* * *
После нападения на Нью-Провиденс, когда испанцы сжигают город и многие дома в глубине острова, отец отказывается говорить с Элинор о её матери. В том, как он мрачно сжимает рот, замыкаясь в своём молчании, чувствуется странная ярость. Нассау наполовину лежит в руинах, спешно вырытые могилы зияют свежими ранами на местном кладбище, но Ричард словно не замечает всего этого — нет, он выбирает не замечать — и проводит время за бумагами в своём чудом уцелевшем кабинете в задней комнате таверны. Все ценное испанцы вынесли, но оставили бумагу и чернила, и отец пишет, пишет и пишет, — строки выходят из-под его пера пугающе ровными, — словно творя молчаливое заклятье. Слуги шепчутся, что он сошел с ума. — Где мама?! — однажды вечером не выдерживает Элинор, застигнув его одного в конторе. — Она ведь не умерла? Ты от меня что-то скрываешь! — Она готова накинуться на него и трясти, пока он не заговорит. Он избегает её все эти дни, не разговаривает с ней, даже игнорирует напрямую задаваемые вопросы. — Мисс Элинор, — мягко окликает её мистер Скотт. — Может, вам прилечь? Я заварю вам успокаивающий чай. — Не помогай ему врать! — взрывается она. — Не смей так со мной говорить. Я твой отец, — Ричард до странного жутко спокоен. Он даже одет очень аккуратно — насколько это возможно, когда половину прислуги убили, рабов угнали в плен, дом разорён и лучшие вещи из твоего гардероба уволокли в качестве трофеев испанские солдаты. — А я твоя дочь! — Элинор чувствует, что готова заплакать. — Ты не должен мне врать! Мы же семья! То, что они больше не семья, совсем нет, она осознает не сразу, хотя Ричард переходит к действиям очень быстро: собирает вещи, переезжает на Харбор-Айленд и сводит всё общение с ней к инструкциям в письмах мистеру Скотту. «Передай моей дочери...» — пишет он. Но он очень редко находит, что ей сказать: в основном отец пишет мистеру Скотту о том, как нужно, по его мнению, вести дела, и сообщает тому новости, которые считает важными для своего предприятия. Большую часть времени Элинор будто не существует.* * *
Сны приходят к ней каждую ночь: в них змеи и ящерицы разговаривают с ней, а в ноздри заползают запахи трав и вонючих зелий — тех, что так любила варить её мать, пока слуги шептались и шептались у неё за спиной. А ещё — в снах приходят воспоминания. Мама исчезла за несколько дней до нападения испанцев — просто однажды вечером не появилась за ужином . Отец сначала не выказал особого беспокойства. «Заночевала у соседей», — сказал он и ушел после ужина в свой кабинет. Элизабет Гатри ходила куда хотела и делала что хотела, и все привыкли, что она не отчитывается мужу в каждом шаге. Они тогда уже жили в сердце острова, на плантации. Если б не это, Элинор убежала бы на пляж, как часто делала в волнении. Далеко от конторы отца в Нассау она, конечно, никогда не заходила — пьяные пираты порой вытворяли такое, что ей становилось страшно, — но шум морских волн успокаивал. Она бродила вдоль линии прибоя по щиколотку в воде, подбирала красивые ракушки, швыряла мелкие, обкатанные волнами камешки в море, и ей становилось чуточку легче. Но их дом на плантации обступали поля сахарного тростника и хозяйственные постройки. Мама разбила под окнами подобие сада — она выращивала там цветы и растения, из которых потом готовила свои зелья, — и Элинор, обуреваемая дурными предчувствиями, бродила среди ярких соцветий.* * *
Отец рассказывал, они приехали в Нассау из Бостона, но Элинор крестили в местной церкви на Нью-Провиденсе. Её мать была уже беременна, когда сошла в Нассау на берег. Мама любила гавань и корабли, но ненавидела город, где они жили, и это было взаимно. В Нассау её называли ведьмой, шептались даже, что она бежала сюда из Салема, от рук правосудия, но родители приехали на Нью-Провиденс до того, как случился тот процесс. Элинор знает, где родились её бабушка и дедушка по отцовской линии, всю историю семьи Гатри с тех пор, как они перебрались в Новый Свет, но никто никогда не рассказывал ей о родных по линии матери. Элинор и не спрашивала, генеалогия была ей неинтересна, но потом Элизабет исчезла, не сказав ни слова, не оставив ни письма, ни весточки. «Она могла отправиться к своей семье», — все чаще и чаще думает Элинор. Глупая надежда, жалкая — слишком простой ответ, чтобы оказаться правдой, но другой у неё нет. Спросить не у кого — отец перебрался на