На рассвете мы возродимся

В первую же ночь в Красном замке ей приснился Звездопад. Ей снились его светло-серые, нетронутые беспощадным временем стены, увитые многолетним плющом, высокие башни, гордо тянущиеся к облакам, могучий колокол, который был старше Драконьего камня. Эшара шла по мощеной дорожке вдоль замка, спускаясь к деревне. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, дарили блаженное тепло, лаская ее, подобно материнским объятиям. На душе у нее было спокойно и радостно. Встречавшиеся ей знакомые крестьяне весело кричали ей всякие глупости, а она отвечала им звонким смехом. Но тут она заметила силуэт в конце тропинки. Эшара прищурилась, однако солнце, до того бывшее ей другом, теперь обернулось против нее, слепя ей глаза и мешая разглядеть лицо знакомого незнакомца. Все, что ей удалось увидеть, это рукоять меча, выглядывавшую из-за его правого плеча. Он стоял неподвижно и в упор взирал на нее, а после, резко развернувшись, пошел прочь. — Стой! — крикнула она. — Эртур, подожди! Она отчего-то была уверена, что это он и никто другой. Эшара кинулась следом за ним, перепрыгивая через три, а то и четыре ступеньки. Нельзя было позволить ему выйти за ворота, иначе случится непоправимое! Иначе она его больше никогда не увидит вновь! Она отчаянно звала его, но Эртур и не думал замедляться, его ровная спина продолжала удаляться от нее, а Рассвет, висевший на спине, гордо отражал солнечные лучи. И когда ей показалось, что она вот-вот дотянется, он перешел невидимую границу и тут же растворился на ее глазах, так и не обернувшись. — Нет… — она заплакала. — Вернись, ты нужен мне… Эшара резко вынырнула из объятий душного сна, тяжело дыша. В спальне уже было светло, из приоткрытого окна доносились приглушенные голоса слуг. Прикоснувшись к лицу, она ощутила на пальцах влагу. Несколько секунд Эшара пыталась осознать, где она и как тут очутилась. Она была в Красном замке, не дома. И ей стало так нестерпимо больно от одного этого осознания, что она только пуще заплакала, обняв краешек одеяла. Хотя бы наедине с собой можно было поддаться слабости. Она скучала по дому. По единственному дому, который знала. Единственному дому, который у нее был. Весь вчерашний день она храбрилась, убеждая себя, что таков ее путь, и она обязана пройти его достойно. Но утренний сон обнажил ее затаенные страхи и тоску. Она не покидала родного острова, сколько себя помнила, а помнила она себя целых пять лет. За эти годы остров, примостившийся на устье Быстроводной, как и замок, стали частью нее. В нем она пустила корни, в нем чувствовала себя нужной, дышащей… живой. И теперь напоминала себе растение, вырванное с корнем по чьей-то жестокой прихоти и пересаженное в непригодную для него почву. В этом далеком, безжалостном к слабым душам месте она была совершенно одна. Совершенно?.. Только одному единственному человеку, во всем Красном замке не было на нее наплевать, но ведь он ее почти и не знал. Вчера Эшара убедилась, насколько Эртур Дейн был далек от семейных уз, которые порвал, вместо воли отца избрав путь, ведущий в Красный замок. Разве не должен брат обнять сестру, которую много лет не видел? Разве не должен он проявить теплоту и радость? Но Эртур Дейн был сдержан и растерян — она четко видела смятение в его глазах, хоть и не могла понять, чем оно обусловлено. Эртур даже отдаленно не был похож на своего старшего брата, который всячески опекал младших сестер, заботился о них, временами проявляя излишнюю, по мнению Эшары, нежность. Его брат же был похож на меч, с которым не расставался — такой же холодный и безукоризненно отточенный. А что это был за сон? Эртур, отдаляющийся от нее, и она, безнадежно пытающаяся его догнать. Эшара прокрутила в голове сон, вспоминая детали, которые с каждой прошедшей минутой становились все более расплывчатыми, оставляя за собой лишь неприятное послевкусие. Вздохнув, она решила подняться. Негоже в первый же день прослыть во дворце ленивой свиньей. Сегодня ей предстояло быть представленной королеве. Выбрав для этого самое лучшее из своих платьев, Эшара при помощи привезенной из Звездопада служанки нарядилась в него. Для такого случая Элиас распорядился сшить сестре платье из лучшего шелка и в лучших дорнийских традициях. Позднее, посовещавшись с женой и