Пять ударов сердца

Шел двенадцатый час ночи. Большие настенные часы с натертым до блеска металлическим маятником глухо цокали в тягучей тишине, заполнившей собой большой хозяйский кабинет. Молодая леди Хеллсинг не спала. Облаченная в тонкую ночную сорочку, она сидела за отцовским ореховым столом, от холода поджав под себя ноги, и смиренно ждала полуночи. Сегодня для нее был совершенно особенный день: ровно три года назад ее новоиспеченное ручное чудовище, должно быть, со скуки, взяло в привычку праздновать канун дня всех святых. Тогда, в ночь на 1-е ноября он, примерив на себя роль злого духа, своевольно покинул родной подвал и пошел стучаться во все доступные двери, от чего, в итоге, поднял на уши весь особняк. Молодая леди в ту ночь, чтобы не поднимать большого шума, договорилась впредь праздновать с ним наедине. Ей предстояло поздно ночью, в лучших традициях Хэллоуина, задобрить его — злого духа — любым возможным способом. В прошлом году Интегра подарила ему сконструированный Уолтером по ее заказу новенький пистолет, в позапрошлом — пожизненный абонемент на красное полусладкое, а сегодня приготовила совершенно особенный дар. Он, упакованный в небольшую черную коробочку, прихваченную алой лентой, был спрятан в ящике отцовского стола. Ожидая скорого визита, леди то и дело открывала массивный ящик и украдкой поглядывала на матовую картонную крышку. Она боялась, что содержимое ее подарка могло скоро испортиться из-за долгого хранения в комнатной температуре. Молодая леди нервно взглянула на часы: без одной минуты полночь. Слуга вот-вот должен был объявиться. Ее взгляд быстро скользнул по темным углам комнаты, и, никого не обнаружив, сосредоточился на небольшом круглом зеркальце (леди взяла его с собой из спальни), стоящим на столе около одинокой зажженной свечи. Ее лицо в отражении выглядело достаточно хорошо, а кожа, благодаря теплому свечному свету даже приобрела небольшой румяный оттенок. «Он не должен догадаться, — хмуро подумала Интегра, внимательно разглядывая свое отражение, — во всяком случае, сразу». — О чем догадаться? — внезапно спросил слуга. Леди, испугавшись, вздрогнула всем телом. Свечное пламя сильно колыхнулось от внезапных телодвижений. — Черт… напугал! Не делай так больше! В ответ по бокам от ее тела протянулись две длинных руки и оперлись ладонями о стол. Слуга снова занял свое любимое место — завис за узкой хозяйской спиной. — И устыдятся прозорливцы, и посрамлены будут гадатели, и закроют уста свои все они, потому что не будет ответа от Бога. — К чему ты это? — К твоему гаданию, — Алукард указал двумя пальцами на зеркало. — Уже рассмотрела лицо жениха на лживой зеркальной глади? Интегра в недоумении хлопнула глазами. Необычное содержимое хозяйского стола вроде зеркала и зажженной свечи заставили ее слугу обмануться. — Я не… — она замялась, чтобы придумать оправдание. — Ты все не так понял. Я рассматривала свое лицо. Меня нервирует красное пятнышко над бровью. — Какое пятнышко? Леди коснулась пальцами своего лба и, незаметно оставив ногтем над бровью крохотную красную полоску, задрала голову. Ее тут же встретил внимательный взгляд пылающих алых глаз. Лицо слуги находилось выше ее головы, ближе к левому плечу. — Вот это? — спросил он. Помимо явно пустякового пятнышка Алукард заметил то, что юная леди так старательно пыталась от него скрыть — бледность. Втянув носом чуть больше, чем обычно, воздуха, он обнаружил легкую спиртовую отдушину — должно быть, госпожа посещала сегодня врача. — До свадьбы заживет. Бледные губы медленно растянулись в подобии улыбки. — Как прошел твой день? Уже отпраздновала Реформацию? То есть, «день рождения протестантизма». Леди коротко кивнула. — Я была на службе. — И как люди? Все еще верят в Бога? — Не богохульствуй, пожалуйста. — Никакого богохульства — только личное мнение! Церковные праздники, как по мне, — скука смертная. Неужели тебе ни разу не хотелось наплевать на все догмы и отправиться гулять? Слышал, сегодня молодые люди собирались закатить большую вечеринку. — Пьяные танцы не в моем вкусе. — Жаль, — Алукард легко забарабанил пальцами по столу. — А ведь я мог сопроводить тебя в город. Сейчас улицы его наверняка заполнены голодными до сладостей детьми в пестрых костюмах. Признаюсь: они издали напоминают мне пузатые конфетки в цветастой обертке — прелесть! Кстати, в двери твоего особняка еще никто не стучал? — Нет, этой ночью ты мой единственный посетитель. — Прелесть! Вампир тронулся с места, и, пройдя сквозь госпожу, материализовался сидящим на краю ее стола. Леди одарила его придирчивым взглядом — в обычное время ему не позволялось так вульгарно себя вести. — Удивительно, что Уолтер оставил тебя одну, зная о моем намерении, — легко продолжил он, будто соскучился по редким беседам. — Это на него не похоже. Он что, спрятался за дверью? — Я отпустила его спать. Мне уже шестнадцать, и я научена, как себя вести с такими, как ты. Улыбка расползлась шире по бледным губам. В ней сверкнули в свечном свете оба клыка. — Что ж, тогда ты знаешь, зачем я явился к тебе. Интересно, чем ты придумала меня задобрить на этот раз? Сладость или гадость, госпожа? Интегра легко ухмыльнулась. Настал момент, которого она ждала весь день. Открыв ящик, она протянула слуге на вытянутой руке свой сокровенный дар. Алукард с нескрываемым любопытством принял его, и, быстро развязав ленту, заглянул внутрь. На дне коробочки оказался небольшой пакетик медицинской крови с белой квадратной наклейкой: «313 мл. Дата забора — 31.10.1994 22:01, группа крови — AB (IV) Rh». «Два часа назад, четвертая отрицательная, — задумчиво повторил он, — огромная ценность. Едва ли госпожа могла найти донора…» — Эта кровь твоя? — осторожно спросил он вслух. Его леди удовлетворенно кивнула. — Наслаждайся, чудовище. Алукард округлил глаза. В подобную щедрость трудно было поверить. Даже для госпожи, и так разительно отличавшейся от всех предыдущих хозяев, поступок был героический. Вампир осторожно извлек ее щедрый дар из коробки и, отложив ее на стол, покрутил в руках. — 313 миллилитров — пять ударов сердца¹ — слишком много для моей молодой леди, — обеспокоенно прогудел он и нежно, словно крохотное сердце, прижал вещь к своей груди. — Всего лишь пять? Что ж, теперь они всецело принадлежат тебе. Быть может, неплохо, что мое сердце бьется не только для живых. Алукард коротко кивнул и хотел было еще как-то поддержать госпожу, но не нашел нужных слов. Любые одобрительные речи были излишни: он не считал себя достойным даже упавшего с ее головы льняного волоса. Вместо этого он оторвался от рассматривания щедрого дара, и, поймав ее усталый взгляд, преисполнившись благодарности, прошептал: — Спасибо. Я этого никогда не забуду. В ответ на губах леди расцвела легкая, очень счастливая улыбка. — Доброй ночи, Алукард. — Доброй ночи.