Харбор-Айленд, а мистер Скотт знает не больше неё — он никогда не был в холодных северных колониях. Элинор пытается расспрашивать людей с кораблей из Бостона и Филадельфии. Капитанам — вообще взрослым — она избегает задавать вопросы, инстинкт подсказывает ей: у тех, кто видит в ней ребёнка, глупенькую девочку, которой можно соврать, чтобы получить своё, ничего не добьёшься. Но Элинор уже не ребёнок, мистер Скотт учит её вести дела: оценивать груз, заполнять бухгалтерские книги, следить за состоянием складов, устраивать перепродажу товара в тех случаях, когда можно найти покупателя на острове. А ещё она часто ловит на себе похотливые взгляды мужчин: и совсем молодых, и тех, кто постарше. Это как сложить два и два. — Ребята говорят, ты бываешь в Салеме, — роняет она, подавая ром Джейкобу, молодому матросу с «Летиции». Он жадно смотрит на вырез её платья. — У меня там тётка. — У меня тоже родственники. Марсдены их фамилия. Джейкоб тупо пялится на ложбинку меж грудей, покрытую загаром. Если он и слышал что о Марсденах из Салема, прелести мисс Гатри не помогают ему освежить память. Мимо. Элинор разворачивается и уходит. «Если б я узнала, кто они, я бы, может, смогла что-то через них разузнать». Узнать, куда тогда исчезла мама за несколько дней перед рейдом. Ведь это всё враки, что она умерла — Элизабет Гатри не из тех, кто так просто умирает. Её искали по всему острову, отец даже посылал людей обшаривать лес и берег моря, но так ничего и не нашли. А потом пришли испанцы, и стало не до того. Но все попытки найти хоть какие-то следы родственников матери терпят крах. Кажется, никто не слышал даже, когда Ричард Гатри женился. Мог ли её всегда такой расчётливый отец пойти под венец без родительского благословения? Жениться где-нибудь тайком, без свидетелей? «Или он вообще не женился, — настигает Элинор неприятная мысль. — Возможно, я просто незаконнорожденная». Элинор достаточно знает о своей массачусетской родне: богатые, жадные до денег люди. Из мельком подслушанных разговоров родителей знает также: отец был паршивой овцой в семействе, нелюбимым младшим сыном, с которым никогда не связывали никаких надежд. Он сбежал оттуда, уверена она. Сбежал, потому что хотел стать кем-то значимым. Сейчас у него есть красивый — так ей рассказывают — двухэтажный дом на Харбор Айленде, построенный на деньги от перепродажи пиратской добычи, и многочисленные полезные знакомства. В его доме часто бывают богатые и влиятельные люди — чиновники, купцы, они заключают сделки, пьют дорогое вино — не какой-то там дешевый ром, вероятно, отец устраивает им развлечения с девочкам и всем прочим. Он получил что хотел, мрачно думает она. Но её, Элинор, в этой картинке красивой жизни нет. «Надо было родиться мальчиком», — все чаще приходит в голову одна и та же мысль. Дочери ведь годятся лишь на то, чтобы выдавать их замуж за полезных людей.* * *
Мама, вспоминает Элинор, могла заставить себя и уважать, и бояться. Она ходила по Нассау, высоко подняв голову, и её спокойная надменность заставляла опускать взгляд даже тех, кто шипел тайком слова ненависти в её адрес. Она часто усаживала ручную игуану себе на плечо и шептала ей что-то. На плантации у мамы была комната в подвале, где она порой проводила целые дни. Слугам строго-настрого было запрещено входить туда — всем, кроме Томасин, верной служанки матери. Элинор знала, что там есть очаг, потому что Томасин приносила туда дрова и оттуда доносились те самые невыносимые запахи, которые она помнила по Нассау. Еще там наверняка был книжный шкаф — куда-то же мама ставила все те книги, которые относила туда. А ещё заколоченные ящики разных размеров, их присылали иногда вместе с книгами, иногда — отдельно. Элинор бы дорого дала, чтобы хоть глазком посмотреть, чем занималась мама, когда запиралась там с Томасин или одна, но ей запрещали. «Тебе следует быть осторожнее, — ворчал порой отец. — О тебе шепчутся». «Это лишь сплетни». «Многие беды начинаются со сплетен». «Я не для того приехала сюда, в этот богом забытый край, чтобы и здесь жить в страхе». Элинор запомнила мрачную улыбку, с какой произнесла мать эти слова. «Получается, — решила она тогда, — мама с папой оба от чего-то бежали».* * *
