Драконья зазноба

Князь вообще был устроен странно. Не в том смысле, что во лбу торчала третья нога. Внешность для деревни у него была самая обычная - курносый нос и уши лопухами. Просто был он сразу и осторожный, и шкодливый, и что когда вылезет, сам порой не мог угадать. Вот и в тот день, зимой, сдуру учудил невесть что. Был у них, как во всяком уважающем себя доме, чердак, а на чердаке сундуки, оставленные каждым поколением. В одном таком нашёл он белый атласный сарафан, вышитый мелким речным жемчугом, собранную из такой же мелочи корону - иного слова подобрать не смог - и тяжёлые снизки бус. Атлас был пожелтевшим и хрупким, жемчуга покрылись пылью. - Бабуль, это что? - выплывая на кухню в короне, спросил Князь. Был он первым князем в семье, да и то по уличному прозвищу, откуда такая роскошь? - Сними немедленно! - лицо у бабушки стало такое испуганное, что Князь тут же корону снял, обиженно стал вертеть в руках. - Смотри, беду накличешь, - пригрозила бабушка. - Раньше был у нас обычай. Зимой ранней, как снег ляжет, обряжали невинную деву в невесты крылатому змею. Вот мне и выпало. Только змей за мной не прилетел. Я, знаешь, хорошо тот день помню. Снег белый-белый, и сарафан на мне белый, прямо светится, жемчуга играют. Рябина как кровь красная. А вода в озере чёрная, непроглядная, лёд только по берегам, как кружево по рукаву. Положили меня в лодку, как во гроб, несли - то отпевали. А как по воде пустили, стали змея закликать. Долго закликали, осипли, озябли все, а я уже себя не чуяла. Не прилетел. Выловили меня да домой пошли. Кое-кто говорил, что беду я накличу, парни нашинские за меня, мëртвую, идти боялись. Дед твой сосватал, да сюда увёз. - А дракон? - спросил Князь. - А пёс его знает. Он и до меня сто лет не прилетал, я уж не первая. И то, не часто ему подарки устраивали. Как неурожай или ещё что. А потом новый король объявил, что драконов всех извëл под корень, народ может жить спокойно, и все старые обычаи, что с драконами связаны, запретил. Вишь, даже называют теперь их не по-нашему. У Андрея внутри аж всё загорелось. Это было всё равно как тогда, когда девки на суженых гадали, а он посмеяться решил и тоже меж двух зеркал сел. Они долго потом ему припоминали, что суженого-ряженого звал, а не суженую. Вот смеху-то было, и визгов, и ахов, потому как показалась им в зеркалах огромная тень и большой тëмный глаз. А после того пошёл он на Русалью неделю один ночью по округе шататься, чудеса поглядеть. Увидал, как девки плещутся в речке да хороводы водят при луне, в одних рубашках. Они его поймали, защекотали да прочь погнали, одна вслед кричит, возвращайся, мол, когда женилка подрастëт. А другая ей - у него уж суженый есть, нам не ровня, осерчает. Не из их деревни девки, да и не из соседней, вообще незнамо чьи, а уж сплетни дошли, обидно... Вот уж Князь извëлся, пока снег не лëг. Раньше осень была его любимым временем года - всё становилось такое цветное и яркое, и менялось всё время, как в калейдоскопе. Пëстрые листья плыли по чëрно-лаковой воде. Грибы вылезали разноцветные. А в этот раз он видел только дождь, и серое, придавливающее к земле небо, и непролазную грязь немощëных улиц. Забирался на чердак, гладил убор драконьей невесты и пытался рисовать его, белый на белом. Был бы у него калейдоскоп, но денег в тот раз в обрез было на пигменты для красок. Калейдоскоп увëл чернявый парень, городской, видать. Прилично одетый и при деньгах. Не было калейдоскопа - была работа. Урожай убирать, заготовки на зиму делать. Ярмарки пошли, свадьбы, да только надолго это всё Князя в этот раз не увлекало. Долго ли, коротко, а земля схватилась первым морозцем. Потом оттаяла и снег просыпался пополам с дождём. Сорок дней - и ляжет. - Что ты смурной такой? - бранили Князя домашние. - Дел, что ли, в доме мало? В другой раз он бы сбежал шкодничать с приятелями, а тут и приятели были не милы. Где они, а где целый дракон. Правдами и неправдами выведал он у бабушки те самые заклички и прощальные плачи. И рисовал, рисовал это всё - плакальщиц, и красную рябину, и дракона в золотой чешуе. Другой бы, может, рисовал короля, побеждающего огнедышащего змея, а Князю и в голову не пришло. Но наступил день, белый-белый от улëгшегося снега, и Князь почувствовал, как гулко бухнуло сердце: сегодня! Он взбежал на чердак, попытался натянуть сарафан поверх своей одежды, но пришлось всё поскидывать. В сундуке ещё была сорочка тонкого льна, длинная, девичья. Князь нырнул в неё, сверху - сарафан. Бусы тяжело легли на грудь, жемчуга обхватили шею и запястья. Корону он пристроил на свои непослушные вихры, сунул ноги в сапоги и побежал за околицу, брякая бусами, пока не поймали. Височные кольца колотили по мëрзнущим торчащим ушам, но он бежал, путаясь в подоле, насколько дыхания хватало. Выскочил на берег речки и запричитал: - А как душа с телом прощалася... Отпел сам себя по старому свадебному обычаю и стал дракона звать, запрокинув лицо и протянув руки к небу. Так он поверил, что дракон за ним прилетит, что чуть не плакал. Страсть как хотелось повидать настоящего дракона. Разум совсем затмило, что дальше с теми девами стало - даже не подумал спросить. Зябко было в невестином наряде, снег повалил, под подол поддувало, протянутые к тучам руки покраснели и занемели. Уши уже не чувствовались. Князь и правда заплакал от обиды, шмыгая носом, и тут, как в былинах, налетел вихорь чëрный, подхватывая и унося его с собой. Дракон осторожно и крепко держал Князя когтистой лапой. Земля вдруг сделалась маленькой-маленькой, а потом и вовсе пропала. Остался только сыплющий со всех сторон снег, что колол, сëк лицо и руки. Воздух обжигал, резал, вдохнуть было больно. Князь поднял слезящиеся глаза на дракона. Отсюда было видно только желтоватое брюхо и темнеющие бока. Да четыре когтистые лапы, три из которых были поджаты, а четвëртая держала добычу. Два огромных, тëмных кожистых крыла равномерно и ужасно быстро взмахивали. В одну сторону уходила бесконечная шея, в другую - бесконечный хвост. Князь вцепился в драконью лапу и провалился в обморок. * - Эй, ты, как там тебя? Эт самое, очнись, давай! Князь приоткрыл один глаз. Потом другой. Разглядел парня, который тряс его. Тот самый чернявый с ярмарки. Калейдоскоп увёл. И ещё, зараза, на голову Князя выше. Князь изловчился, пнул его в коленку и сел. - Где мой дракон? - потребовал. - На кой тебе дракон? - потирая коленку, обиженно спросил парень. Глаза в полумраке у него светились, как у кошки. - Да что ты понимаешь! - взмахнул руками Князь. Украшения на нëм зашуршали, зазвенели. - Это же чудо, это сказка! Он же красивый такой, а я и рассмотреть как следует не успел. Ему показалось, или чернявый покраснел? Точно покраснел и улыбнулся, выдавая отсутствие верхних зубов. И сделался таким милым, что обижаться на него за калейдоскоп и спрятанного дракона уже не хотелось. - А вот сожрал бы он тебя, дурëху, была бы тебе сказка. - Не, меня - нипочём не сожрал бы, - улыбнулся в ответ Князь. - Со мной не скучно. Я и пою, и стихи пишу, и картинки рисую. - А с драконом не скучно? - спросил чернявый. - Нет, конечно! Я ж про него ничего не знаю. А они вон по сколько лет живут, наверно, будет, что рассказать. - А если он ещё не столько лет прожил? - Ну, змеи ж, они, того, мудрые? Да? - с некоторым сомнением произнëс Князь. Он потихоньку оглядывался - вроде как пещера, и он вроде как на большом, сильно закопчëнном камне. Холодно, из здоровенной круглой дыры дует. Чернявый фыркнул. - Ты чë думала, они все одинаковые, как яйца? Даже яиц одинаковых не бывает, тетеря! - А ты много их видел, что ли? - Яиц? - Драконов, бестолочь! - Ну. - И