицо то и дело искажалось, бросаясь то в злобный оскал, то принимало выражения отчаяния и беспомощности. В какой-то момент её глаза цвета аметиста распахнулись, а рука потянулась вверх. — Нет! — Её панический голос, одновременно звонкий, но в то же самое время хрипло-отчаянный, пронзил тишину. Она резко поднялась и, быстро дыша стала осматриваться. Через несколько секунд её дыхание вернулось в норму. Она смогла в полной мере придти в себя. В эту же секунду на её глазах появились слёзы. Она снова видела тот сон. Для неё это был ад, её личный ад, который она ненавидела, но в то же самое время не хотела покидать его. Но каждый раз её словно вырывали оттуда. Когда она чуть успокоилась, в эту же секунду силы покинули её. Она почти что рухнула вбок, упав на подоконник, ведь её кровать стояла прямо под окном. Она положила голову на руки и десяток минут просидела в таком положении, после чего, услышав за окном более отчётливое завывание морского бриза, подняла голову. Солнце едва виднелось за горизонтом. Его оранжево-жёлтый диск чуть выглядывал из-за гор, окружавших город, из-за чего создавалось некоторое… мистическое атмосфера, будто бы сами небеса разверзлись и проложили лестницу к вратам Рая. Девушку, что сейчас поднялась с кровати это не волновало. Она уже давно потеряла свою веру, при том во всех. Именно поэтому она поселилась в этом холодном месте. Здесь её никто не будет искать и никто не сможет вновь стать тем, кто вновь подорвёт её доверие. Она прибыла в это место около пятнадцати лет назад, и только пара человек знали куда она направилась. И тут она влачила своё существование. Из всех домиков её ничем не выделялся. Обычная тёмно-зелёная крыша и деревянные стены. Из крыши торчала кирпичная труба, а сбоку было небольшое крыльцо. Сейчас из трубы тянулся тоненький шлейф дыма, который постепенно ослабевал. У девушки на сегодня были планы, но время перед всем ещё оставалось, поэтому она принялась заниматься банальными домашними делами. Она стянула с себя свою ночнушку и нарядилась в свой обычный наряд. Он состоял из низких ботинок, которые отдалённо напоминали балетки и были белого цвета, потом был купальный костюм синевато-белого цвета с вырезом в форме квадрата у нижней части груди, таким образом частично обнажая её. Декольте видно не было, ведь там, поверх купальника была Белая накидка, которая со стороны спины доходила примерно до середины, и была обшита белоснежным мехом. Эта накидка плавно переходила в воротник, который при желании мог скрыть её лицо по уровень носа, сзади находился капюшон. На руках, закрывая примерно две трети предплечья, были перчатки. К задней части купальника, выше таза, крепилась полу-юбка, которая закрывала её ноги сзади и сбоку примерно до середины голени. Именно на этой юбке, а так же на накидке виднелась чёрная эмблема Северного Парламента. Одевшись она вышла на улицу. Снега было не то чтобы много, но её шаги были затруднены даже таким количеством, и всё же она проходила сквозь него. Он тихо похрустывал под каждым её шагом. Она шла очень медленно, будто бы её ноги были нагружены свинцом. Её лицо в тот момент выражало лишь бесконечно глубокую печаль, едва не рискуя вновь сорваться в слёзы. Она закусила нижнюю губу, чтобы предотвратить это. Такой знакомый, противный, и в то же самое время успокаивающий медно-железный вкус крови заставил её поморщиться, и переключить своё внимание на него, нежели на слёзы, которые, как она чувствовала постепенно приближались к ней. Она опустила глаза в землю. Этот противный вкус вновь оживил в её памяти те воспоминания. Десятки картин пронеслись у неё перед глазами. " — Наша цель остаётся прежней. Не смотря ни на что. — Ты думаешь, что можешь вернуться обратно? После того, что сделала? — Это всё ради высшей цели. — Я… Я не хотела!!! Прости! Прости меня! — Нет! Нет-нет-нет-нет-нет! Прошу! Прошу тебя! Нет!» — кра. Искра! — Обеспокоенный, но в то же время нежный голос Архангельска звучит совсем рядом с ней. Она резко поднимает взгляд, лишь на долю секунды замечая перед собой Архангельск. — Всё… Всё нормально. Прости. — Коротко отвечает Искра, вновь опустив свой взгляд на снег, и продолжив идти. Более высокая девушка, не долго думая, пристроилась рядом с ней и так же пошла. — Сейчас снова наступил «тот» день? — Просто так спросила Архангельск. Ей не было нужды узнавать это. Она и так это знала. Каждый год, с самого момента прибытия, Искра выходила в море на несколько дней. Почти никто не знал, куда она наведывается, да и мало кто интересовался. Люди конечно строили байки, а КАНСЕН делились догадками, но все они были слишком далеко от той правды, от того бремени, что несла Искра в своём сердце и своей душе. Архангельск знала. — Да. — Мертвецки