Тич появляется в Нассау, насаждая свои порядки. Он любит быть главным, любит, когда его боятся. Любит внимание. Говорят, что он пользуется чёрной магией — в его длинную тёмную бороду вплетены странные амулеты, а матросы с «Мести» шепчутся, будто из каюты капитана то и дело доносятся жуткие звуки. Будто бы Тич говорит там с чем-то. Элинор подбирает на пляже игуану и приносит домой. Кормит её, поит. Называет Лили, как ту пропавшую игуану матери. Иногда разговаривает с ней — ящерица никому не расскажет её секретов и не осудит, не то что мистер Скотт. — Любишь зверушек? — Эзра Мэтьюс, молодой штурман из Бостона, с «Искры» капитана Хопкинса, подходит так тихо, что Элинор вздрагивает. Рассвет тихо крадётся по улицам Нассау, она сидит на скамейке в пустой таверне и смотрит, как Лили пьёт молоко из миски. — Они не врут, как люди, — она с вызовом улыбается ему. — Есть такое, — усмехается он. — Ты бы поосторожней с этим. Еще недавно у нас на севере за такое могли и под суд отдать. Колдовство, дьявольщина всякая. — За то, что у меня есть домашнее животное? — За то, что ты говоришь с ним. Или это она? — Её зовут Лили. — У ведьм есть помощники, верят в Старом Свете. И в Новом тоже. Кошки, собаки, жабы, — его взгляд падает на ящерицу. — Я думала, эти глупости в прошлом, — пожимает плечами Элинор. — Так говорят. Но лучше не давать поводов для пересудов, — он смотрит на неё очень внимательно, со значением. «Он что-то знает». В таверну, скрипнув сапогами, вваливается не очень трезвый Чарльз Вейн — воспитанник Тича. Элинор морщится: ей нужно поговорить с Эзрой с глазу на глаз, а человек из команды Тича — уж точно ненужный свидетель. И какой чёрт его принёс в такую рань? Как будто — Элинор вспоминает сплетни о Тиче — как будто учуял что-то.* * *
В поисках миссис Гатри Ричард и его люди обшаривали остров весь день, Элинор в панике увязалась за ними — никто особо не был рад её участию, но и запрещать не стали. Вернувшись, Элинор в отчаянии упала на кровать и разрыдалась. Ей было страшно, и справиться с этим чувством не получалось. Она бы лучше и дальше продолжала поиски, но ночь заливала остров чернильной мглой, и искать что-то в темноте было бессмысленно. Да и попросту опасно, сказал Ричард. Он не выглядел особенно взволнованным. Но — разгневанным. Коротко, зло отдавал приказания слугам, с Элинор был сух, краток и даже не пытался проявить хоть какое-то сочувствие. Поздно вечером, вернувшись домой, ушел к себе, но не в спальню, а в кабинет. По крайней мере, это Элинор могла понять: в спальне, одному на широкой кровати, сейчас было бы особенно ужасно находиться. — Я хочу отослать Элинор в Бостон, к моей матери, — сказал отец за пару дней до того за обедом. — Наша дочь нуждается в подобающем образовании. Здесь нет ни учителей, ни общества, где ей можно было бы найти подходящую партию. — Мы же уже обсуждали это, — мама резко положила вилку и нож на тарелку. — Я против. — А у меня вы не хотите спросить? — вырвалось у Элинор. — Такие вещи, дорогая, решают родители, — тогда отец ещё называл её «дорогая». Скоро это прекратится, навсегда. Она знала этот его тон — он говорил с ней так, когда хотел быстро положить конец возражениям. — Малыш, всё уже решено давным-давно. Ричард просто забыл, — мать искусственно улыбнулась и погладила её по волосам, как гладят непокорное животное. Элинор дёрнула плечом, ей не нравился этот тон. Ей не нравилось, как говорят с ней они оба. — Мне уже тринадцать! — взорвалась она. — Я не дитё несмышлёное. — Элинор, помолчи. Прошу, Элизабет, обсудим это после ужина, — сказал отец. — Обидно будет, если остынет прекрасное рагу. — Но!... — Элинор, пожалуйста, — мама поморщилась. — Не устраивай сцен, это делу не поможет.* * *
— Расскажи мне про Бостон! — требует Элинор у Эзры. — Какое там всё? Как живут люди? Они ушли далеко от Нассау и сейчас бредут по пляжу, время от времени швыряя камешки в воду. Погода ясная, небо чистое. Элинор под выдуманным предлогом ускользнула из таверны, подальше от бдительного ока мистера Скотта, и перехватила Эзру в городе. Он совсем не удивился. Будто ждал, подумала она. Будто они играют в одну игру. — Ну, — начинает он, — дома там гораздо больше, чем здесь. И богаче. Не все, конечно, лачуги бедноты тоже есть, но в домах богачей много всякой роскоши. Резная мебель, картины. Дамы ходят затянутые в корсеты, — он скользит взглядом по тонкой талии Элинор, просвечивающей сквозь блузку, и выше, — носят пышные юбки. Страсть какие тяжёлые. — Именно в этот момент порыв ветра прижимает юбку Элинор к