Недвижимое сердце

Атриум погрузился во мрак, погасли кованые фонари и стены, еще помнившие дневную молитву, нависли над единственным человеком, не спешившим покидать храм в столь поздний час. Человек этот, одетый в длинную черную сутану, стоял у алтаря и круглое лицо его, обрамленное поразительно ясными, голубыми глазами освещал лишь тусклый лунный свет, пробивающийся в неф через большое витражное окно. Днем оно искусно красило солнечные лучи в красный, синий, желтый, оставляя на полу причудливые рисунки, а ночью тускнело, темнело, словно покрывалось пылью. Единственным источником света внутри опустевшего храма оставалась одинокая свеча, покоившаяся на алтаре. Огонек мерно горел, пуская блики на каменные барельефы и мраморное лицо Иисуса, возвышавшегося над черным силуэтом, раскинувшего руки по массивному деревянному кресту. Пламя лишь изредка подрагивало, когда мужчина размыкал розовые губы и шептал: — Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твоё, да придет царствие твоё, да будет воля твоя и на земле, как на небе… *** Деревня Тадфилд не отличалась ни интересными достопримечательностями, ни удивительной природой, ни тем более размерами. Маленькое, скромное поселение на юго-востоке Оксфордшира могло похвастаться разве что хорошей погодой, которая, однако, едва ли была способна соблазнить жителей крупных городов на переезд в тихий и откровенно скучный уголок туманного Альбиона. Но и в таком, казалось бы, забытом Богом месте, к Богу частенько обращались, а непростая роль связиста выпала тамошнему священнику. Звали святого отца Азирафель Фелл. Это был мужчина средних лет - интеллигентный, добропорядочный, мягкий во всех возможных смыслах и имеющий поразительно много общего с ангелами, изображенными на фресках храма, где служил Господу и людям местный серафим. *** — Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, — шептал Фелл все быстрее и отчаяннее, словно боялся не успеть окончить молитву. Шептал, и до побеления костяшек сжимал в руке деревянный крест. *** Прозвище «Ангел» прилипло к Азирафелю быстро. Жители Тедфилда не знали никого добрее и набожнее местного священника, шли к нему за советом и помощью, а тот никогда не отказывал нуждающимся. Даже неожиданно появившемуся одним летним днем на проповеди мужчине, с виду максимально далекому от слова Божьего. Одетый во все черное незнакомец, воровато озираясь, занял тогда самую дальнюю скамью и всю молитву Фелл был вынужден терпеть на себе пристальный взгляд, скрытый за стеклами темных очков. Пастор не понимал, отчего был удостоен такого внимания со стороны странного господина, как и не понимал, отчего можно выглядеть так недовольно и хмуро во время воскресной службы. Может быть Азирафель сказал что-то не то во время проповеди? Может задел неосторожным словом чувства нового прихожанина? Но волноваться, как выяснилось, было не о чем. При ближайшем знакомстве загадочный господин оказался вполне безобидным, милым, но несмотря на это вечно хмурым человеком. Его звали Энтони Кроули. Он приехал в Тадфилд по работе, из Лондона, и снял небольшой коттедж на окраине деревни. Коттедж пользовался дурной славой у местных жителей, только вот Кроули это не пугало, даже забавляло. Все эти байки про ведьм и магию отпугивали большинство зевак, а Энтони только и делал, что гнался за уединением и тишиной. Из-за сложной работы, конечно же. Потому что человеком Кроули оказался общительным и даже навязчивым. Это, однако, беспокоило священника лишь первые дни, а потом он просто… смирился с приятной компанией. До появления Тони Азирафель, признаться, даже не замечал своего одиночества. Он привык к тому, что прихожане стекаются в храм лишь по воскресеньям, а в дни будние едва ли кто-то посетит молитву. Привык к тому, что он нужен людям только в час горестей, когда негде им более сыскать утешения и прощения. И вдруг появился Кроули, которому не нужны были ни утешение, ни помощь, ни прощение. Он материализовывался под конец дня с аппетитно пахнущим бумажным пакетиком из любимой кондитерской Фелла, плюхался на самую ближнюю к алтарю скамью и такие разные, но похожие своим одиночеством люди просто разговаривали, разливая