спокойным, отстранённым голосом, ответила Искра, после чего вновь замолчала. Они медленно почти в полной тишине шли по заснеженным улицам, то и дело встречаясь с прохожими, которые, завидев Архангельск, тут же ярко улыбались и радостно приветствовали их. Искре было на это всё равно. Она не хотела привлекать внимания, заместо этого просто желаю закончить свои дела тут, в городе, и направиться в море. На столь долгожданную, и в то же время горестную встречу. И лишь Архангельск испытывала некий дискомфорт. Нет. Ей были приятны все эти слова, но не в тот миг когда это слышала Искра. Не в её нынешнем состоянии. Архангельск раздражённо поморщилась на очередное приветствие, явно давая понять, что не желает более продолжать. Впрочем, такое лицо сохранилось у неё на протяжении почти что все последующей дороги, поэтому более никто помимо обычного приветствия не пытался продолжить разговор. — О! Д-добрый, добрый день, товарищи. — Своим обычным, весёлым и лишь слегка запинающимся голосом, махая им рукой, из небольшого магазинчика донеслось приветствие. Эта была та же самая женщина, что и дюжину лет назад. Она всё ещё продолжала работать в этом цветочном магазинчике, правда столько воды уже утекло. Она успела выйти замуж, и даже родить двоих детей, которые уже ходили в школу. Перед её глазами, из года в год, Искра приходила к ней в один и тот же день, и всегда покупала одни и те же цветы, кроваво-красные гвоздики. — И вам того же. — С доброй, спокойной улыбкой, ответила Архангельск. Искра же просто кивнула. — О! Точно-точно! — Неожиданно девушка, хотя нет, уже женщина хлопнула в ладоши и куда-то полезла, опережая как Искру, так и Архангельска, которые с удивлёнными глазами наблюдали за этим, никак не ожидая такой прыти от неё. Вскоре она появилась, держа в руках букет гвоздик. Десять штук, обёрнутых такой же, как и они сами, кроваво-красной ленточкой, и протянула их Искре. — Вот. — Сказала она с добродушной улыбкой на лице. — Ваши цветы, возьмите. Искра несколько нерешительно посмотрела на протянутый ей букет, но вскоре её слабые руки протянулись, принимая букет, которые она тут же взяла так, будто бы он был самым ценным, что было в её жизни. — Спасибо. — Её голос звучал отстранённо, но в то же самое время в нём были едва слышимые звуки надрыва, будто бы она хотела расплакаться. — Сколько с меня? — А?! Нет-нет-нет! — Активно замотала головой цветочница. — Это подарок! — Резко сказала она, демонстративно отшагивая назад. — Я его собрала специально для вас, так что нет. Денег не нужно. — Н-но ведь… — Благодарю вас, мем. — Поклонилась Архангельск, прерывая Искру, которая, как она знала не успокоится, пока не добьётся своего. Линкор проигнорировала недоумевающий взгляд со стороны подводной лодки, и тут же, положив руку ей на спину, вывела её из магазина. — До свидания. — Обернувшись на хозяйку, сказала Архангельск. — И вам того же, госпожа Архангельск! — Махая рукой вслед крикнула цветочница, перед тем как скрыться за дверью магазина. Архангельск и Искра, которая шла уже с цветами, побрели в сторону порта. — Почему ты вывела меня? — Угрюмо спросила Искра, вновь смотря в землю. — Это ведь неправильно. — Эх, фиалка. — Грустно вздохнула Архангельск, обратившись к Искре с помощью её прозвища, которое сейчас использовала лишь она одна. — Она же хотела сделать тебе подарок, и сделала. За такое не нужно давать ничего в замен. — Серьёзно сказала Архангельск, после чего усмехнулась, и в попытке заглушить этот смешок, приложила руку ко рту. — К тому же, за все эти годы ты ей столько переплатила, что, как она мне сказала, ты могла бы ещё лет десять не платить за цветы. Искра слабо, едва заметно улыбнулась под капюшоном от слов Архангельска. — Хорошо. — Тихо сказала она. — Пусть будет так. Хотя бы в этот раз. — Она вновь замолчала. Слабый ветерок носился по улицам, подхватывая небольшие горсти снега, таская их за собой. Солнце уже выглядывало из-за гор и горизонта, будто бы подглядывая за городом. Его лучи весело играли на хрустящем белом снегу. Город понемногу просыпался. Была суббота, так что ни детям, ни их родителям, в большинстве своём не нужно было идти куда-либо. Идя по улицам, Архангельск и Искра были свидетелями, как в очередном окне зажигался свет, а за стеклом виднелись силуэты. Архангельск шла, оглядываясь из стороны в сторону, наблюдая за всем этим. Ей это попросту нравилось. Она любила именно вот это чувство. Она полюбила этот город и всё, что с ним было связанно. Яркое, и в то же время такое холодное, редкое солнце, жгучий мороз, хрустящий снег, и люди, добрые и суровые одновременно — вот что она полюбила, и вот, ради чего осталась. Такое она бы никогда не нашла на родине, и пусть её сёстры называли её странной — плевать! Она