ногам, подчёркивая каждый изгиб её стройного тела. — Но у здешней моды, конечно, тоже есть свои преимущества. — Это всё? Только в этом разница? — Нет. В Бостоне больше порядка. Преступления разбирает суд. А здесь, если кого-то убьют или украдут что-то, ещё неизвестно, покарают ли преступника. Даже если все будут знать, кто он. Ещё у нас люди чаще молятся, но право, не знаю, хорошо это или плохо. — Почему? — Не все, кто молится, искренне веруют. — Ну вот, а говоришь, мне следует быть осторожнее, — фыркает Элинор. — Вот услышали бы твои религиозные родственники, что ты сейчас говоришь... — Я сирота, меня воспитывал дядя, брат моей матери. — А он что, не молится? — Он странный человек. Когда-то, — роняет Эзра, — он даже был знаком с твоим отцом. — Расскажи. — Не о чем особенно рассказывать. Они ухаживали за одной и той же девушкой, мисс Элизой Тиллингест из Салема. Семья Элизы больше благоволила дяде, так что они заключили помолвку. А потом она умерла... то ли от болезни какой-то, то ли от колдовства. — От колдовства? — Люди разное говорили, — пожимает плечами Эзра. — Людская молва — она такая. — Странно, что семья Элизы предпочла твоего дядю. Мой дед ведь, знаешь ли, очень богат. — Дядя старший сын в семье, наверное, поэтому. Младшим вечно ничего не достаётся. Впрочем, я бы на месте Элизы тоже умер от огорчения, с таким-то женихом. — Он ведь воспитал тебя, почему ты так о нём говоришь? — не то чтобы Элинор не может понять злости на свою родню по крови. — Он вырастил меня и дал мне всё, что мог, но, как я сказал, дядя Саймон — странный человек, и мне кажется, не тот, кто мог бы сделать женщину счастливой. — Странный в чём? — У него странные интересы. Он занят книгами и своими научными исследованиями, в последнее время даже в городе почти не живёт — запирается на своей ферме. После смерти мисс Тиллингест он вскоре таки женился — на девушке из хорошей семьи, но она умерла при родах. Джеймс, мой кузен, с рождения слаб здоровьем, почти никуда не выходит, чахнет в четырёх стенах. Даже книги его не утешают. Иногда, когда я вижу места, подобные этому, то думаю: вот бы ему их показать, может, тогда он развеселился бы немного. — Мрачная картина получается, — вырывается у Элинор. Ей не по себе. Как будто Эзра позволил ей сквозь замочную скважину подглядеть за чужим несчастьем. — Это верно. Ну а ты? Твоя очередь рассказывать. — Не о чем особенно рассказывать. Всё, что можно, ты и сам видел. Маленький остров, маленький город. Я бы показала тебе дом, где мы жили до нападения испанцев на остров, но он сгорел. Остались руины и кусок земли, который отец не хочет возделывать. — Это из-за того, что твоя мать тогда погибла? — Я... Да, — заставляет себя сказать Элинор. Так все думают: Элизабет Гатри умерла, её убили испанцы. Никто уже не помнит, что творилось в их поместье в те дни перед рейдом. Мистер Скотт разве что. Но если при нём что такое и говорят, он молчит. Или скорбно кивает — да-да, бедняжка умерла, оставив дочь сиротой. Иногда Элинор душит гнев — они все сговорились против неё, обманщики. — Ужасно вот так потерять кого-то из семьи. Мои родители умерли от оспы, когда мне было одиннадцать. Вся моя родня со стороны отца осталась в Англии, так и вышло, что я живу на попечении дяди Саймона. Он дал мне образование, а я стараюсь отплатить ему, выполняя его поручения, но иной раз думаю: живи я в Старом Свете, моя жизнь могла быть много веселее. Я бывал там — когда плавал в Англию, наш корабль стоял в Кардиффе — и слышал рассказы про Лондон. Большой город, много людей. Театры и другие развлечения. — Разве в Бостоне не весело? — В сравнении с Англией у нас слишком думают о религии, — усмехается Эзра. — Да и дом моего дядюшки — довольно мрачное место. Я мечтаю, когда скоплю денег и женюсь, обзавестись собственным жильём. — И уже решил, на ком женишься? — Это опасный вопрос: если у Эзры есть невеста, он может вспомнить о долге и о том, что не стоит гулять по пляжу наедине с молодой женщиной. Но Элинор не в состоянии удержаться: ей до зуда в ладонях хочется знать, свободен ли Эзра (если и да — не всё ли равно, она ведь не собирается ни за кого замуж.). — Возможно, — он пристально смотрит на неё, — уже нашёл. Не знаю только, согласна ли она.* * *