сестрами, решено было поумерить пыл дорнийских традиций, дабы не шокировать королевский двор… раньше времени. И все же вырез платья был несколько глубоковат, по меркам жителей Красного замка. Платье глубокого аметистового оттенка совмещало в себе дорнийские и столичные веяния. Длинные, почти до самых запястий рукава расширялись книзу, чуть пышная юбка была украшена узорами их дома с изображением падающей звезды. Волосы опытная Мира завила в крупные локоны и, закрепив на затылке украшенным сапфиром гребнем, перебросила ей через плечо. Тяжёлое ожерелье с таким же крупным сапфиром посередине подчеркивало хрупкость шеи. Весь этот напыщенный шик был явным перебором в понимании Эшары, однако Элиас и его молодая жена настояли на том, чтобы Эшара одела именно это платье и именно эти украшения. «Первое впечатление — самое важное. По твоему одеянию будут судить не только о тебе, но и о нашем доме. Ты не имеешь права посрамить нас, явившись к королеве в каких-то лохмотьях. Ты должна показать им, кто ты и откуда. Ты — дорнийка, но ты уважаешь традиции их дома.» — примерно так выразился ее мудрый и дальновидный брат. — Вы так хороши, миледи! — восторженно заговорила Мира, которая почти не смолкала все утро, выливая на голову госпожи свое восхищение замком. — Все мужчины будут у ваших ног! Только вам надо добавить побольше румян, а то вы очень бледны. Неужто знакомство с ее величеством вас напугало? Эшара, обычно благодушная со слугами, велела ей заниматься своей работой молча. Она и правда волновалась, шутка ли, предстать перед королевой Вестероса? А если она споткнется об эти бесконечные юбки или неловко сделает реверанс? Или от волнения ляпнет какую-то глупость? Девушка решительно поглядела в зеркало, нахмурившись своему отражению. Хватит! Она Эшара Дейн, потомок древнейшего рода. Ведь так ей сказала септа Кирра? Кем бы она не была в прошлой жизни, откуда бы не прибыла, в ней совершенно точно текла кровь Дейнов. Напомнив себе об этом, она уже более уверенно покинула свою комнату. То, что день не задался, она поняла сразу же, как только столкнулась в коридоре с красивой, светловолосой девушкой, посланной сопроводить ее в покои королевы. Девушка представилась Серсеей Ланнистер. Мысленно застонав, Эшара последовала за ней. Уж что, а это имя память услужливо ей сохранила — имя будущей королевы Семи Королевств. Пятнадцатилетняя Серсея была именно такой, какой она себе и представляла: надменной, заносчивой, убежденной в собственной неотразимости девицей с бесстрашными и решительными глазами той, кто точно знает, чего желает в жизни. Но вот получит ли она желаемое, несмотря на всю ее смелость и самонадеянность, решать придется не ей. Серсея успела окинуть ее придирчивым взглядом, задержав взгляд на вырезе платья, и, не найдя причин для пренебрежения, продолжила путь с чуть более доброжелательным видом. Эшара мысленно закатила глаза. Конечно же, дочь Тайвина Ланнистера умела ценить в людях в первую очередь богатство. А ещё храбрость. Всю дорогу Серсея молчала, а когда перед ними отворились двери в покои королевы, Серсея со скучающим видом пропустила ее вперед. А где же наставления, напутствия, подсказки о том, что королеве говорить можно, а чего нельзя? Эшара чуть поджала губы. Она справится и сама. — Леди Эшара из дома Дейн, — громко возвестил о ней стражник у двери. В просторных покоях королевы собралось около дюжины придворных дам, в числе которых были две-три фрейлины. Все дамы, разодетые и расфуфыренные, с любопытством рассматривали ее. В сущности, расфуфыренными они не были, но Эшара, которой была привычна дорнийская свобода во всем, включая одежду, видела их именно такими. Она мысленно поблагодарила Джейн, жену Элиаса, за то, что помогла создать ей одежду, выделяющую её самобытность среди напыщенности столицы. Королева Рейлла восседала в кресле с высокой спинкой, расшитом красным бархатом и золотыми узорами. Кресло располагалось на небольшом своеобразном пьедестале, отчего она будто бы возвышалась над придворными. Эшара сделала глубокий реверанс, украдкой поглядев на королеву. Рейлла была ещё достаточно молодой женщиной, однако лицо её было отмечено печатью усталости и разочарования. Тяжёлые веки, такие красивые в молодости, теперь нависали сильнее, придавая её лицу ещё больше