нашла отраду в своей жизни, и не собиралась её отпускать. Только пройдя несколько метров вперёд она поняла одну вещь — Искра остановилась. Архангельск остановилась и развернулась, только для того, чтобы увидеть, как Искра застыла перед одним из окон. — Искра? Голова подводной лодки медленно, почти нехотя повернулась к линкору. — А? Ой, прости. Я просто на секунду задумалась. — Растерянно сказала она, медленно подходя к Архангельску. — О чём? — Да так, о своём… — Грустно сказала она. — Искра… ты плачешь? — А? — Удивленно воскликнула Искра, когда её свободная рука медленно приблизилась к лицу и осторожно протёрла глаза. Одинокая слеза покоилась на гладком покрытии перчатки. — Видимо что-то в глаз попало. — Сказала она, сжав руку в кулак, после чего пошла дальше. Архангельск некоторое время смотрела ей в след, после чего стала её догонять. В порту уже кипела жизнь. Технический персонал крутился вокруг нескольких кораблей. Больше всего их было у огромного размера эллинга, в котором строился новый корабль. Однако возле корпусов КАНСЕН людей почти что не было. Архангельск с Искрой медленно подошли к самому дальнему пирсу, у которого, медленно покачиваясь на слабых волнах, что ходили по морской глади бухты, стоял корпус Искры. Он действительно был уникальным, неповторимым. Корпус был очень длинным и относительно тонким. В передней части его цилиндрическая часть резко уходила под воду, обрываясь, а из неё, будто бы приваренная сверху, был полубак, очень редкое явление для подводных лодок. Он был похож на таран, который ставился на античные корабли. По центру лодки стояла двух уровненная надстройка. Первый уровень, который на некоторую высоту поднимался над палубой, располагалась артиллерия. Изначально, в годы великой войны тут стояла пара соток, тех же, что и на «Катюшах», однако в начале Войны Сирен их заменили на те орудия, которые изначально должны были стоять на ней. Сто тридцать миллиметров — Калибр, который мог обставить даже некоторые эсминцы по своей мощности, и в то же время это делала Искру, наравне со своими сёстрами, одной из самых мощных артиллерийских подводных лодок, уступая в этом лишь Сюркюфу, и двум британкам серии М и К. Однако сейчас пушки не были похожи на стотридцадки. Обе пушки были очень причудливыми, будто бы не от мира сего. Слишком гладкие, с отсутствием большинства деталей, которые есть у обычной пушки, но самое странное было то, что из жерла ствола каждой пушки исходил чистый, мягкий, голубовато-белый цвет. Вторым ярусом была наблюдательная платформа, на которой стояла зенитная пушка и перископ. В отличии от своих сестёр у Искры была рубка обычной формы, в то время как у Правды и Звезды они были подобны трапеции. Далее её корпус медленно спускался вниз, уходя к корме в воду. Сам корабль был серовато-чёрного цвета, с синими прожилками, на тех местах, где стальные листы обшивки соединялись друг с другом. С пирса на палубу Искры был перекинут небольшой трап. Искра шагнула на него держась одной рукой за перила, и ещё раз оглянулась на Архангельск. — Ну что. Мне пора. — Коротко сказала она, повернувшись в сторону открытого океана, откуда задувал холодный влажный морской бриз. — Искра. — Привлекла к себе внимание линкор. — Помнишь, будь осторожней там, всё-таки там опасно, и я, честно, не хочу чтобы кто-то отправился на тот свет. — Хе! — Усмехнулась Искра. — Знаешь… я бы не отказалась от этого, но… не могу… так что не переживай. Я вернусь как обычно. — Ну и славно. — Улыбнулась Архангельск. Искра поднялась на борт своего корпуса, и сразу же отправилась отдавать швартовые. Она отвязала их и верёвка упала в холодную воду. В то же самое время Архангельск убрала Трап, закинув его на пирс. Дизеля Искры включились, начав медленно раскручивать гребные винты. Лодка неторопливо двинулась с места. Искра поднялась на командирскую рубку лодки. В этот момент Архангельск крикнула вслед уплывающей Искре. — Clear waters and fair winds! Искра обернулась на голос Архангельска, и увидела как линкор с желтыми глазами, от которых она первое время шарахалась словно от огня, радостно махала рукой. — Спасибо. — Медленно махала рукой в ответ Искра. Очень скоро лодка разогналась, подскакивая на каждой волне, даже не смотря на их небольшой размер. Она ещё десяток минут стояла на мостике, смотря на то, как тоненькая полоска, что была городом, почти полностью исчезла. Только после этого, всё ещё держа в руках цветы, она спустилась вниз, под палубу. Цветы, которые она всё это время не выпускала из рук, она тут же с трепетом поместила в небольшое морозильное отделение, что ранее использовалось для хранения продуктов. Как только она закрыла ту дверь, то не смогла не прижаться лбом к этой холодной дверце. — Я иду. Уже иду.