Элинор стояла в коридоре, напряжённо прислушиваясь и опасаясь пошевелиться — один неловкий шаг, и скрипучие половицы могли выдать её присутствие. Даже к двери кабинета ближе не подойдёшь, а ей было так важно слышать, о чём папа с мамой сейчас там разговаривали. — ... исключено! У нас была сделка! Забыл? Ты получишь всё, что пожелаешь, но Элинор... невозможно... разбить чары — последствия будут ужасны. — ...брак больше, чем сделка. Я думал... — ...оскорбляешь меня даже предложением... — ...уже решено. Как только Джеймс Виден достигнет брачного возраста... — ...Элинор и это жалкое отродье?.. — Пора уже покончить с этой нелепой враждой. Этот союз сулит... К тому же... А Саймон Виден... —... слишком опасно... Ты забыл? Я не для того... — не ревнив... получим немалые выгоды. ... скоро умрёт, сделав Элинор богатой вдовой. Я уже дал обещание... — Что?!! — Элинор чуть не подпрыгнула, таким громким стал вдруг голос матери. — Ты пообещал?! Ричард, ты в уме? Ты понимаешь, какие силы ты выпустил на волю? Нельзя давать обещания людям вроде Видена! Просто нельзя! Ты так ничему и не научился за время брака со мной? — Ты не слишком охотно посвящала меня в свои тайны, — огрызнулся отец, тоже необычно для него повысив голос. Мама расхохоталась. Громко, зло. Элинор никогда не слышала от неё такого смеха , и ей сделалось страшно. — У нас была сделка, и ты её нарушил. Ну что ж... Не стану утомлять тебя более своим присутствием. Ты сам выбрал. Дверь кабинета распахнулась. Элинор не успела спрятаться, и вышедшая в коридор мама уперлась в неё взглядом: холодным, твёрдым, лишённым любви и заботы. Элизабет Гатри обернулась, бросила взгляд на мужа. — Запомни, наша дочь принадлежит этому месту, пока оно принадлежит твоей семье. Она чёртов залог. Такова цена власти. — Ты безумна, — холодно уронил отец. Мама прошла мимо и не сказала Элинор ни слова.* * *
— Тич говорит, ему мало заплатили. Добыча, которую он привёз, стоит больше, — Вейн нарочито сплёвывает на чисто отдраенный пол кабинета Элинор. — А сам он прийти и сказать это не мог? Заплати она больше, товар было бы не продать с достаточной выгодой, и Тичу это отлично известно, но ему нравится издеваться над людьми. Пугать их. Заставлять плясать под свою дудку. Срать он хотел на всех, кроме великолепного себя, и Элинор это невыносимо раздражает. О том, что, помимо прочего, Тич пугает её до дрожи, она предпочитает не думать. И уж конечно не покажет свой страх этому выскочке Вейну — полуграмотный, вечно потный и грязный, даже по меркам пирата, он берёт грубой силой и тем, чего нахватался по верхам от Тича. Научился вот пускать пыль в глаза. Умеет обещать, но не знает, как выполнять обещания. — У него дела. — Вейн одним движением закидывает ноги на стол — на её стол, черт бы его побрал! — Я так смотрю, манерам он тебя научить забыл, — Элинор захлопывает счётную книгу — нечего Вейну туда смотреть. — Манеры — это для чистеньких дурачков из Бостона, — фыркает он. Элинор напрягается. В этой фразе ей мерещится намёк на Эзру, и она пытается понять, какое, чёрт возьми, Тичу дело до штурмана с «Искры». Игуана, притаившаяся под столом, подбегает к её ноге, трётся о щиколотку. «Будь осторожна», — мерещится ей. — Иди сюда, Лили, — Элинор берёт ящерку на руки. Ей хочется как-то показать Вейну, что он неважен, что даже игуана ей интереснее. — Тич верно говорил, ты ведьма, как и твоя мамаша, — вырывается у Вейна. — Это просто ящерица. Люди заводят животных для развлечения. Меньше надо сплетни слушать, — Элинор встаёт. — Я ухожу. Сам выйдешь, или попросить мистера Скотта показать тебе, где дверь?* * *
Третий день поисков ничего не дал. И что ещё хуже — Томасин, служанка матери, тоже куда-то исчезла. В какой-то из этих трёх дней она просто перестала попадаться на глаза, и никто не придал этому значения. Когда об этом сообщили Ричарду, он только пожал плечами. Элинор разбирала сундук с вещами матери. «Она нас бросила». Почему-то была твёрдая уверенность — ничего с Элизабет Гатри не случилось, сама от них сбежала. Сказала же отцу — ухожу. И ушла. Мама из тех женщин, которые держат обещания. «Почему?» Слёзы душили. Элинор так и не набралась смелости спросить отца — он так разговаривал с ней, что она едва не шарахалась каждый раз. Элинор прижала к лицу материнскую шаль, тёплую, явно привезённую c севера — здесь Элизабет её ни разу не надевала. В уголке были аккуратно вышиты инициалы — Э.