какие они? - Всякие, - пожал плечами чернявый. - Вот меня взять к примеру. Какой я? - Врëшь! - выдохнул Князь. - Как же ты дракон - и без зубов. - Нахрен они мне сдались, - чернявый вдруг взял и дунул огнём. Вот это фокусы. Князь подскочил к нему. - Открой рот! Рот как рот, только дымом пахнет. - Как это вообще? - Магия, - пожал плечами чернявый. - А ты не пугливая, да? - А как тебя звать? - спросил Князь. Дракон смутился. - Отец Горшком назвал. - Он тоже тут живëт? - Не, я тут один, сам. Вопросы посыпались из Князя как семечки из дырявого кармана. А как он живёт, что ест, что пьëт, чем занимается. Жил Горшок один. Была у него семья. Отец-дракон Вояка, мать из простых людей - Муся, да меньший братец Ягода. Только Горшок с ними всеми рассорился. Лет ему было всего ничего, сколько и Князю. Ел, пил и спал он как обычный человек, с рыцарями не бился, селений не разорял, а больше с книгами возился и путешествовал. - Отец всё орал, что я бездельник. Да я до конца мира бездельничать могу, тут золота - хоть жопой жуй, - похвастался Горшок. - Хочешь, покажу? Он вдруг схватил Князя за руку и потащил коридорами куда-то вглубь горы. - Смотри, - он дохнул огнём на ладонь, оставляя пляшущий язычок, чтобы Князь мог рассмотреть груды покрытого пылью золота и драгоценностей. - О, - Князь потянул с шеи бусы. - Хорошая кладовочка. Можно, это пока тут полежит? Мешает страшно. Под обалдевшим взглядом дракона он стряхнул бусы и браслеты, стянул корону, ленту с височными кольцами, вышитый серебром пояс, сложил всё аккуратно. Прочее тоже бы снял, но холодновато было. - Есть у тебя одежда нормальная? Желательно потеплее. А то это старьё, того гляди, разойдётся. Он шмыгнул носом. - А где твоя коса? - разглядывая его лохмы и последнюю оставшуюся серьгу, спросил Горшок. - Какая ещё коса, я что тебе, северный варвар? - Князь плюнул и стянул сарафан вместе с сорочкой, остался в одних сапогах. - Ë-моë, ты б хоть до спальни дошла... Дошëл... - Горшок поперхнулся. - Там хоть это... Ну... Что с невестами делают. Князь рот открыл и глазами захлопал. - Не бойся, не обижу, я ласковый. Так и получилось, что скоро Князь оказался и без сапог. Пока до спальни добрались, он и забыл, что мëрз, и всё уж у него торчком стояло. Опыта на двоих оказалось меньше, чем ничего, но оба старались, как могли. Решили, что раз Князь невестой сказался, должен идти до конца. С судьбой не спорят. Горшок, как выяснилось, и девок не крал. Как раздевался перед Князем - заробел сильно. Виданное ли дело, сам в спальню позвал - и сам заробел. Покраснел весь, рукой прикрыться попытался. Князь его руку отвëл - и тоже заробел, больно уж много там у Горшка было. - Ого! Какой же у тебя в драконьем облике? - Никакой, - краснея и пряча глаза, пробормотал Горшок. - Это ж ящерица... И вдруг прильнул к Князю весь, горячий, прижался губами к губам. Ни тот, ни другой в поцелуях не понимали, поэтому просто нежно касались губами лица, шеи, плеч друг друга, осторожно водили руками по телу, знакомясь. - Так ведь можно, да? - спрашивал Горшок, целуя в новом месте. - Очень уж хочется... - Можно, тебе всё можно, - шептал в ответ Князь. - Ты ж судьба моя. Он ни к кому и никогда не был так близко, никого так не касался - и его так не касался никто. Он весь горел, хотел, чтобы Горшок потрогал его всего-превсего. И сам дал волю рукам. Дотронулся до того, что чувствовал животом, бëдрами и собственным членом. Кажется, член Горшка ещё подрос. И это сейчас в него сунут? И эта дубина в него влезет? А руке было приятно ощущать и нежность кожи, и крепость, и тяжесть. Князь сперва погладил на пробу, потом сжал и задвигал рукой, делая, как самому нравилось. Только задом наперёд, подумал он и хихикнул. - Что? - отстранился, снова смутившись, Горшок. - А туда поцеловать можно? - спросил, меняя тему, Князь. Опустился на колени и поцеловал. - Что ты, что ты... - зашептал Горшок, поднял с колен и потянул на лежанку. - Ой, как это всё? Он повернул Князя на живот, огладил и расцеловал половинки. Развëл и замер, разглядывая и примериваясь. Князю стало совсем страшно, он вдруг сжался. Но одновременно было сладко, хотелось всего. Горшок дотронулся, потом потëрся об него, распаляя ещё больше. - Как же зовут тебя? Ты мне имя так и не сказал. - Князем друзья прозвали... - прошептал он, и сердце сжалось. Разве у Горшка совсем не было друзей, если ходил он до сих пор с детским прозвищем? - Княже, мой Княже, - жарко зашептал Горшок в шею, пристроился и попытался толкнуться внутрь. Князь слышал, что девкам в первый раз больно бывает, когда невинности лишают. А он-то не девка. Это что ж, каждый раз такое будет? От самого кончика так больно, а там ещё вон сколько осталось! Горшок толкнулся сильнее, и Князь не выдержал, зашипел от боли, а из глаз слëзы брызнули. - Что? - останавливаясь, спросил Горшок. - Ничего, я потерплю... - Что ты, Княже, зачем? Нам же теперь навсегда быть вместе, что ж начинать с обид? Я хорошо тебе сделать хочу, - он перевернул Князя набок, улëгся лицом к нему. - Я так хочу, лицо твоё видеть хочу, глаза твои, как небо. Знаешь, у меня раньше ничего дороже неба и свободы не было, а теперь ты будешь. Он виновато гладил плечи и грудь. Князя как огнём окатило - так легко его, не маленького, перевернул Горшок. Он потянул эти большие ладони, положил их туда, куда больше всего хотелось, он даже про боль забыл, так стало хорошо и сладко. - Я... Я в книжках потом поищу, - пообещал тяжело дышащий Горшок, когда они кончили и лежали, обнявшись. Был он горячий, как печка. - Может, и правильно, что ты парень. Отец говорил, что такому, как я, детей иметь не положено. У Князя чуть сердце пополам не порвалось. И за Горшка обидно было, как же он без детей-то. И отдавать его чужой девке не хотелось. Суженый ведь? - А что за книжки у тебя? - спросил он, чтоб чего не ляпнуть. - Книжки тут и есть главное сокровище. Золото - пыль, мусор. От гномов записи остались. Гномы-то ушли в гору, в камни обратились. Решили - лучше так, чем людям рабами быть. Вольный народ, понимаешь, да? - А драконы? - Мы тоже вольный народ, - Горшок сел и гордо выпрямился. - Знаешь, что мне ничего не стоит от твоей деревни угольки оставить? Мне только это не надо, а королю какому-нибудь такое оружие ох как хочется. А мы не для убийства созданы. Мы храним и приумножаем знания, мы историю сохраняем, понимаешь, да? У людей век короткий, а у нас - ого-го! Знаешь, раньше нас на помощь звали, если неурожай или ещё беда какая. А потом как будто задабривать стали, чтоб мы кого не сожрали, как будто нам больше жрать нечего! Ну да, попадаются, конечно... - он махнул рукой и грустно замолчал. Князь только прижался крепче. Он войну не любил, и уж тем более не хотел, чтобы его Горшка сделали оружием. А насчёт главного сокровища в замке он бы поспорил, потому что дракона своего полюбил с первого взгляда. * А после того Князь заболел. Может, от переживаний, а может, застудился, пока ждал своего дракона, пока болтался в поднебесье. Горшок был просто вне себя. Вначале орал на него благим матом: - Что ты тут устроил?! Помирать собрался?! А ты подумал, как я буду без тебя?! Ругал его на разные лады, разнёс всё в спальне, кроме кровати, а потом и вовсе пропал. Князю было так плохо, что его всё это почти не задевало. Глаза еле открывались, комната плыла, как в тумане, качалась лодкой на волнах. Больная голова подкинула ему историю про волшебный туман - если выплыть из такого, увидишь совсем другой мир. И ещё было очень холодно. Даже укрыться было нечем, а огненно-горячего дракона под боком не было. Он просто лежал, трясся и думал, что умрëт, толком не пожив. А потом