утомленности. Тонкие губы были плотно сжаты, а на лбу можно было заметить тонкие полоски преждевременно морщин. Однако несмотря на это королева ещё не утратила былой красоты, в ней непостижимым образом сочетались одновременно горделивость и покорность. Эшара заметила любопытную деталь: одеяния придворных дам не отличались излишней скромностью, однако королева была запахнута в закрытое платье с высоким воротом. Неужто она настолько набожна? Рядом с ней на небольшой кушетке, качая ножками, сидел её сын, шестилетний принц Визерис. Мальчик был удивительно красив: белоснежные волосы кое-где переливались золотом, большие пурпурные глаза с любопытством рассматривали новую гостью. — Поднимитесь, дорогая, — спокойно проговорила Рейлла, и только после этого Эшара выпрямилась. — Мы рады видеть сестру лорда Дейна при нашем дворе. Надеюсь, долгий путь не утомил вас, дитя? Классическая фраза, вызубренные слова. Наверное, так встречают своих гостей все королевы мира. И Эшара знала, как на эти слова отвечают гости королев. — Ваше Величество, для меня нет большей чести, чем находиться здесь, — она сделала изящное движение головой, которое можно было принять за легкий поклон. — Дорога меня совсем не утомила, напротив, это было мечтой моего детства — посетить Красный замок. — Эшара на мгновение умолкла, прежде чем продолжить. — Мой брат просил передать вам свое почтение и скромный подарок, преподнесенный от всего сердца. При этих словах двое слуг внесли в комнату небольшой сундук и по ее кивку подняли крышку. Придворные дамы чуть вытянули шеи, желая получше разглядеть содержимое сундука. И оно того стоило! Диадема из чистого золота, чьи ободки напоминали перепонки драконьих крыльев, украшенная десятками мелких бриллиантов и увенчанная посередине огромным рубином. То была очень тонкая работа, над которой полгода бились мастера Звездопада. Элиас планировал под каким-нибудь благовидным предлогом наведаться в столицу в ближайший год и преподнести этот подарок ее величеству. Но судьба распорядилась иначе, и эта честь выпала его сестре. Уголки губ королевы чуть приподнялись в одобрительной улыбке, и Эшара довольно улыбнулась. Еще бы ей не понравилось! Эта корона стоила дороже парочки небольших ланнистерских деревень. — Это весьма щедрый и изысканный подарок, — промолвила королева, кивая слугам, чтобы те унесли сундук. — Передай мою благодарность и восхищение лорду Дейну. С этими словами она сделала плавный жест рукой, и маленькая служанка торопливо поставила у ее ног еще одну кушетку, рядом с принцем. Повинуясь взгляду королевы, Эшара приблизилась и опустилась на нее. Та же служанка подала сперва королеве, затем и ей кубки с вином. Это стало сигналом для остальных, что дорнийка с достоинством прошла первый этап. Понемногу в зале начали раздаваться негромкие голоса. Придворные полушепотом принялись обсуждать между собой новую знакомую, ее внешность, манеры и подарок. Отпив из кубка, Эшара с интересом наблюдала за высокородными дамами. Насколько же они отличались от дорниек! Им была присуща благоразумная сдержанность и притворная строгость взглядов с претензией на фальшивую целомудренность. Женщины Дорна не считали нужным скрывать свой нрав за оболочкой поддельной скромности. Привыкшие жить, говорить и принимать решения наравне с мужчинами, они не скрывали своего мнения в угоду мужской гордыне. А еще дорнийки не улыбались так правдоподобно дружелюбно тем, кого не переносили на дух. Их губы могли лить мед, однако улыбка таила в себе смертельно опасный яд, а взгляд резал острее ножа. Повернувшись, Эшара обнаружила, что королева Рейлла уже некоторое время наблюдает за ней. — Сколько вам лет, дитя? — Девятнадцать, ваша милость. — Вот как. В Королевской Гавани это возраст, когда юные девушки вступают в брак и продолжают линию своего рода, — как бы невзначай заметила королева. — В Дорне взгляды на брак отличаются, моя королева, — мягко улыбнулась Эшара, знавшая, что эта тема будет непременно поднята в столице Вестероса с ее старомодными взглядами. — У нас девушка может повременить с замужеством еще несколько лет, если не желает связывать себя узами брака. — Хмм. — Королева странно поглядела на нее. — Вы очень красивы, дорогая. Девицам с вашей внешностью лучше раньше выходить замуж, поверьте. Замужество