Т. Но ведь девичья фамилия мамы — Марсден? Из-под сложенной в несколько раз юбки виднелся книжный корешок. Элинор аккуратно вытащила книгу в кожаном переплёте. Она помнила её по жизни в Нассау, мама что-то записывала в ней и часто держала в руках, когда готовила свои странные несъедобные зелья — для ухода за лицом и телом, говорила она. Ещё до того, как у Элизабет появилась эта её комната в подвале, хранилище секретов. Элинор провела рукой по обложке, открыла книгу, ожидая наткнуться на обычный сборник рецептов, и вздрогнула. Пролистнула ещё несколько страниц. Недоуменно вчиталась. Нет, не может быть. Или может? Разве не об этом говорили люди? Разве не было тому немало косвенных доказательств? Да и вот недавно она своими ушами слышала… Элинор сидела, глядя прямо перед собой, потихоньку осознавая реальность. Все сходится. Тот разговор родителей в кабинете. Они все прокляты. Она проклята. Мама ушла и не вернётся больше. А ещё... — Испанцы! Спасайся кто может! — Джинни, служанка, которую отправили в город за покупками, верещала так громко, что слышно было, наверное, на дальнем конце плантации. — Что случилось? — Элинор выбежала на террасу. — Испанцы! Вот те крест, мисс, видела, как они плыли к острову. Сейчас, поди, уже высадились! — Беги на плантацию и к соседям! Надо всех предупредить, — распорядилась Элинор. — А я... Где отец? — Да кто ж его знает, мисс. По пути сюда я мистера Гатри не видела. — Чёрт. — «Надо его разыскать». Нет, сначала... Элинор бросилась обратно в дом. Раскрытая книга так и лежала у сундука, брошенная на пол. Спешно схватив её и завернув в шаль, Элинор выбежала из дома. «Последствия будут ужасны», — вертелось в голове.* * *
Элинор идёт к складам на западной окраине города, когда её нагоняет Эзра. — Надо поговорить. Это срочно. Вид у него... не из лучших. Она, пожалуй, никогда прежде не видела его в состоянии, близком к панике. — О чём речь? — Элинор косится на Флетчера, телохранителя, которого мистер Скотт с недавних пор к ней приставил. — Не здесь, — едва заметный кивок Эзры в сторону Флетчера красноречив: и без свидетелей тоже. Хорошо последний не замечает — слишком занят разглядыванием прелестей мимопроходящей девицы. — Хорошо, на складе поговорим. На складе есть второй выход: пройдя через него, Элинор может избавиться от хвоста в виде навязанной ей охраны. Правда, пока не решила, нужно ли ей сейчас это. До дверей склада идут молча. Эзре не впервой, он отлично знает про эту уловку. Интересно, думает Элинор, знает ли об их свиданиях тайком мистер Скотт. Подозревает, конечно, что-то, но как много? Закрывает глаза, делая хорошую мину при плохой игре, или и правда слеп? — Жди снаружи, — Элинор привычно кивает Флетчеру. На склад как раз привезли товар, работники, полуголые, снуют туда-сюда, переставляя тюки и бочонки. Поговорить с Эзрой наедине здесь явно не получится. Тем хуже, мрачно думает Элинор. Если он решил быть навязчив, придётся разбираться с этим самой. Они незаметно выходят через заднюю дверь и идут к пляжу. Почти все их важные разговоры — те, что врезаются в память и в душу — происходят здесь, у линии, где прибой атакует песчаную ленту берега, далеко за границей города. Это их место. Разговорами в последнее время дело не ограничивается, и Элинор задаётся вопросом, как скоро ей придётся выслушивать нравоучения мистера Скотта на сей счёт. Однажды, думает Элинор, «Искра» может изменить привычный маршрут. Эзра часто говорит об Англии: если он снова окажется там, кто знает — вдруг местная чаровница украдёт его сердце. Она не определилась, тревожит ли это её или ей всё равно. Ей приятно проводить с ним время, но радует, что это случается лишь во время стоянок «Искры» здесь. Стоянок, которые редко бывают долгими. — Что случилось? — не выдерживает она. Теперь-то их точно никто не может слышать. Никто из людей, по крайней мере. — Я должен уехать. — Ты и так всё время в отъезде. — Нет, — он мотает головой. — Уехать вообще. Случилось кое-что. — Ты разозлил морского дьявола? — Не шути так, пожалуйста, — мягко просит он. — Ограбил своего нанимателя и попался? — Такие вещи случаются часто, Эзра ничем не лучше и не хуже других, он тоже мог оказаться вором. Он опускает глаза. — Почти. То, с каким усилием он произносит это «почти», заставляет Элинор всерьёз напрячься. — Сделал кое-что, из-за чего мой дядя будет мной очень недоволен. — Это у него ты украл деньги? — Я ничего не крал. Но нарушил обязательства. Пообещал сделать