naked

      Акутагава дает толкнуть себя на кровать, падая спиной на мягкое покрывало и долго выдыхая с хрипотцой в горле. Он позволяет другому нависнуть над ним, примкнуть к его обветренным губам и легкой рукой с мозолистыми пальцами расстёгивать пуговицы шелковой рубашки. Его черное, грязное после миссии пальто осталось где-то далеко в коридоре, как и чужой бесячий галстук.       Рюноскэ чувствует взмах чужих белесых ресниц на своей коже и губы, что шепчут ему на самое ухо.       — ты такой красивый.       И шумный вздох молодого тигра полной грудью, словно принюхивается к чему-то. К кому-то.       — никаких отметин.       Приходится предупредить, чувствуя чужие клыки на своей мочке, не хватало еще, чтобы после ночи с тигром он сам стал леопардом. Излишне. Как и попытка снять полностью с него рубашку, на что Акутагава хмурит блеклые куцые брови, получая в ответ извиняющуюся улыбку. Не в этот, не в первый. Может быть в следующий? Если он будет.       Руки тигра обжигающе-горячие, как и он сам, проходятся вместе с его взглядом по впалому животу мафиози, и лишь достигая края брюк, тигр поднимает взгляд обратно на Рюноскэ.              Становится очень жарко.              Если подумать, то это не ощущается очень болезненным, открываться так перед тигром, явно проигрывать ему. Возможно Дазай-сан и был прав — тигр сильнее него, и не только физически, превосходит его на каком-то неощутимом, призрачном уровне, и потому сейчас именно этот белобрысый парнишка, что младше его, подумать только, всего на два года, имеет лидирующую роль. Не он. Не Рюноскэ. Жилистые чужие руки касаются аккуратно и нежно, а тело под ними напрягается, ожидая подвоха и скорого укола. Расслабиться окончательно не получается, хотя часть подсознания, когда-то зарытая глубоко внутрь, начинает просачиваться наружу.       Рюноскэ делает тяжелый выдох, когда чувствует, что его бедра приподнимают и подкладывают что-то мягкое под поясницу. Надо же, какая забота о человеке, который обещал однажды разорвать тебя куски. И что только у него в голове? Наступила весна и проснусь тигриные инстинкты? Уголки губ начинают подниматься, формируя подобие ухмылки. Но так и не перерастают в нее, потому что сильный толчок и, боже, какого черта он такой меткий, странная волна наслаждения заставляет охнуть и покраснеть. Кисть руки только начинает подниматься, чтобы прикрыть раскрасневшееся лицо, то ли от возбуждения, то ли от того, в каком он положении сейчас находится перед своим... кем? недо-врагом? недо-напарником? недо-партнёром по сексу? о личности которого он ничего толком не знает, и возможно ему бы хотелось узнать, чтобы держать своего врага рядом, но вот только та самая глубоко зарытая его часть говорит о том, что причина совершенно в другом.       он же не просто так согласился на сегодняшнюю ночь       — откройся.       Приказной тон ему идет. Первая мысль после чужого шёпота выбивает из колеи, словно она принадлежит не самому Рюноскэ. Не узнавая себя, он пропускает момент, когда тигр аккуратно берет его за запястье и опускает его вниз, смотря в темно-серые глубокие бездны глаз.       не хочется признаваться в первую очередь себе, а во вторую кому-либо еще, что это завораживает       Кажется, что-то внутри него разбивается на мелкие осколки, когда он понимает значение слов тигра, только что произнесённых. Неужели он действительно думает, что у этого есть определенное значение? Или он на столько уверен в себе, предполагая, что Акутагава действительно заинтересован только в нем и поэтому согласился? И как часто вообще этот парень предлагает людям такие интимные вещи? Думать об этом становится неприятно, эта двойственность и нарочитая невинность уже напоминает бывшего учителя. Так неужели для Дазай-сана имеет важность способность человека играть чужую роль, притворяясь перед другими совершенно другим человеком, то, чего не имеет Рюноскэ из-за своей прямолинейности и нетерпения? И ведь тигр начинает раздражать даже не по причине его связи с Дазай-саном, а от осознания того, что на самом деле он сам из себя представляет…       Мысль не успевает довестись до логического завершения, потому что кое-кто опять попадает в самую чувствительную точку и ловит своими глазами чужой взгляд, устанавливая зрительный контакт. И если глаза — зеркало души, то недаром они у него двухцветные. Но такие обманчиво красивые. И ласкающие руки с коротко стриженными ногтями такие горячие по сравнению с руками Рюноскэ, такие приятные в своих нежных прикосновениях, остающиеся по всему его телу и… и как много этих следов осталось на других?       От этого почему-то становится так горько. А ведь не должно, не должно это так волновать.       часть Рюноскэ с этим совершенно не согласна       Когда беловолосый крепко перехватывает его кисть, она дёргается от неожиданности, когда он кладет ее на свою грудь, что колеблется от тяжелого дыхания, и под пальцами отчетливо ощущаются миллионы мурашек от контраста температур. Какого-то черта Накаджима улыбается своими дурацкими губами и отпускает свою свободную руку на лоб Акутагавы, смахивая растрёпанную прядь, и возвращает взгляд. Сердце от этого замирает.       часть Рюноскэ все-таки надеется, что он смотрит так только на него       Сам же Рюноскэ смело решает, что пару секунд бездействия нужно исправлять. Он очерчивает ладонью крепкие мышцы, про себя отмечая разницу в их телосложении, поднимаясь выше, достигая предплечья, не отрываясь от распахнутых глаз напротив, замечая, как парень перестает дышать от удивления ли, от возбуждения ли. Стараясь освободить голову от лишних удручающих мыслей, он, резко хватая выбеленные волосы, тянет голову вниз на себя, замечая краем слуха шумный выдох, перед тем, как коснуться своими губами чужих.       влюбленная часть Рюноскэ, что была зарыта где-то глубоко, сейчас полностью получила контроль над ним       И пора было давно это признать, но раз этой ночью все случилось именно так, то пусть это будет таким приятным сном, где они оба откроются перед друг другом и забудут об этом на утро.       Акутагава точно попытается забыть, не важно, как бы это не хотелось оставить в памяти, но она и так хранит слишком много болезненных воспоминаний. Последнего, чего хотелось, так это помнить о своей никчёмной невозможности отказать воспользоваться собой.       Поцелуй получается горячий и словно немного осторожный, если так можно говорить о поцелуе, во время которого тигр решает опять начать двигаться внутри, уже с большей амплитудой, словно ему дали долю уверенности. От этого становится трудно дышать, воздух заканчивается быстрее, чем ожидалось, сердце начинает стучать у обоих так, словно оно пытается выпрыгнуть из груди, но прикоснуться к друг другу хочется еще и еще.