уберегает их от бед. Тем более если они родом из жаркого Дорна с его врожденной пылкостью. Она отпила вина, не заметив или сделав вид, что не заметила, как Эшара вспыхнула. Королева открыто намекала на то, что девушка, вроде нее, вполне может опуститься до неподобающей связи. Хуже того, она даже намекала на свободные нравы дорниек. Не ожидавшая столь внезапного нападения от милой на первый взгляд королевы, Эшара растерялась. Язвительный ответ так и вертелся у нее на языке, но тут весьма своевременно в памяти всплыли слова Эртура: не говори все, что думаешь. Эшара сделала вдох и, улыбнувшись своей самой очаровательной, самой ядовитой из своих улыбок, промолвила с невинным видом: — В Дорне и в Королевской Гавани разные представления о бедах, ваше величество. Несчастное замужество считается большей трагедией, чем появление на свет бастарда, рожденного в любви. Выражение лица королевы мгновенно переменилось. Флегматичная мягкость и скучающее безразличие исчезли, уступив место жесткости. Эшара невольно запнулась, не ожидав такой реакции. Похоже, королева и правда была весьма и весьма благочестива, раз так отреагировала на слова о бастардах. — В таком случае, вам не будет скучно у нас, леди Дейн, — намного прохладнее заметила она. — Думаю даже, ваши слова придутся весьма по вкусу королю. Что значила эта фраза, Эшара не успела подумать, ибо голос решил подать малолетний сын упомянутого короля, перетянув на себя внимание. — А кто такие Дейны? Королева перевела взгляд на сына, и лицо ее смягчилось. — Это один из домов Дорна, милый. — И у них есть девиз? Мальчик как раз начал изучать с мейстером дома Вестероса и любил повторять девизы своего дома, а еще отчего-то дома Грейджоев. — Разумеется, есть. Леди Эшара, не подскажите моему сыну, каков девиз вашего дома? — «На рассвете мы возродимся», — ответила Эшара. Глаза мальчика загорелись. Ему явно пришелся по вкусу девиз. — А что он означает? — требовательно спросил он, глядя на девушку. — Есть разные интерпретации, мой принц, — проговорила Эшара. — В нашей семье верят, что души Дейнов могут перерождаться, и происходит это с первыми лучами солнца. А по другой версии, когда наступит конец всего живого, те, в ком течет кровь Дейнов, возродятся снова. — Забавная легенда, — равнодушно отозвалась королева. — Главное, чтобы, возродившись, они не забывали свой первейший долг, который заключается в служении. — Можете не сомневаться, моя королева, Дейны всегда помнят и чтят данные клятвы, — вновь улыбнулась Эшара, стараясь не замечать пренебрежения в голосе Рейллы. — Хорошо. Тогда вы с этого дня приступите к своим обязанностям. Вас будут обучать всему, что должна уметь фрейлина принцессы. И если я решу, что вы достойны должности фрейлины при будущей королеве, вас отправят на Драконий Камень. — Как прикажете, ваше величество, — склонила голову Эшара, интуитивно догадываясь, что королева ее невзлюбила. Что ж, никто не обещал, что будет легко. А ее целью было не выбиться в любимицы королев или королей династии, обреченной на неизбежный крах. Ее целью было выживание для себя и своего дома. *** Серсея, воспользовавшись тем, что все внимание на себя перетянула дорнийка, незаметно выскользнула из зала, направившись в покои своего брата. Сегодня он должен был говорить с королем, и ей хотелось из первых уст узнать, как все прошло. Едва она открыла двери, до ушей донеслись повышенные голоса, один из которых принадлежал ее отцу. Тайвин Ланнистер редко позволял своему гневу брать над ним верх, но, если уж такое случалось, его старшие дети старались по возможности не попадаться отцу под горячую руку. И Серсея непременно развернулась бы обратно, если бы не маленькая деталь: второй голос принадлежал Джейме. Ее младший брат-близнец был непокорен и своеволен, однако питал к отцу глубокое и искреннее уважение. Оттого нечасто можно было наблюдать сцену, где Тайвин Ланнистер кричит на сына. И раз уж это происходит, объяснение могло быть одно: он уже узнал последние новости. Серсея, сжав кулаки и собрав всю свою храбрость, шагнула в спальню. Как раз вовремя, чтобы собственными глазами лицезреть, как отец, размахнувшись, ударяет Джейме по лицу. Голова брата резко дернулась, а щека мгновенно покраснела. Серсея, набравшая воздуха что-то сказать, так и