кое-что — и нарушил клятву. — Только и всего? Игуана на стволе дерева внимательно смотрит на Элинор. От этого взгляда ей становится не по себе. — Дядя Саймон не из тех, кто прощает такие вещи. — Я думала, он любит тебя. — Элинор саму коробит то, как наивно это звучит.. «Не обязательно, совсем не обязательно», — слышит она в голове голос Лили. Ну да, конечно, Элинор отлично известно — родственные связи и любовь не всегда идут рука об руку. — Он вложил в меня деньги и рассчитывал, что вложение окупится. «А вот я для отца по умолчанию неприбыльное предприятие. Он даже пытаться не стал», — некстати всплывает у неё в голове. Этот Саймон и её отец отлично бы поладили. — Теперь я должен бежать, если хочу избежать мести, — продолжает Эзра. — В том, что гнев дяди будет ужасным, я не сомневаюсь. Слишком хорошо изучил его за все эти годы, — в его словах сквозит горечь. — Если ты перестанешь говорить загадками, возможно, я смогу тебе помочь. А возможно, нет. Но было бы неплохо узнать для начала, в чём дело. Эзра покачал головой. — Это то, о чём я хотел поговорить с тобой. Тебе сейчас тоже лучше бежать отсюда, пока мой дядя не нашёл способ до тебя добраться. — Что? — cказанное слишком абсурдно, в первый момент Элинор не может воспринять это всерьёз. А потом вспоминает кое-что, сопоставляет факты — и вся холодеет, даже горячее солнце не может унять мороз, ползущий по коже. «Ужасные, ужасные последствия...» — хихикает Лили у неё в голове. — Какое ему до меня дело? Эзра мнётся, подбирая слова. — Будто бы он какое-то время назад заключил с твоим отцом договорённость, что ты выйдешь замуж за его сына, моего кузена Джеймса. Элинор стискивает зубы так сильно, что они скрежещут друг о друга. Тот день, несколько лет назад, всплывает в памяти, накрывает душной волной, отдаётся в висках голосами, доносившимися из-за закрытой двери. «Я была права, эти двое отлично поладили». Ей делается почти смешно. — И почему я впервые слышу об этом сейчас? — «Лжёшь, не впервые». — Этого я не знаю. Дядя Саймон хотел, чтобы я доносил ему о твоей жизни в Нассау. Прежде, чем Элинор успевает подумать, её рука словно сама собой взлетает и бьёт Эзру по щеке. Звук пощёчины разносится далеко — или это ей так кажется? — Ты шпионил за мной. — Не отрицаю. — Лгал мне. — Не рассказывал всего. Это разные вещи. У Элинор вырывается полуистерический смешок. — К тому же, когда всё началось, я не думал, что полюблю тебя. — Что? Почему-то это становится последней каплей, и треснувшая реальность разлетается вдребезги. У Элинор вырывается жуткий, уродливый смех, похожий на рыдания, она не может остановиться, только зажимает рот рукой, покачиваясь. — По-твоему, это смешно? — голос Эзры холоден, как лёд. — Ты лгал мне с самого начала, — рычит она. — А теперь, чёрт тебя дери, заливаешь что-то про любовь. — Я хотел предложить тебе уехать со мной, — упавшим голосом роняет он, — но теперь вижу, что это бессмысленно. — Какое точное наблюдение, — злость затопляет её. Ещё один всё за неё решил. — Если б не то, что я рассказал тебе, ты бы согласилась? Вопрос застает её врасплох. «Если бы» имеет мало значения в мире пиратов. — Откуда мне знать? — бормочет Элинор. Она не хочет оставлять Нассау, но как было бы заманчиво оказаться подальше от тех, кто пытается решить всё за неё. Однако Эзра — лишь один из них, ей некуда бежать. Или всё же... — Я предлагаю ещё раз, — он протягивает ей руку. — Не могу пообещать ни денег, ни безопасности, но мир мы точно повидаем. Я слышал, Лондон прекрасен... Звук выстрела обрывает его слова. Элинор тупо смотрит, как алое пятно расползается по рубашке Эзры. — Чёрт, — произносит он и, покачнувшись, падает на песок. — Тич велел передавать привет от своего друга из Бостона, — слышит она голос Вейна у себя за спиной. Ошарашенно оборачивается. «Как этот уёбок смог подойти так тихо?» И в этот раз решили всё за неё. Сволочи.* * *