***

      Акутагава думает, что устал не меньше, чем после тренировки с Дазай-саном. Что физически, что эмоционально, эти полчаса, он не уверен, что больше, начались слишком напряженно и закончились, на удивление, слишком хорошо. У него действительно много вопросов к тигру. И столько же к самому себе.       Очевидное отрицание влюбленности далось ему так легко, что он удивлен ей не меньше, чем тому, что смог самому себе это признать. Возможно ли, что Накаджима смог это как-то понять? Или сам Рюноскэ оказался слишком очевидным для всех, кроме самого себя? Или это сказался тот факт, что это произошло у него впервые? А может быть то, что его отношения с недо-напарником изменились в лучшую сторону? Кстати о нем. — мне сначала показалось, что тебе не нравится. — с чего ты взял? — Акутагава вскидывает бровь. По свежим воспоминаниям, ему все понравилось. Даже очень. — ну, — мальчишка немного мешкается, переворачиваясь на бок, лицом к Рюноскэ, — кажется, ты думал совершенно о другом? Черт, это было очень заметно. — о другом… — тигр опускает глаза с профиля Рюноске, который все так же, не меняя позы при разговоре, смотрит в потолок и создаётся ощущение того, что тот в нем не заинтересован, — ты думал о Дазай-сане?       Черт. Рюноскэ действительно думал о Дазай-сане. Но если он признается, что думал о нем не в том ключе, о котором скорее всего предполагает Накаджима, если он признается, что думал о том, что правда оказался гораздо слабее его, тигра…        — да. …то он окончательно потеряет свой статус перед ними двумя. — а я думал о тебе. Разочарование в голосе режет лезвием по влюблённому сердцу. — я, если честно, давно это понял. и даже ни на что не надеялся. но решил попробовать, — продолжает говорить Ацуши, и, повернув голову к нему, Акутагава видит, как у него покраснела даже шея в розовом румянце, надеясь, что ему хватит самообладания не стать таким же, и слышит очень тихое, — хотя бы так. Кажется, Рюноскэ понимает, в чем сила Накаджимы Ацуши. Если признаться самому себе оказалось таким трудным, то признаться другому — сущий пустяк. — ты. Рюноскэ старается набраться силы из широко распахнутых фиолетово-желтых кошачьих глаз. — ты мне нравишься, а не Дазай-сан. — но?.. Смятение на лице быстро приходит на место удивления, Ацуши начинает хмурить брови и вопросительно смотреть на Рюноскэ. — просто забудь. Если честно, Акутагава ожидал какой-то более бурной реакции от признания, этот парень, как ему показалось, из тех, кто не стесняется показывать свои эмоции окружающим, и из-за этого возникает легкое чувство неудовлетворённости, ведь... — подожди! — Ацуши резко садится на кровать и, указывая пальцем в середину груди, продолжает, словно последние пару секунд он обрабатывал новую информацию и пришел к шокирующим результатам, — я? тебе нравлюсь? — МЫ только что потрахались, МЫ обменялись любезностями, и ТЫ ещё утоняешь, словно я делал это с кем-то другим? Ацуши думает, что запомнит эту совершенно не злобную, но ехидную улыбку на красивом лице, и будет хранить ее как драгоценность в своей памяти.