застыла. Отец. Ударил. Джейме. Не может быть… неужели он узнал о них?.. — Как ты посмел?! — бушевал Тайвин. — Как ты, мальчишка, посмел так меня опозорить? Как посмел просить короля без моего ведома?! Джейме молчал, сжав челюсть. Серсея хорошо знала этот взгляд исподлобья. Обычно он предшествовал последней капле его терпения, после чего брат бросался в омут с головой. — Отец! — воскликнула она, стремясь перетянуть на себя внимание одновременно обоих мужчин. — Что происходит? Тайвин резко развернулся и вперил на нее колючий взгляд. В его глазах полыхала ярость — таким она его еще не видела. Девушка невольно попятилась. — Это ты его надоумила? — крикнул десница. — Говори живо, это ты внушила ему идею вступить в Королевскую Гвардию? — Отец, Серсея не при чем… — начал было Джейме. От облегчения Серсее захотелось рассмеяться. Хвала богам, он не узнал об их порочной связи с братом. Одновременно с этим, понимание, что их маленький план удался, отозвалось в душе триумфом — весьма опрометчиво отразившимся на лице. Тайвин от ее улыбки только взбесился еще больше. Подскочив к ней в два шага, он до боли сжал ее плечо и с силой встряхнул. — Ты — мелкая, испорченная, избалованная девица, привыкшая, что любой ее каприз исполняется, — тихо выплевывал слова Тайвин. — Теперь тебе зачем-то понадобилось, чтобы твой брат служил при короле? Ты хоть понимаешь, что ты натворила?! Тайвин слишком хорошо знал своих детей, по крайней мере, ему нравилось так думать. Джейме был упрям, безрассуден, но глупостью и эгоистичностью никогда не страдал. А вот его сестра привыкла, что в семействе Ланнистер с ней обращались, не иначе как с принцессой. Капризной, взбалмошной, своенравной принцессой. Она привыкла ни в чем не знать отказа. А уж Джейме, души не чаявший в сестре и вовсе в ее руках превращался в мягкую глину, из которой она лепила, что вздумается. Так виделось все Тайвину. К огромному счастью его детей, он не догадывался об истинной подоплеке отношений близнецов. А ведь начиналось все почти невинно. Двое детей, привыкших все делить друг с другом, даже утробу матери, и не иметь друг от друга секретов, всего лишь хотели познать возбуждавшие их любопытство части тела, которые принято скрывать под покровом одежды. Но прознавшая об этом мать, без долгих, но таких необходимых объяснений разделила их, поставив в дверях дочери охрану. Покойная Джоанна, знай она, что тем самым лишь заложит в их умы опасное зерно любопытства и тайного желания, без сомнения, поступила бы мудрее. Ведь запретный плод сладок, он манит и притягивает растревоженное воображение, а неотвеченные вопросы лишь подогревают интерес. И тогда навязчивые мысли пускают корни, вырастая и становясь непреодолимее. Сначала у Джейме были смутные желания и тело, отзывавшееся на греховные мысли, потом следовали страх и раскаяние. Затем попытки отрицать очевидное и «исправиться». В отличие от него, Серсею, любившую с детства рассказы о Эйгоне Завоевателе и его сестрах, сомнения и муки совести тревожили куда меньше. И вот однажды, прознав, что отец собирается обручить брата — ее брата! — с какой-то девицей, Серсея пришла в ярость. Джейме принадлежит только ей, только на нее он может смотреть, только ее может желать! И четырнадцатилетняя Серсея, привыкшая брать свое любой ценой, однажды просто соблазнила брата. Это оказалось до смешного просто. Понимание развратности их поведения, моральные устои и догмы их религии — все разбилось об ее решимость и вожделение Джейме. Однако, чтобы привязать к себе брата, этого не было достаточно. Нужны были цепи, зримые и крепкие, которые они не побоятся выставить на всеобщее обозрение, против которых даже отец не сможет ничего сказать. И цепями этими могла стать лишь служба в Королевской Гвардии, подразумевавшая под собой обет безбрачия. — Безмозглая идиотка! Ты хоть понимаешь, что лишила брата будущего, лишила возможности стать лордом Утеса, а меня лишила наследника! — Отпусти, мне больно, отец! Тайвин и не думал отпускать ее руку, пока не вобьет в ее голову, что они натворили. Но тут Джейме, ни разу до того не выступавший открыто против отца, в мгновение ока оказался подле них и с силой сжал руку Тайвина, державшую Серсею. — Отпусти. Ее. Тайвин изумленно уставился в налитые кровью глаза собственного сына. Низкий