стало вдруг тепло-тепло, как будто летним ветром повеяло. И к боку прижалось горячее. - Садись давай, - Горшок грубовато помог ему приподняться и даже подушку под спину сунул, чтоб о шершавую стену не оцарапать. - Я молока тебе принëс, пей давай. Нечего тут помирать, ë-моë. Несколько дней Князь почти не вставал, а Горшок поил его то молоком, то непонятными отварами, и даже догадался притащить одеяло. Он то и дело пропадал, не говоря, куда, а если не пропадал, то лежал рядом, согревая, и читал вслух рассыпающиеся гномьи книги. В один из дней Горшок принялся напевать, прижав его покрепче к себе. Князь замер, боясь чихнуть или кашлянуть, чтобы не сбить момент. Мелодия была волшебная, слов Князь не понимал. Он терпел, сколько мог, а потом раскашлялся и остановиться не мог. - Это драконья песня? - спросил он, наконец отдышавшись. Горшок смутился. - Ну, в каком-то смысле. Это я её придумал. - Она очень красивая, я таких никогда не слышал. Горшок покраснел. - Правда? - Правда. А язык? - Ну... - Горшок замялся. - Отец говорил, что я ерундой занимаюсь, его позорю, и чтоб не поганил наш язык своими песнями. Вот я и придумал. Это не слова, это тоже просто звуки, как музыка. Я иногда на человеческом слова пишу, но он мне хуже гномьего даëтся. - Ты мне споëшь? - А тебе правда понравилось? - Ещё бы, такая песня. Если хочешь, я со словами помогу. Вот про что она? - Это новая, - Горшок помолчал. - Я слова ещё не придумал. Она про тебя, - последнее он произнëс совсем тихо. Князь испугался даже. Наобещал тут - а как он может писать стихи сам про себя не смешные, а такие, про любовь? И подумал, что надо написать про Горшка, что он, Князь, к нему чувствует. А пока не написал - прижался и поцеловал осторожно за ухом, отведя тëмные пряди. - Чшшш, - Горшок погладил его по волосам. - Ты ещё слабенький. Ты прости, что я разорался, просто напугался сильно. Когда Князю стало лучше, Горшок показал ему кухню, и Князь это место сразу полюбил. Потому что тут было очень тепло и пахло едой. Здесь был очаг, большой, с настоящим огнём. Горшок признался, что очень любит огонь. И живой в очаге, и синенький на болоте, и падающий с неба. - И солнце, и звëзды тоже сделаны из огня, - рассказывал Горшок. - А луна? - Не, луна - это просто большой камень. За луну, конечно, обидно было. Такое волшебство, светоч для влюблённых, - и просто булыжник. В окне кухни вместо стекла был слой тëплого воздуха, на глаз еле заметный, похожий на марево в жаркий день. Это была доступная драконам магия - они умели делать разные штуки с огнём и воздухом, как похвастался Горшок, не раскрывая подробностей. После кухни Горшок показал Князю библиотеку, вернее, малую её часть. Разбирать предстояло ещё много. Кухня, библиотека и спальня - вот и все обжитые комнаты в замке. - Тут, знаешь, дел лет на сто или больше, - размахивая руками, объяснял Горшок. - И мест таких много, драконов на всех не напасëшься. Вы вот, люди, дел своих не цените, жизни не цените, думаете, раз короткая она, так и чëрт с ней. И вдруг замер. - Что? - испугался Князь. - Там... Беда. На деревню лавина сошла - снег, лëд. Я - туда. - Я с тобой. - Нельзя, снова заболеешь. И я сам. Ну, растоплю это всё, хоть те, кого сразу не убило, живы останутся. Он улетел, а Князь сидел и думал - как снег может убить, он же мягкий? - Ничего он не мягкий, - сказал вернувшийся Горшок. - Руками не прокопаешь. Закрутит тебя, не поймëшь, где верх, где низ, и всё, попался. Холодно и дышать нечем. Я как-то сам еле выбрался. Князь представил Горшка в снежной ловушке, в холоде и темноте, и испуганно прижался к нему ближе. - Вот если сель или обвал, тут уж я помочь не могу, - вздохнул Горшок. - Только запечëшь всё, ещё хуже будет. Князь обнял его крепче, потëрся о волосы щекой. - Так ты вроде местного хранителя? - Да что ты! Я и чувствую недалеко, и помочь почти ничем не могу. Обидно, понимаешь, да? Не что я, что вы сами. Князь тогда долго его утешал, гладил волосы, плечи, брал в ладони его крупные кисти, дышал на них, будто желая согреть, хотя где уж там, согреть дракона. Заварил какие-то наименее подозрительные душистые травы. Решил отвлечь, спросил: - А ты только поëшь или ещё играешь на чëм-то? Горшок тяжело сглотнул и тихо ответил: - На лютне. - Покажешь? - Потом. - А меня научишь? - Д-да... Потом. - Ну тогда я так. И он стал читать свои стихи. Сперва сказочные, чтоб не спугнуть, потом всё веселее и шкодливее, и под конец Горшок уже рыдал от смеха. Князь не остановился, принялся его щекотать. Горшок стал щекотать его в ответ, повалил спиной на стол, прижал, принялся целовать, тереться. Князь сцепил ноги у него за спиной, притягивая ближе. Горшок чуть отстранился, задрал Князю рубашку, потëрся носом о грудь, прикусил сосок. Потом другой. Руками держал плечи, чтоб Князь не дëргался. Соски ему вылизал, живот, языком забрался в пупок - и щекотно, и сладко. Князь перебирал ему волосы, чухал, как дворового пса, и Горшок подставлялся под нехитрую ласку. Потом принялся целовать уже низ живота и бëдра. Прижался к члену щекой, потëрся. - Какой ты у меня... - Какой? - Необыкновенный... Горшок снова улëгся на него, целовал в губы, просунул одну руку между животами и сгрëб в большую ладонь оба члена. Князь млел и стонал под ним, и тут почувствовал, как вторая рука пробирается за мошонку, к дырочке. Он замер, ожидая боли вторжения. - Не бойся, я не буду, я так, - Горшок принялся водить пальцами по ложбинке, кружить вокруг входа, то ослабляя, то усиливая нажим. Князь чувствовал, что хочет больше, но боялся. Но и того, что было, ему хватило с головой. Резкие движения одной руки и нежные поглаживания другой, горячие поцелуи - и Князь забрызгал семенем их обоих. Горшок быстро догнал его, повалился сверху, прижимаясь лбом ко лбу. - Княже, Княже мой... - Горшочек, как же хорошо с тобой, мой хороший... * Наконец Князь выбрался и на улицу. Воспользовался тем, что Горшок умотал куда-то, снова не сказавшись. На крыльце было тепло, солнце почти обжигало кожу, но стоило зайти в тень, как ледяной ветер пробирал до костей. Князь пошатался по заснеженному двору, пару раз провалился в снег, натыкаясь под ним на что-то твëрдое. Постоял, привалившись к погрызенной временем колонне, жмурясь на солнце. Оглядел полуразрушенную стену, сохранившуюся башню с круговым балконом и обломки ещё парочки. Большая часть гномьей крепости пряталась в недрах горы. Может, гномам было так приятнее, а человеку тяжеловато без солнышка. Князь совсем разомлел, задумался над новой сказкой. Могут ли люди жить на изнанке земли? Они тогда ходят вверх ногами, а в середине, как косточка у вишни, ещё одно солнце. Горшок говорил, что земля чем глубже, тем горячее, как варёное яйцо, брошенное в холодную воду. Вот это самое горячее там и светит... - Ты что тут делаешь? Сдурел совсем? Замëрзнешь нахрен! - заорал, выбегая из дверного проёма Горшок. - Пошëл в тепло! - А ты заставь! - Князь быстро слепил снежок и кинул оторопевшему Горшку прямо в лоб. - Ах так! И ему самому тут же прилетело. Они скакали по двору, проваливаясь, спотыкаясь и падая, прячась за сугробами, и обстреливали друг друга снежками. Оба начерпали снега в сапоги, извалялись, насыпали друг другу за шиворот, по спине бежало холодное и мокрое, а лица, наоборот, разрумянились. У Князя уже пальцы не гнулись, так замëрзли, и заметив, что снежки летят реже, Горшок преодолел расстояние между ними, сгрëб Князя в охапку и поволок на кухню отогреваться. - Ты что, под замком меня будешь держать, от всего мира прятать? - полушутя, полусерьезно спросил Князь. - Если ты такой дурень, так, наверно, придëтся. - Кто из нас ещё дурень! Зимой