Книгу Элинор спрятала в ближайшем к отцовской плантации лесочке между двумя камнями — побоялась, что в панике потеряет, когда будет убегать и прятаться, прятаться и убегать. Только через неделю после того, как испанцы ушли, она набралась смелости сходить туда. Так и казалось — навстречу непременно попадётся кто-то из них. Глупости, но страх был сильнее. Дом на плантации сгорел, а вот таверна и примыкающая к ней контора отца чудом уцелели, и идти пришлось из Нассау: она хотела вернуться туда после переезда в центр острова, но не так. Блузка на жаре липла к телу, Элинор вздрагивала от каждого шороха. На дороге то и дело попадались изуродованные, раздувшиеся тела. «Цена власти», — мерещилось ей в пении птиц. «Разбить чары», — шелестели листья на деревьях. В голове вертелись все те слухи о ведьмах из Салема, что она слышала от моряков. Они умели заклинать погоду, и вызывать падёж скота, и убивать неугодных людей. А ещё, рассказывали моряки, те ведьмы умели дурить людям головы. Много невинных было брошено в тюрьмы или повешено, но ведьмы? О нет, ведьмы сумели обмануть судей (так говорили не все, конечно, это была лишь одна из многих сплетен). Что ей теперь делать? Молиться? Или Бог уже отвернулся от неё? На всём острове нет никого, с кем она могла бы посоветоваться. Больше того — рассказывать, что она слышала в тот вечер, когда поссорились родители, нельзя, и так уже многие шептались, что её мать ведьма. Элинор не могла решить, на кого злится больше — на отца, который договорился выдать её замуж за какого-то незнакомого человека и даже её мнения не спросил, или на маму, которая просто взяла и бросила их, потому что обиделась на папу, а ещё... «Она сказала, что я — залог». Может, это всё какая-то ошибка, глупая и страшная? Едва ли. «Я проклята». Элинор вытащила из тайника книгу, завёрнутую в шаль . Инициалы Э.Т. снова бросились в глаза. Неужели и о своём имени мама ей лгала? Надо перепрятать книгу, решила она. Обугленный скелет дома вырисовывался на фоне неба. Жуткий, невозвратимо мёртвый. Элинор не нравилось жить на плантации, но сейчас чувство, что её лишили дома, навалилось на неё всей тяжестью. «Ничего не будет как прежде», — подумалось ей. Она уже хотела уйти, но тут её как полоснуло. «Подвал. Надо посмотреть, сохранилось ли что в подвале. В маминой комнате». От верхнего этажа почти ничего не осталось, а вот стены нижнего, более толстые, кое-где уцелели. На мгновение у Элинор возникло чувство — неприятное, жуткое, — что на неё кто-то смотрит. Люк в подвал запирался на замок, пропущенный через две толстые скобы. Ключи от замка, вспомнила Элинор, были только у мамы и у Томасин. Крышка люка была толстая, с руку, но дерево частично прогорело, и, орудуя найденной в развалинах кухни кочергой, Элинор смогла его открыть. Вниз вели каменные ступени.* * *
Время идёт, ничего не меняется. Люди в Нассау порой исчезают — дело не то чтобы необычное. «Я слышала, он собирался сбежать в Лондон», — роняет Элинор, когда капитан «Искры» спрашивает её между делом, не слышала ли мисс Гатри, куда подевался его штурман. Она не настолько безумна, чтобы связываться с Тичем — пока нет. Книга в кожаном переплёте, которую столь бережно хранила Элизабет Гатри, рассказывает Элинор свои секреты. И другие вещи из материнского тайника тоже. Был ли то счастливый случай или колдовские чары, что столь многое пощадил огонь? «Скоро, скоро», — повторяют птицы. «Всё равно я проклята, так что мне терять?» По крайней мере, думает Элинор, никто больше не сможет решать за неё. Не сможет, когда она добьётся, чего желает. Неплохая цена за бессмертную душу. Она по-прежнему разговаривает со своей ручной игуаной, но теперь всё чаще без свидетелей: Лили есть что ей рассказать. Порой ей интересно: её мать, Элизабет, если её в самом деле так звали, — где она сейчас? Нашла ли себе другого мужа (другого глупца), с которым заключила сделку? «Они оба меня бросили». Ричард по-прежнему живет в своём доме на Харбор Айленд, и ему всё так же мало дела до дочери. Несколько раз Элинор садилась писать ему письма — и все уничтожила. Не стоит напоминать отцу про ту помолвку. Надо как-то по-другому всё узнать. В обход. Тич всё так же любит наводить свои порядки, когда бывает в Нассау, и о нём всё так же говорят, что он колдун. Как много он знает, задаётся то и дело вопросом Элинор? Сколь многого не знает она сама? Судьи в Салеме повесили немало невинных людей, но те, у кого и в самом деле душа нечиста, творят, что хотят, Элинор видела этому достаточно доказательств. Этот воспитанник Тича, Чарльз Вейн, всё чаще и чаще околачивается у неё в таверне, и Элинор ловит на себе его похотливые взгляды. Это бесит, но если Вейн так глуп, что рассчитывает с ней переспать после случившегося (они вместе закапывали труп Эзры — нельзя, чтобы кто-то узнал, решила тогда Элинор), почему бы не воспользоваться?