голос, полный угрозы, никак не мог принадлежать Джейме. И тем не менее, вот он, его сын, готовый ударить его в случае сопротивления. Рука разжалась сама собой. Не от страха — десница короля не умел бояться — а от глубинного ужаса и неясной тревоги, охватившей его. Как только рука Серсеи оказалась свободна, она торопливо спряталась за спиной брата, а Джейме продолжал испепелять отца взглядом. — Вы глупцы… ничего не понимающие глупцы, — Тайвин неверяще покачал головой. — Теперь ты будешь заложником, с помощью которого он сможет держать меня на коротком поводке. Гнев все еще клокотал внутри, но теперь к этому примешивалась горечь от того, что собственные дети предали его, вонзив нож в спину. Знать бы еще, ради чего. Тайвин протянул руку к груди, где был закреплен знак десницы. Он им когда-то так гордился. Но какой это имело смысл, если его сын, его единственный достойный сын никогда не унаследует ни его имя, ни его дом. Тайвин со злостью вырвал металлический значок и швырнул на стол. — Передашь это своему королю, — презрительно бросил он сыну и повернулся к дочери. — А мы с тобой завтра же уезжаем в Утес Кастерли. Последовавшее за тем молчание было полно самых разнообразных чувств, от обиды и растерянности до гнева и упрямого возмущения. Тайвин Ланнистер, не сказав больше ни слова, покинул комнату сына и направился в свои покои, почти не разбирая дороги. Закралась ли ему в голову догадка, что его детей связывает нечто большее, чем обычная любовь брата и сестры? Неоформленные, спутанные подозрения пробудились в его душе, однако подсознание прогнало их прочь прежде, чем они успели сформироваться в полноценную мысль. *** Около дюжины свечей освещали покои молодой фрейлины. Посреди стоял стол, накрытый услужливой служанкой, которая, выполнив свою обязанность, вышла за дверь, откуда не смогла бы подслушать разговор господ, но услышала бы звон колокольчика, если бы тем что-то понадобилось. За последние годы Эртур отвык от таких ужинов. Обычно он делил трапезу с сослуживцами, они садились за длинным столом на первом этаже Белой Башни, громко разговаривали и пошло шутили, не заботясь о манерах, а затем, покончив с едой, расходились по делам. Но сегодня его сестра предложила разделить с ней ужин, и Эртур не видел причины отказывать. В конце концов, он обещал посвятить ее в перипетии дворцовой жизни, но так и не сделал этого. Эртур украдкой глянул на Эшару через стол. Девушка сидела ровно и непринужденно разрезала цыпленка на своей тарелке. Дорниец невольно застыл, наблюдая за ней, за тем, с каким изяществом она орудовала вилкой и ножом, за ее тонкими пальчиками, похожими на детские. Эртур поднял глаза. Ее волосы были собраны в пучок, открывая вид на тонкую шею. До чего же хрупкой она была. Он посмотрел выше и без какой-либо задней мысли залюбовался ею. Эшара была красива, но его смущало и в то же время привлекало в ней нечто иное, чему он сам не мог дать объяснения. Когда их взгляды сталкивались, он терялся в этих глубоких, задумчивых глазах, так похожих на его собственные, и безуспешно пытался понять, о чем она думает. Последние три дня они почти не виделись. Обязанности Королевского гвардейца отнимали слишком много времени и сил, да еще и это непредвиденная отставка Ланнистера с поста десницы… Король два дня рвал и метал в ярости от того, что Тайвин посмел без спросу покинуть Королевскую Гавань. За этими невеселыми буднями Эртур не смог перекинуться с Эшарой и парой слов. Лишь урывками ему удавалось увидеть ее несколько раз в компании других фрейлин. Тут он заметил, что что-то изменилось. Точно, нож замер в руке Эшары и теперь девушка внимательно изучала его, чуть наморщив лоб. Эртур улыбнулся. Ну прямо прилежная ученица, пытающаяся отыскать ответ на загадку. — Почему ты не ешь? — спросила она. — Мясо слишком сухое? Или ты не любишь красное мясо? Эртуру захотелось расхохотаться, но вместо этого он с самым серьезным видом, словно речь шла о чем-то чрезвычайно важном, спросил: — Ты когда-нибудь видела дорнийца, который не любил бы красное мясо? Она рассмеялась. — Ты прав. Но тогда в чем дело? Ты выглядишь усталым. Эртур вдруг подумал, что в его грубом мужском бытие не было места такой вот нехитрой заботе. — Ничего необычного, всего лишь легкая усталость после дежурства. Посплю — и буду как новенький. Она кивнула, вновь принявшись за еду. В полном молчании они доели ужин и позвали служанку убрать со стола. Пока та собирала тарелки, Эшара предложила посидеть на диване, и они переместились туда. Эртур чинно уселся, а вот его сестра сбросила туфельки и забралась с ногами на диван, поджала под себя одну ногу, а другую вытянула на подушке, при этом обнажив тонкую лодыжку. Эртур на мгновение остолбенел, а потом усилием воли заставил себя вспомнить, что в его родном Дорне женщины куда более раскрепощены, чем здесь. И сестра делает все эти вещи совершенно неумышленно. Ведь так? Служанка поклонившись, выскользнула за дверь. Странная неловкость витала в воздухе. Эртур пытался завести разговор, но закрывал рот, так ничего и не сказав. Седьмое пекло! Не будет же он теряться в присутствие собственной сестры?! — Ну, расскажи мне о своих делах. Ты освоилась во дворце? — вежливо поинтересовался он. Эшара как-то слишком горестно вздохнула, одновременно рассмешив и насторожив его. — Это место совсем не похоже на Звездопад. Там все было просто, а тут… Мне приходится постоянно думать, что имеют ввиду люди, говоря то или иное слово. Местные леди взирают на меня так, словно я какая-то мелкая крестьянка, а я — Дейн! — под конец своей речи Эшара по-настоящему распалилась. Эртур улыбнулся. Это было ему знакомо — жестокие законы Красного замка. Он повернулся к ней всем корпусом. — Пойми, Эшара, люди, живущие в этом замке становятся похожи на… на желтых гремучников. — На гремучников? — Именно. У этих змей есть повадки нападать на детенышей себе подобных, когда те немного подрастают. Знаешь, зачем они это делают? — Эшара мотнула головой. — Мейстер в детстве рассказывал мне, что это своеобразный экзамен. Так они отсекают слабых и чахлых. А вот ловкие и юркие выживают. И тогда сородичи принимают их к себе. Тут то же самое. Люди здесь привыкли считать себя особенными только лишь потому, что живут под одной крышей с королем. И они не приемлют слабости. Они смотрят свысока на всех, кто не отсюда. Будь ты хоть Старк или Мартелл, ты обязана доказать им, что ты не беспомощна и уязвима, а попытавшийся тебя укусить, получит в ответ укус куда болезненней. Здесь действуют жестокие законы. Не позволяй никому себя прогибать. Эшара задумчиво кивнула. Да, она была дорнийкой, но ей не привычны были законы выживания. Ее недавний ответ королеве не в счёт, то была не дерзость, а глупость. Элиас оберегал сестер от любых напастей, злые языки просто не дотягивались до них своими раздвоенными кончиками. Но с другой стороны, у дорниек в крови дерзость. Ей просто нужна практика. Подумав об этом, Эшара приободрилась. — Ты прав, я не позволю. Но мне кажется, что они так открыто демонстрируют свое отношение, потому что королева меня невзлюбила, а они всего лишь пытаются ей угодить. — С чего вдруг королеве тебя невзлюбить? — усомнился Эртур. Эшара, поколебавшись, поведала ему про первую встречу с Рейллой, дословно передав свои и ее слова. Эртур после этих слов недовольно поджал губы. — Эшара, — строго произнес он, — я говорил тебе, не произносить вслух все, что думаешь. Впрочем, это моя вина. Я не ввел тебя в курс дела. — О чем ты? — расстроенно спросила девушка. — Видишь ли, — Эртур постарался подобрать правильные слова, все же перед ним была его сестра, — Его величество отличается некоторой, кхм, любвеобильностью. У него было множество любовниц, в том числе и среди фрейлин королевы. После рождения принца Визериса он поклялся хранить верность жене, однако, как известно, криворукого лишь могила исправит. Твои слова королева восприняла, как открытый намек на ее супружескую жизнь, и как на твою… как некоторую вольность в обращении с мужчинами. Эртур искоса глянул на нее и увидел, что сестра покраснела. Очевидно, она только сейчас поняла, в каком свете выставила себя. — Боги! — пробормотала она. — Теперь понятно, что она имела ввиду, говоря, что королю бы понравились мои слова… Эртура словно огрели по голове. Он будто воочию представил, как король, этот безжалостный безумец грубо прикасается к Эшаре своими грязными пальцами и губами. Кулаки сжались сами по себе. Эртур низко зарычал. — Этому не бывать! — Чему не бывать? — Слушай меня внимательно. Ты будешь держаться от короля как можно дальше. Увидишь