надо жить весело, чтоб тоска не прибрала. - Ты же замëрзнешь, - Горшок пошуровал в котле ложкой. - А ты мне шубу раздобудь, - усмехнулся жавшийся к огню Князь. Так-то у Князя кроме сапог и одеяла, если Горшка не считать, ничего своего не было, одежда у них давно была общая. Горшок запыхтел, пуская носом дым. - Тебе шубу дай, так ты в горы уйдёшь, заплутаешь, ищи тебя потом. - А ты меня на ярмарку возьми, там сам и приглядишь. Мне бы красок. Бумаги в крепости хватало, но были к ней только чернила. Ими Князь и рисовал что на ум приходило, а больше Горшка. Теперь у него и калейдоскоп был, в который можно было смотреть, скучая по убравшемуся невесть куда дракону, но он не спасал. Разве Князь благородная дама - сидеть у окна и скучать? Он не ожидал, что Горшок притащит ему настоящую меховую шубу, как у господ. У них в деревне шубы сшивали чуть не из старых лоскутов слоями, только верх делали из приличной ткани да украшали по-всякому. А тут Горшок замотал его во что-то большое и мохнатое и уволок в небеса. Было страшно нестись неведомо куда, ощущая только скорость и высоту. Князь кое-как выпростал лицо, закрываясь воротом от ветра и стал любоваться проплывающей внизу красотой. Он уже представлял, как зарисует всё это. Горшок принёс его в незнакомый город. Веселье было в самом разгаре. На главной площади раскинулись пëстрые палатки, торговцы из них зазывали народ. Скакали ряженые, гудя в свистульки, стуча ложками. Пахло горячим вином с пряностями и медовухой, тëплыми булочками. Горшок с Князем нырнули в толпу, и стоило зазеваться, толпа растащила их. Князь глазел на веселье и угощение, ведь денег у него всё равно не было. Ну, в этот раз всё слишком быстро случилось, а в следующий раз он прихватит срамных картинок на продажу. Нашел он и лоток с пигментами. Пора было искать Горшка. Тот вынырнул откуда-то с бешеными глазами. - Куда ты пропал?! - Горшочек, что ты! Куда тут пропадать? Вся площадь два на три шага... - Пошли отсюда. - И красок не купим? Я отдам тебе, как продам рисунки, нахлебником не стану. Горшок сжал его руку крепко, до боли. - Мне разве жалко? Пойдëм, где твои краски? Они начали проталкиваться в нужный ряд, и тут внимание Князя привлекло ещё кое-что. Он резко повернул туда, где люди полукругом стояли возле двух оборванцев с лютней и бубном, наряженных в яркие лохмотья. - Смотри, мы тоже так сможем, даже лучше! - заорал Князь Горшку в ухо, потому что вокруг было слишком шумно. - Твои песни куда красивее, людям будет в радость! Горшок замер. На его живом лице сменился десяток выражений. - Я тебе не сказал! - тоже проорал он. - На твои стихи, в общем, я кое-что... Князь обнял его, ткнулся лбом в плечо. - Щекотно, дурень! Шуба эта твоя... - Она и тяжёлая как настоящий медведь, и жарко в ней, - засмеялся Князь. - Зато в небе не холодно! Горшок скупил чуть не половину лавки с красками под протесты Князя и быстренько уволок его в крепость. Ничего, думал Князь, я ещё научу тебя веселиться. * Библиотеку он сразу решил не трогать. Зато в кухне и в спальне собрался навести уют. Выбрал тëплые тона, для кухни поярче, для спальни поспокойнее. Обе комнаты были небольшие, правда, остальные в крепости были и того меньше, гномы строили на свой размер. Просторными и с по-настоящему высокими потолками были только библиотека и пиршественный зал, в коридорах Горшок едва макушкой по потолку не шаркал. Но комната есть комната, за пять минут её не разукрасить, пришлось повозиться под любопытным взглядом Горшка. Тот фыркал на запах, но тоже взял кисти в руки и позволил Князю командовать. А потом он дул на стены, и краски сохли быстрее, и запах пропадал, и в спальне можно было спать, а в кухне - готовить. Теперь в спальне был сказочный лес с небывалыми растениями, а в кухне - целая компания удивительных существ. Следующей жертвой Князя стал двор. Неуëмный парень соорудил горку и залил каток, да не просто залил, а покрасил воду разным цветом, и когда лëд схватился, получилось похоже на витраж в богатом доме. Из такой же цветной воды он наделал сосулек, развесил их вперемешку с покрашенными лоскутками, и решил, что вышло нарядно. Глядя на эти простенькие горку и каток с наивными украшениями, Горшок прижался к нему и вдруг всхлипнул. - Для меня никто никогда такого не делал. Мне только запрещали. Было только слово "надо"... Княже! - Горшок до боли стиснул его. - Значит, тебе слабо стоя съехать? - Князь ущипнул его за бок. - Это мне слабо? Горшок тут же влез на горку, глянул вниз и замер. - Ты чего? - Я... высоты боюсь, - признался дракон, краснея. - Вот когда крылья - наплевать, а так... Он дëрнул себя за волосы, потом с отчаянным лицом попытался съехать стоя, и почти получилось, только под конец завалился набок. Ничего, к высоте горки он скоро привык, как привык когда-то к стремянке в библиотеке. Они катались и сидя, и стоя, и вповалку друг на друге. А потом сидели на кухне, пили травяной отвар, Горшок, привалившись плечом к Князю, пускал дымные колечки, даже разноцветные. Князь смеялся, что с такими умениями у Горшка от девок бы отбою не было, за ним теперь нужен глаз да глаз, а Горшок смущался, отмахивался и лез целоваться. * Уже ближе к весне Князь сидел в библиотеке, пытаясь играть на лютне и изредка отвлекаясь, чтобы покрутить забавные медные кольца, по мнению Горшка обозначающие солнце и крутящиеся вокруг него планеты. Он вообще рассказывал о мире и людях по большей части такое, за что в известных ему королевствах обычно головы рубили, вешали и даже жгли. Но это было куда более интересно и похоже на правду, чем то, чему Князя от случая к случаю учили раньше. Пока Князь мучил лютню, Горшок разбирал очередную полку и делал заметки на драконьем языке, то есть переводил одни непонятные знаки в другие. Он уже показал Князю кое-какие, но запомнить столько всего сразу было трудновато. - Княже! - Горшок вдруг слетел со стремянки, чуть не убившись, подбежал, хлопнул на стол пыльный том в тяжёлом, с накладками, переплëте. - Ты смотри, что я нашёл! - Ух ты, срамота-то какая! - разглядывая картинки, восхищëнно прошептал Князь. Сам-то он дальше голых девок в разных позах не заходил. - Живëм, Княже! - заорал Горшок, подхватывая его и кружа. - Где теперь такое найдëшь? У вас за такое вешают? - Не, - признался Князь. - В дерьме топят. За противоестественное соитие. А за мои каракули только всыпали горячих, так что я потом не попадался. Решено было книжку как следует изучить, чтоб потом не тащить её в кровать и за каждым шагом не заглядывать. Это же не стряпать по рецепту, да и там лучше с начала целиком прочесть. Но только вышло так, что на каждой странице по два дня сидели. Начинали читать, заводились и приходилось с этим что-то делать. Бросили к чëрту все дела, из постели только пожрать выползали. Подъели все запасы. Наконец они дошли до разъяснения, как "то это самое туда", как выражался начитанный Горшок. Пока разбирались, как готовиться, кончили три раза. Потом пришлось искать в соседнем городке у аптекарей специальный медицинский прибор. И специальное масло. Терпежу у обоих уже не было никакого, а потеряли на этом пол-дня. Пока Горшок готовил Князя в гномьих купальнях, снова не удержались. Потом Горшок затащил Князя в горячий источник, чтобы расслабить, и попробовал пальцами. Князю даже слишком понравилось, он выгибался, насаживался, они нашли то самое волшебное местечко, от которого сыпались искры из глаз. После этого Князь отказался вылезать из источника, сказал, что будет спать прямо здесь. Горшок вытащил его, кое-как обтëр и отволок на лежанку. С утра до купален не добрались, сил не хватило друг от друга оторваться. Горшок