его издалека, найди любой предлог не попадаться ему на глаза, поняла? Не разговаривай с ним, если можешь этого избежать. Через несколько недель ты уедешь на Драконий Камень, там принцесса Элия позаботится о тебе, но пока ты здесь, держись от него подальше! — Хорошо, я поняла, — испуганно забормотала Эшара. — Успокойся только. Легко сказать! Эртур только сейчас осознал, каким лакомым кусочком будет его сестра для короля. Да и не только для него. Разозлившись еще сильнее, он вскочил с дивана, попутно стянув оттуда ее ноги за лодыжки. Эшара от неожиданности вскрикнула. — И больше не сиди так в присутствие мужчин. В Дорне это позволительно, а тут тебя могут превратно понять. А мне потом придется биться за твою поруганную честь. — Эртур! — возмутилась сестра. Да и было отчего! Даже Элиас никогда не разговаривал с ней в таком тоне, будто с провинившимся ребенком. Эшара вскочила на ноги следом за братом. — Я смотрю, ты вошел во вкус. Теперь будешь изображать из себя заботливого старшего брата? Где же ты был все последние годы? Элиас был рядом, а где был ты? Ее голос задрожал и стал выше, глаза покраснели от обиды и злости. — Мне не нужна твоя защита и опека. Я выросла в Дорне, а дорнийские женщины умеют стоять за себя. А ты можешь и дальше заниматься своими делами и притворяться, что у тебя нет семьи! Мне не нужна твоя притворная забота, так что можешь перестать делать вид, что тебе приятно мое присутствие в этом замке! — Почему ты плачешь? — ошарашенно спросил Эртур. — Я не плачу! Уж точно не из-за тебя! Говоря это, она ожесточенно вытирала слезы рукавами, раздражая грубой тканью нежную кожу. Эртур решительно ничего не понимал. Только что она была олицетворением сдержанности, женственности и… соблазнительности (Седьмое Пекло!), а теперь плакала, как малолетний ребенок. Он подошел и аккуратно, чтобы не спугнуть, приобнял ее за плечи. Эртур ждал, что сестра оттолкнет его, но она крепче прижалась к нему, позволив гладить себя по волосам и спине. — Я так устала, — прогнусавила она спустя некоторое время, всхлипывая и шмыгая носом. — Я скучаю по дому, по Элиасу, Аллирии, Джейн. И я боюсь, что не справлюсь… — С чем не справишься? Эшара промолчала, а потом приподняла голову, заглядывая ему в глаза. Ее собственные глаза, покрасневшие и заплаканные, были вблизи такими большими, что он забыл, как дышать. — Эртур, обещай мне кое-что, — прошептала она, неотрывно глядя на него и мешая связно думать. — Обещай, что никогда не покинешь больше меня. Что не оставишь одну. Эртур молчал. Ему и присниться не могло, что Эшара так сильно в нем нуждалась. Неужели все эти годы она нуждалась в старшем брате, который покинул ее, сбежав за славой и битвами? Неужели Элиаса ей было мало? Каким же эгоистичным чурбаном он был! — Я обещаю, — прошептал он. В этот миг он мог бы пообещать ей все, что угодно. Только он не знал, что его сестра вовсе не была столь бесхитростна, как ему казалось. Что вся эта маленькая истерика наполовину была талантливо разыгранным спектаклем. Его упреки и наставления — слова брата, давно бросившего ее — действительно всколыхнули в ней струны, о существовании которых она и не подозревала. И слезы ее были искренними, только вот причиной им была не только его резкость. Эшара так же тосковала по дому и семье, Королевская Гавань с ее играми действительно тяготила ее. Её тайна и долг который она на себя взалила, тяготили её не меньше. Она чувствовала себя маленьким парусником, дрейфующим в открытом море. Эмоции, долго удерживаемые в узде, однажды просто обязаны вылиться слезами. Только она, как истинная женщина и чистокровная дорнийка, воспользовалась собственной слабостью, чтобы обернуть ее в идеальное оружие, против которого не способен устоять ни один мужчина. В конце концов, правильно рассчитанная истерика, разыгранная в верное время и в верных дозировках, может принести куда больше пользы, чем гордое молчание. Важно только, не злоупотреблять этим трюком. У Эшары была четкая цель, которой она собиралась следовать. И если ради спасения Эртура от уготовленной ему судьбы она должна привязать его к себе, она это сделает. Эртур Дейн должен был привязаться к своей младшей сестре и почувствовать ответственность за ее жизнь. Это, возможно, был единственный способ сохранить ему жизнь.