притëрся сзади к Князю, лежащему на боку, сонному, растянутому ещё с вечера, и начал снова с пальцев, а потом и членом полез. Князь не сразу даже проснулся: когда понял, что творится, Горшок уже был наполовину в нëм. Дальше пошло медленно и туго. Пришлось подаваться назад, потом чуть глубже вперëд, давая привыкнуть. - Страшно, - прошептал Князь. - Не больно? - Нет, но как-то странно. Непонятно. - А мне хорошо, Княже, так хорошо, ты такой тесный, такой прохладный. - Прохладный? - Князь хихикнул, дëрнулся и Горшок вошёл глубже. - Это как, как покойник, что ли? - Не, - засмеялся Горшок, и их снова толкнуло друг к другу. - Просто мы, драконы, горячие, если ты ещё не заметил. Князь заметил - Горшок всегда был как печка, внутри у него, наверно, полыхало такое же огненное ядро, как в глубинах земли. И сейчас, внутри Князя, он тоже был горячим. - Ох, подожди, ты меня как на вертел насадил. - Да всё уж, - выдохнул ему в шею Горшок. Правда, потом они выяснили, что можно и дальше, если позу поменять, но до этой страницы в книге оставалось ещё много попыток добраться. А в тот раз они полежали, пока Князь привык, и Горшок двинулся, сперва медленно и осторожно, а потом сильнее и быстрее. Положил его с бока на живот, целовал шею и плечи. Князь повернул голову, поймал губами губы. Целоваться по книжке они уже научились. Князь просил глубже, быстрее, тëрся о лежанку, притягивал за задницу к себе. Горшок совсем улëгся на него, двигая размашисто только бëдрами, забрался под горячее (всё ещё прохладное для него) тело, нашëл и сжал пальцами соски. Князя выгнуло так, что Горшка аж подбросило. Мышцы сжали член, и семя брызнуло внутрь. Оба застонали, Горшок стиснул Князя руками и ногами до боли. - Мой Княже, мой... - Твой, только твой, судьба моя... * Жизнь бежала, летела стрелой. Князь никогда не думал, что так хорошо бывает. Они с Горшком были одни в огромном замке, полном гномьих чудес. Могли перебирать старые книги, могли складывать песни, - а могли и любиться в любое время и в любом месте. Князь мог рисовать в своё удовольствие, а у гномьих мастеров было чему поучиться. Работы по хозяйству было всего ничего. Да что говорить, если с парой огромных крыльев им принадлежал весь мир. И жили они на отшибе, никому до них не было дела, сам мир к ним не лез. Раз только забрëл один чудак, когда Горшка дома не было. - Добрый человек, ты здешний? - спросил у Князя, который во дворе на солнышке портки да рубахи развешивал. - Ну. - Про драконов тут не слыхал? - Не, - состроил Князь самую придурковатую рожу. - Я здешний князь, эт мой замок. А ты лыцарь, што ли? Дракона побить хочешь? - Я учëный, - разглядывая его лопоухое сиятельство, гость поправил очки. Лось он был, конечно, здоровый. - Провожу исследование древних ящеров в историческом аспекте. - А! - сказал Князь, давая понять, что ни пса не разобрал. - А ты один тут совсем? - зелëные глаза зашарили по Князю. - Ну. - Не страшно одному? Не скучно? Волосы у тебя как золото... - Ты руки-то убери, - предупредил Князь. - Если, конечно, мокрыми портками по роже не хочешь. Лось захохотал в голос. - Ой, напугал! Против такого в драке было не выстоять, силы не равны, но Князь оставлял её как последнее средство. Где-то в углах двора и старое гномье оружие завалялось, оно тут было раскидано повсюду, вперемешку с костями. Правда, Князь едва ли знал, с какого конца за него браться. А в небе, между тем, появилась тëмная точка, и Князь заплясал, дразнясь, по двору, чтобы гость её не заметил. Нечего разным проходимцам знать, что тут драконы водятся. - Хватит бегать от меня, всё равно изловлю, только раззадоришь, - он уж не раз огрëб портками, но Князь всё уворачивался. - Руки коротки! Лось подставил ему подножку, уронил на землю и навалился сверху. - Что ж ты тут поселился один, такой хорошенький? И получил локтем в бок и затылком по носу. И каблуком по коленке. Князь дотянулся до булыжника, но "учëный" легко скрутил его. - Ага, попался. Будешь мой. - А не пошëл бы ты отсюда? - рявкнул сверху подоспевший Горшок. - Вечно тебя тянет на чужое! Гость с рычанием развернулся к нему, лязгнул зубами. Князь уже видел, как Горшок оборачивается. Тот пару раз даже делал это медленно, чтобы похвастаться. Теперь оба перекинулись моментально. Ветром крыльев Князя смело как соринку к пролому в стене, и он укрылся за грудой камней, понимая, что соваться в битву драконов - верная смерть. Соперники поливали друг друга огнём, царапались и грызлись, пытаясь прорвать крепкую чешую, лупили крыльями и хвостами. Сил у этих дуриков было немеряно, Князь замëрз, проголодался и устал переживать. Хотя в бою решалась его судьба, и можно было только догадываться, что с ним сделает чужой дракон (возьмёт силой? сожрëт?), боялся он больше за Горшка. Наконец чужак вырвался из драки, пыхнул издалека огнём, как сплюнул, и медленно, тяжело полетел прочь. Князь выбрался из своего укрытия и подошёл к Горшку, перекинувшемуся в человека и осевшему на полуразрушенные ступени. Погром во дворе только усилился, от мокрого белья вообще ничего не осталось. - Проводи меня в кладовую, - попросил Горшок. Там он снова обратился драконом и улëгся, зарываясь в золото. Князь устроился рядом и прижался к горячему боку. Живот урчал, лежать на золоте было как стоять на горохе, но Князь считал, что его место здесь, пока Горшок не поправится. Три дня подряд он почти не отходил от своего дракона. Дыры в перепонках крыльев и подпалины потихоньку затягивались. Наконец Горшок принял человеческий облик, потянулся и сказал: - Жрать хочу. Обнял Князя, прижал к себе и добавил, видя в его глазах готовность быть хоть заживо съеденным: - Тебя бы я никогда не съел. Ты лучше любой книги. Я их с одного раза наизусть помню, а в тебе всегда есть что-то новое, понимаешь? Князь угукнул и прижался крепче. Он совсем одурел от голода и от наполнявшего кладовую дымного дыхания, но по доброй воле ни за что бы не ушёл отсюда. Горшок навалился на него, прижимая к неровной золотой груде. Задрал рубаху, стащил через голову, не до конца, оставляя пойманными руки. Исцеловал всего, губы, горло, соски, спустился по животу поцелуями, и неожиданно накрыл губами член. - Книжку новую нашëл? - пробормотал Князь, у которого глаза закатывались от удовольствия. Горшок отрицательно промычал и помотал головой, отчего Князю стало так хорошо, что он застонал. Когда он совсем разомлел, Горшок аккуратно растянул его и вошëл. Князь потом вспоминал этот день, думал, что тогда-то всё и случилось. Как-то особенно глубоко Горшок проникал в него, что-то странное, кажется, творилось в теле, но затуманенный разум не мог понять, что. Потом Горшок отнёс его в горячий источник, и оба долго отходили там. Князь даже уснул, а проснулся уже на кухне, от запаха супа. Горшок наварил целый котëл, похоже, по-быстрому, на своём огне, и Князю досталась миска, а остальное дракон сам выхлебал, куда только влезло. Горшок бурлил энергией, а Князь еле ползал. На второй день и в нём пробудился зверский аппетит. За неделю жор успокоился и был списан Князем на трëхдневную голодовку. А потом жизнь покатилась своим чередом. Горшок писал музыку, а Князь стихи, не останавливаясь, и складывали их в песни. Они разгребали завалы в замке, Князь разрисовывал стены, чтоб жилось повеселее. А потом расписал старую рубаху, чтоб в ней выступать. Горшку хотел сделать такую же, но того опять смущенье одолело. На ярмарку вместе с князевскими картинками и поделками они прихватили и инструменты, взяли и выступили, и их даже не побили. Ещё и позвали выступать на местный праздник. * Поссорились они, конечно, из-за Князя. Это он, продав очередные картинки, угостил Горшка медовухой. Тот в ответ повëл его пить вино, холодное, из погреба, потому что там, куда Горшок принëс, на празднике середины лета даже ночью стояла ужасная жара. Кажется, Горшку совсем нельзя было пить. Он никак не мог остановиться, мало соображал, где находится, и Князь забоялся, что Горшок перекинется среди толпы или сдуру пыхнет огнëм, а улететь не сможет. Хотелось бы утащить его домой, но воображение рисовало картинки, как пьяный Горшок вихляет в поднебесье и роняет его из ослабевшей лапы. Поэтому Князь попытался увести его от никак не пустевших бочек с бесплатной выпивкой куда-нибудь на сеновал, и хотел надеяться, что Горшок сдуру сеновал этот вместе с ним не спалит. - Княже, мать твою, отвали! Что ты как эта... - Горшок оттолкнул его. - Не мешай говорить с умным человеком! Дед, которому он ездил по ушам мутной философией, знатно путаясь в словах и махая руками, поглядел на Князя умоляюще. Князь снова потянул Горшка, тот толкнул его, не рассчитав силы, Князь ответил, потому что тоже был не то, чтобы трезвый, и как-то вскоре драка пожаром разбежалась по толпе празднующих крестьян. Князь попытался вытащить Горшка из всеобщего безумия, но получил в ответ только злобное: - Да кто ты такой вообще, чтобы меня учить?! - Я? Я кто такой?! - уворачиваясь от мелькавших со всех сторон кулаков, проорал Князь. - Ну что ж, я пошёл, своим умом проживëшь! Пошëл искать сарай, набрëл вместо того на речку и пляшущих возле неё девок в белых сорочках, так и гулял с ними до рассвета. С солнцем они куда-то делись, а он уснул в кустах. Встал с больной головой, напился из реки и решил идти в ближайший город, хотя где он сейчас, даже не представлял. Наниматься совсем уж батраком не хотелось, а в городе и музыканты, и художники всегда нужны. Но первым делом побрëл поискать, не осталось ли бражки полечиться. Подошëл к столам. А там, привалившись к ножке стола, сидел Горшок, грустный-прегрустный, и как увидел Князя, как посмотрел на него жалобно большими тëмными глазами, как свëл брови домиком, так Князь его сразу и простил. Не знал пока, глупый, что прощать ещё не раз придëтся. Горячительное пуще разжигало внутренний огонь, лишая Горшка всякого разума, и манило почти непреодолимо. А Князь верил, надеялся, что найдётся такая книжка, такое зелье, что их спасëт. В силу воли Горшка он верил слабо. Горшок держался, потом срывался, они ругались и даже дрались, и это вечной тенью маячило рядом с их счастьем. * Случился и другой повод для ссоры, гладко да сладко всю жизнь прожить вряд ли кому везёт. Во время работы над одной песней Князь вспомнил, что дома, в старых тетрадях, осталось что-то похожее, очень нужное, да подзабытое. - Давай сгоняем к моим, рисунки заберëм и весточку дадим, что я жив. И правда, сколько же времени прошло? Дома его, небось, уже схоронили. Сердце заныло. Горшку эта идея совсем не понравилась. - Перерисуй, - буркнул он. - Ты что, боишься, что я сбегу? Я? От тебя? - вытаращился Князь. И, кажется, попал в точку. - Обижаю я тебя. Как ты меня терпишь? Сам бы от себя давно сбежал, да разве получится? - Да не терплю я тебя, дурень, а люблю. Зачем мне сбегать. - А вдруг тебя обманут, запрут? Что тогда со мной будет? - Ты же придëшь за мной? Горшочек, знай, по своей воле я с тобой никогда не расстанусь. Что такое счастье? Вот утром просыпаешься и видишь, как подрагивают во сне ресницы любимого. Или открываешь глаза и встречаешь любящий взгляд. Когда хочется вместе нежиться в постели. Когда есть планы, ради которых хочется из неё выбраться. У них было столько всего, что Князь даже представить не мог, на что такое можно променять. - Пойдëм со мной, я тебя со своими познакомлю. Они хорошие у меня, в самом-то деле, думаю, примут тебя как родного. Но Горшок, разругавшийся со своим семейством, не торопился вливаться в чужое. Потащил его в кладовую, запустил руку в золотую груду, вытащил колечко с красным камушком. - Так не потеряемся. Я тебя на закате за околицей буду ждать. Наутро долетел он до закрайка леса у Князевой деревни, ссадил Князя, обернулся человеком, и не обнял даже, не поцеловал, а ткнул в спину так, что Князь пару шагов пролетел. Оглянулся - нет Горшка, как сгинул. Как плохо всё началось - так вкривь и вкось и поехало. Притащился он домой - мать на шею не кинулась. - О, явился, не запылился. Где пропадал? - У др... друга хорошего. - Быстро ж вы бабкины жемчуга промотали! А как чëрный день придëт! - и давай его по кухне мокрым полотенцем гонять. Отец со двора зашёл и с ходу: - Что вы здесь устроили! А ну, полезай, дурак, в подпол! Да в дверь уже староста стучал с двумя молодцами. - Ну что, Князь, хватит прятаться у мамки под юбкой. Добро пожаловать на королевскую службу. А ты, Серый, не кипятись, и до тебя очередь дойдёт, войну-то затяжную обещают. Ой-ой-ой, ой, беда! Сунется Горшок за ним, а у солдат стрелы, копья... Или того хуже, узнают, кем Князь дракону приходится, и Горшка за короля воевать заставят. Нет уж, он и сам как-то убежит. - Идëм, - сказал старосте. И матери: - Другу передай, чтоб не искал. Сунул ей в руки по-тихому колечко с красным камушком, за какое три их деревни купить можно, да и пошëл. Ну и погнали его с другими такими невезучими в городок поблизости, а оттуда в другой, где стали военному делу обучать. По дороге сбежать не удалось, а оттуда будто и вовсе выхода не было. Командир обзывал их лаптями, деревней, крыл по-чëрному и бил смертным боем. - Враг с вами цацкаться не будет! Двух беглецов при всех повесили под барабанный бой для острастки. А остальных учили, как лучше людей убивать. Враги, думал Князь, они же тоже люди, их так же их король на войну погнал, они не просились. Князь и тут кое-как выкрутился, за лишний кусок хлеба малевал тем, кто побогаче, разную страхоту на щитах да портреты, чтоб домой отправить. Ещё баб голых. И карты - их постоянно у солдат командиры отнимали, запрещено играть было. - Если б ты ещё выпивки настоящей намалевать мог! - смеялись товарищи по несчастью. Все они теперь были вместе, хоть в детстве дрались улица на улицу, деревня на деревню. А потом пришли вести из деревни, что в ночь, после того, как их забрали, бились в небе два дракона, и деревня, и округа, всё полыхало. Не всех, видать, король повывел, нашлось кому разоренье учинить. - А который победил? - сдуру спросил Князь, у которого сердце остановилось. - Тебе-то какая разница, кто из них тебя сожрëт? - Да не за тебя ли они бились? Кому из них ты под хвост засадишь? И все заржали. С тех пор кто-нибудь да пошучивал про Князя и драконов. В таком духе подкололи его и с новостью, что в королевской армии дракон завëлся. Огнëм, дескать, пышет, да ещё мужчиной видным оборачивается. Явно господского сословия, разговаривает по-учëному. - А из себя каков? - поинтересовался Князь. - Что, неймëтся уже? Росту - во! Кудри чëрные, глаза зелёные, так во все стороны и зыркают. Только он нос высоко дерëт, не про тебя, Княже, дракон-то! Князя и дальше дразнили, но он успокоился: если жив Горшок, то не в королевском плену. Пришёл и день, когда две армии встретились на большом поле. Враги, конечно, люди, такие же бедолаги подневольные, да вот если не ты их, то они тебя, а Горшка снова увидеть ох как хотелось. Князь бился, как мог. Весна была, ветер сладкий, оттаявшей грязи по колено - поторопился король битву давать. - Где же дракон его хвалëный? - ругались бившиеся рядом товарищи. И падали в грязь. Князю пока везло. Вдруг над головами прошуршало - замерли все, свои и чужие. Тëмно-зелëные крылья закрыли небо. А потом на вражескую часть поля обрушилось пламя. Крик, который поднялся над войсками, Князь не забудет никогда. Горящие вопили от боли, остальные - от ужаса, и кажется, не было ни одного, кто бы радовался победе. - Ах вы нелюди! - неприятель рядом с Князем отмер и взмахнул шестопëром. У Князя дурости хватило отскочить, закрываясь рукой, державшей топор. Воин из него был так себе и до сих пор спасало, что с той стороны такие же недоучки, но теперь врагов накрыло отчаяние. Топорище разлетелось в щепки, металл рванул предплечье, и кожаный наруч не спас. Кровь толчками забила из развороченной руки, заплескала в грязь, хорошо, кто-то из земляков оказался рядом, не дал добить упавшего Князя. Оставшихся врагов быстро перебили. Сдаваться никто не хотел - боялись живьём дракону на корм пойти. Это Князь потом узнал, когда в себя пришёл. Руку ему кое-как зашили, хотя думали - не жилец. - Раз проснулся, зарастëт, стало быть, - пообещал знахарь. - А вот работать вряд ли будет. Князь заплакал. Не работник, не музыкант, не художник он больше. Что ж теперь, с котомкой побираться? Хорошая новость была одна: не солдат. Как армия с места тронулась, бросили его с другими у какой-то сердобольной старушки. Пока у знахаря валялся, слух прошёл, будто дракон королевский ищет кого-то. - На поле, говорит, видел. Волосы как солнце, глаза, как небо. - Так про баб говорят, и то в сказках, - еле прошептал Князь. - А не ты ли это будешь, драконья зазноба? - Куда уж мне, у меня волосы как пакля, глаза как туман над болотом, - голоса совсем не было, сил говорить тоже. Все с кровью на землю вытекли. Вот и бросили его у старушек. Шило-то в заднице при нём осталось, как смог шевелиться, стал другим помогать. У него рука, да и та хоть как после задвигалась, а другие без рук, без ног, без глаз. С той стороны - вообще огарки, да бабы кого могли подобрали и выхаживали. Может, и их мужьям в чужой земле добрые люди попадутся. Так до следующей весны и проболтался, пока дороги не встали. Напоследок помог товарищам по несчастью огород вскопать да поле вспахать. Они все уж худо-бедно приловчились, даже в плуг впрягались, лошадей ведь тоже в армию позабирали. А после в чëм был, в том и в путь пустился. Хотел Горшка отыскать, да где? Мир большой. Не к Лосю же топать с вопросом, в ножки кланяться? Так что пошëл на родину для начала. Наученный уж был - вечером к дому тайком прокрался, дождался, пока отец по нужде выйдет. Тот перепугался весь, просил мать не тревожить. - Деревня, вишь, погорела. Если б не подарок твой, померли бы две трети от голода и холода. Ищут тебя, сынок. Друг твой приходил, побитый весь, мать его на порог не пустила, лесом послала. Староста спустя время притащился, с ним стража королевская, да благородный какой-то, дескать, из его казны колечко ты вытащил. Да посмотрел на наши несчастья, на дома отстроенные, и решил с нашей семьи семь шкур не драть. Но я-то вижу, ты ему нужен, не колечко. А ты как сам, сынок? Ты ж как тень самого себя, дай хоть котомку тебе соберу. - Ты мне бумагу и краски собери, - попросил Князь. - Хлеба уж люди добрые подадут. - Откуда ж им хлеба на всех взять, - отец смахнул слезу. - Война, она не кормит, она жрëт в три горла. Так и побрëл Князь дальше. Про гномьи замки спрашивал, от королевских слуг прятался, волосы сажей мазал. Учился заново другой рукой рисовать. Песни пел, просто так побираться стыдился. Думал, может, о песнях его до Горшка слух долетит. Так-то шатался он по разным землям до самых холодов. Догнали его слухи, что его король со своим драконом поссорился. Захватывали они всё новые земли, да дракон взъярился, чего-то король ему не додал. Видно, много попросил. И побоялся король, что дракон против него повернётся, слуг подослал, когда тот в человечьем обличье спал. Князь только усмехнулся, сон у драконов чуткий, как у кошки. К чести дракона, простых людей трогать он не стал, от короля только лёгкий пепел оставил. Про гномов говорили разное. То там, дескать, они в горах жили, то здесь. Князь, дурак, даже название крепости у Горшка в своё время не спросил. А куда летали, рядом, рукой подать, - пешком, может, три года топать. Это с неба всё как на ладошке видно, а на земле поди догадайся, то тëмный лес, то болото, то заварушка, то деревня чумная. Ну, добрëл он до знакомого городка к осени, когда что люди, что всякая живность спешат запасов наделать да по щелям забиться. Спросил, далеко ли до гор. Сказали, что и на западе горы, и на севере горы, там и там гномы жили, до любых к зиме как раз дойдёт. Да какой же дурак зимой в горы суëтся. Только такой, как он. В своей худой одежонке, в сапогах на честном слове, с пустой котомкой - на смешных да похабных картинках много не заработаешь - пошëл на закат, вроде бы туда они с Горшком направлялись. Только он больше на Горшка любовался да на виды земли и неба, чем за направлением следил. Да и то, может, не напрямик они летели. Может, на небе, как и на земле, дороги не прямые. А может, Горшок хотел ему побольше красоты показать. Он тащился к горам бесконечно долго, чувствуя отчаяние. Горная цепь встала на горизонте как синяя полоса леса, как низкая грозовая туча. Он шëл, она росла. Неукротимо, но слишком медленно. Казалось, горы близко, но он всё шëл, шëл, а будто стоял на месте. Горы, на самом деле, были огромными, человеческой жизни не хватит, чтобы их обойти. На вершинах белели вечные снега, это можно было разглядеть, когда тяжëлые влажные тучи не лежали, укрывая больше, чем две трети: горы были настолько выше туч. Снеговые пики тогда блестели смертельно, как кинжалы. То, что издали казалось сеткой трещин на камне, на деле было множеством широких бездонных расселин. Но Князь не мог не идти - вдруг Горшок там без него обратится в камень? Сидя ночью у огня, он вспоминал, как смотрел так же на огонь в очаге вместе с Горшком, заплетал ему косички, как у северных варваров, которые Горшку неожиданно нравились. Горшок был похож на молодого медведя, ещё не заматеревшего, сильного и доброго. Медведь, думал Князь. Мишутка. Вот и имя новое подобралось, как встретимся, так и подарю. Погода становилась всё холоднее, а места всё безлюднее. В редких деревнях его опасливо оглядывали, болтали, что пока дворяне во дворце делят власть, вокруг творятся безнаказанные жестокости. Да ещё война и смута выгребли почти всех мужиков, иной раз вдовы чуть не дрались, кто возьмëт путника на постой. Он тогда врал, что его и в другое место ранили. В лесу он перебивался грибами и ягодами, и когда его неожиданно скрутило, решил, что с голодухи глаза подвели и сожрал что-то не то. Он едва успел стащить портки и вцепиться в ближайшее дерево, чтобы не свалиться. Внутри крутило, резало, как ножом, потом подотпускало, и он стоял, обливаясь холодным потом, медленно отходя, с ужасом ожидая очередной волны боли. Он всё ждал, что из него сейчас с обоих концов польëт в три ручья, но, напротив, что-то огромное, шершавое, обдирая внутренности и разрывая вход, прокатилось внутри, раз, другой и третий. Князь оглянулся. На первом снегу - везёт же ему с первым снегом! - лежали три как будто бы булыжника, не совсем ровные, немного отличавшиеся по цвету и форме. Снег вокруг порозовел от крови. Князь с ужасом смотрел на камни. Кто и когда ухитрился засунуть их в него? Может, здешние духи так шутят? Может, это проклятие какое? И что тогда, как часто это будет повторяться? Он стоял, прижавшись к дереву, унимая дрожь в ногах. Потом обтëрся снегом, подтянул портки и захромал кое-как в сторону гор, подальше от этого места. И вдруг понял, что не может оставить эти камни. Как помутилось в голове. Он их очистил и сложил в котомку, рядом с рисунками и красками. Камни были довольно тяжëлыми, а он и себя-то тащил с трудом, но вот выбросить их не мог, и всё тут. Когда его посреди леса резким свистом остановили разбойники, он даже не испугался. Взять с него было нечего, а сам он, отощавший, почерневший на солнце, с вымазанными сажей волосами, вряд ли им глянется. Они ж не сердобольные вдовы. - Эй, парень, что там у тебя? Мешок, вроде, тяжëлый. Один из бандитов стащил с плеч котомку, вытряхнул всё на снег. Другие принялись обшаривать Князя, заставили снять сапоги, потрясли и вернули, не позарились. Нашли пару монеток и нож. Посмеялись над рисунками. - Эти мы себе заберём. А камни тебе на кой? - Бумагу прижимать, - соврал Князь, не моргнув глазом. - Куда ж ты идешь? - В горы, - пожал он плечами. - Зимние пейзажи рисовать с натуры. - Ладно, топай, блаженный. Да волков поберегись. Разбойники скрылись в чаще, а Князь собрал свои пожитки и потопал дальше, приплясывая от холода. От волков рисунками не откупишься... До снега он видел вроде бы дорогу на горе, а где дорога, там и люди, авось не придётся один мох с камней жрать. Волков он встретил на равнине перед горами - и на дерево не влезть. И котомка оттягивала плечи - то ли камни подросли, то ли сам он так вымотался. - Здравствуй, обед, - поприветствовал вожак Князя. Тот замер. - Куда путь держишь? - Не к нам ли в желудки? Волки окружили его кольцом, скалили зубы, насмехались. - Да на кой я вам, одни кости, - взмолился Князь. - Ничего, тут и костям будешь рад. Сейчас бросятся, понял Князь, сорвал со спины котомку и упал, пряча её под живот, накрывая собой, защищая странные камни, сам не понимая, что с ним творится. Просто так было надо. В небе над ними кружила вроде бы большая птица, похоже, дожидаясь волчьих объедков. Князь обречённо закрыл глаза. Вдруг струя пламени снесла нескольких волков, остальные с визгом и бранью брызнули прочь. Князь осторожно оглянулся. Горшок? Лось? Кто первым нашëл его? Посреди поляны стоял здоровый парень, одетый даже легче Князя, весь какой-то чëрный. Почему-то Князь видел его именно чëрным, хотя кожа была обыкновенная, белая. - Что там у тебя? - рявкнул незнакомец. - Где украл? Отдавай, тебе это не нужно! Князь глянул на него бешено, готовый защищаться до последнего, хотя куда ему против дракона. - Не подходи! Дракон принюхался, потом легонько дунул, и Князь почувствовал, что его давно слипшиеся сосульками волосы расправились. - Ты что здесь забыл, художник? - Горшка ищу, - неожиданно сознался Князь. - Ты его знаешь? Дракон захохотал, потом перекинулся, подхватил забившегося Князя и поднялся в небеса. - Пусти! Куда! - заорал Князь. Этот тоже решил его присвоить? - К дурню этому, Горшку твоему наглядному! - пророкотало сверху. Они летели куда-то, их болтало в облаках. Князь уже знал, что облака состоят из пронзительной сырости, из колючих льдинок, а не из мягкого пуха. Дракон действительно был угольно-чëрный, весь, даже брюхо, куда темнее Горшка, свет как будто тонул в его чешуе. Они летели долго, потом опустились во двор знакомого замка. Чëрный шарахнул хвостом, снося кусок стены. - Так ты, значит, Князь? - спросил он, обращаясь человеком. - А ты? - Ягода. - Горшков брат? - распахнул глаза Князь. Да что тут в темноте разглядишь? Ягода потащил его знакомыми переходами, рассказывая по дороге: - У нас имена как дают? Отец решил, что моë яйцо на ягоду похоже. А у Горшка было коричневое, в чëрных пятнах, кривое какое-то. Отец всë ругался - горшок кривой, дурак недоделанный. Первенец, а такой неудачный. Князь вспыхнул. - Сам он неудачный! Ну неуклюжий, ну говорит порой, как будто камни ворочает, но разве ж это он весь? Ягода захохотал. - Лучше думай, как своих назовешь! Князь аж остановился. - Каких... своих? - Тех, которых снëс и в котомке таскаешь! Смех Горшкова брата гремел в тоннелях. Они вывалились в кладовую. Горшок в драконьем облике лежал, свернувшись клубком, уткнув нос в белый сарафан и расписную рубаху. - Так и валяешься? Ты посмотри, кого я тебе привëл! - заорал Ягода с порога. Горшок принюхался, встрепенулся, перекинулся и бросился к своему Князю. Они сцепились, склеились, и стояли так, потеряв счëт времени. * А потом Горшок отмер и спросил: - Где ты пропадал? Зачем меня бросил? Зачем обратно пришëл? Конечно, нужен он Горшку такой, отощавший, почерневший, с одной рукой. В жизни Князь не оправдывался. - Отдать тебе кое-что хотел. А потом Ягода меня к людям свезëт, всё равно куда. Тебе же не трудно? Оглянулся на Ягоду, Горшку котомку сунул, не глядя. Барахло - дело наживное, сколько уж раз он всë терял. Вот Горшку он камни почему-то спокойно смог отдать. Ну снëс, так снëс, дальше со своей драконьей дуростью сами разбирайтесь. А он пойдёт помрëт где-нибудь потихоньку. Горшок оторопело держал сумку, Ягода не спешил. - А говорил - судьба, навсегда, - с обидой сказал Горшок. - Ну и ты говорил, - с не меньшей обидой бросил Князь, расправляя плечи. Сил для гордости оставалось всего ничего. - Ты в сумку-то загляни, - Ягода усмехнулся. Горшок потянул завязки на горловине, уставился внутрь, принюхался, вытаращил глаза, и вдруг со всей дури притянул к себе Князя, больно стукнув рëбрами о камни. - Так что ж ты мне, дурень, голову морочишь? Если б не любил, такого бы не было! Куда по-тихому улизнул Ягода, они и не заметили. Прихватив с собой котомку, целуя по дороге, Горшок потащил Князя в спальню, по дороге передумал и свернул на кухню. - Ты худой такой, намаялся, видать, бедный. Взгляд Горшка заметался между котлом и Князем. Руки сами не хотели разжиматься. - Иди, иди ко мне, - решил за него Князь, сам откидываясь на стол. Внутри у него всё ещё болело после камней, но рецепты из той самой книги за два года он не забыл. И Горшок не забыл, как раскладывал его на этом самом столе. Стянул штаны, задрал рубашку. - Одни кости... Хороший мой, я думал, что ты сбежал от меня, но всё равно искал, без тебя не мог, а потом как будто умер, понимаешь? Я бы украл тебя, я бы убил за тебя, проклинал - а всё равно искал, я бы и сегодня тебя добром не отпустил, если бы ты сам не остался. Я сам себя боюсь, Княже... И целовал его, и тëрся, и прижимался. - Я не хотел, чтобы тебя из-за меня убили или убивать заставили. Про то, как Лось на его глазах кучу людей сжëг, рассказать не посмел, особенно здесь и сейчас. - Ты ради меня? Меня защищал? Ты - меня? - Горшок выглядел просто потрясëнным, замер и как-то по-новому поглядел на Князя. Он, слабый человек, защищал огромного, сильного, огнедышащего ящера? - Княже мой, - обнял, прижался. Снова гладил, целовал, притирался, попытался сунуть пальцы, но Князь переложил его руку себе на грудь, сам, как мог, обхватил оба члена. Горшок накрыл его руку своей большой горячей ладонью. - Что, боишься снова снестись? - засмеялся Горшок. - С тобой - не боюсь, дай, заживëт только... Горшок в ответ снова поцеловал его глубоко и быстрей задвигал рукой. - Соскучился по тебе, прости, не могу, не отпущу... - Не отпускай, - согласился Князь. - Да я и сам не уйду, если не прогонишь.... - Ни за что... - выдохнул Горшок и погладил его щëку, размазывая их смешавшееся семя. * Из яиц в разное время по очереди вылупились три девчонки. Три маленьких вполне человеческих младенца. Указующая путь, Защитница и Спасительница. На драконьем языке это звучало куда проще и короче. Отец Горшка рвал и метал, считал, что это позор, что только у такого Горшка-недоделка могли появиться сразу три девчонки. Но потом на дочек вдруг явились поглядеть старейшины драконов. Они сказали, что это благословение, что грядëт эпоха матриархата, мира и изобилия. Князь не знал, доживёт ли до этих счастливых времён, ведь людской век короток, но сейчас он был с теми, кого любит, и был счастлив.