чай из клетчатого термоса по белым чашкам с причудливыми голубыми узорами. *** — И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, — Азирафель зажмурился склоняя испуганно и стыдливо голову к алтарю. – А… *** Азирафель и сам не заметил, как Кроули стал для него олицетворением искушения. Такой громкий, живой, свободный от прописанных невесть кем правил и чужих мнений. Энтони без зазрения совести ставил свои интересы выше чьих-либо, громко ругался в людных местах, распивал алкоголь в храме и абсолютно точно не страшился Божьего гнева. Азирафель, к собственному ужасу, не сдерживал презрения или осуждения в отношении нового знакомого, а, напротив, искренне восхищался им, смутно понимая, однако, что, если бы змей-искуситель принял когда-то человеческий облик, он обратился бы в Кроули, а водиться с демонами священнику не пристало. Но если бы Фелл мог заглянуть за неизменные темные очки на лице своего змееподобного друга, он бы понял, что мимо внимания Тони эти восхищенные взгляды никогда не проходили. Однако если бы появление Кроули грозило Тадфилду лишь усомнившимся в непостижимом Господнем замысле священником… Не прошло и недели с появления Энтони в деревне, как дожди, грозы и ветра обрушились на поселение. Синоптики, предсказывающие самую теплую и спокойную осень за последний десяток лет, разводили руками, как и фермеры, на чьих полях стал массово погибать скот. Нехорошие слухи пошли средь местных жителей. Кто-то винил в происходящем сбой на метеорологической станции и антибиотики, кто-то рыжеволосого колдуна, поселившегося в «проклятом коттедже», а кто-то поддавшегося греху священника. И лишь священник этот подозревал, в чем дело и гнал эти подозрения прочь. Гнал, а те все никак не уходили, потому что игнорировать непостоянство погоды легко, а вот закрыть глаза на странности нового друга куда сложнее. На манеру носить темные очки даже по вечерам, на вечно бледную кожу и дурную привычку материализовываться буквально из пустоты и в этой же пустоте мгновенно растворяться. Словно Кроули не был человеком, был загадочным духом, призраком, демоном. Окончательно убедился пастор в своих догадках, когда Энтони не явился в один из вечеров в храм, сославшись на недомогание, а на следующее утро фермер вновь обнаружил в хлеву пару обескровленных коровьих тушек. *** — Аминь, — вдруг разрезал тишину пустого храма холодный, колкий голос. Азирафель вздрогнул и обернулся. Полы сутаны зашуршали, ветер, проникший в помещение через отворившуюся дверь, всколыхнул их, поднялся выше и потушил единственный источник света, теплившийся на алтаре. В сиянии луны, средь деревянных скамеек, стояла темная фигура, низко опустив рыжую голову. Фигура выглядела задумчиво, почти опечаленно, но мурашки побежали по спине священника, когда увидел он лицо ее и широкую улыбку. — Святой отец, я пришёл исповедаться, ибо я согрешу, – заискивающе, растягивая шипящие, заговорил Кроули. Неторопливо, вальяжно он зашагал меж деревянных скамеек. Походка его была будто бы пьяной, но в речи не было ни намека на помутнение разума. — Я думал, ты догадаешься куда быстрее. Азирафель отступил назад, прижимая крест к груди, из которой вот-вот должно было выскочить перепуганное сердце. Еще несколько часов назад священник и не подумал бы, что сильнее самого дьявола испугается единственного своего друга. — Изыди, дьявольское отродье! — воскликнул Азирафель, выставляя вперед руку с зажатым в белых пальцах крестом. Это на мгновение остановило Кроули, но вместо того, чтобы отпрянуть, испуганно шипя, Энтони вдруг расхохотался. — Ох, как это мило, — открыто насмехаясь над наивностью священника, протянул Кроули и в пару длинных шагов преодолел последние жалкие метры, разделяющие его и Фелла. —Только вот на меня это не действует. Азирафель почувствовал, как кровь окончательно отхлынула от его лица. Мрамор алтаря был менее бледен, чем потерявший надежду на спасение пастор. Не помня себя от ужаса, не смея пошевелиться, Фелл наблюдал за тем, как медленно, смакуя момент своего торжества, Кроули подносит руку с нечеловечески длинными пальцами к своему лицу и стягивает с носа темные очки. Священник видит свое отражение в кроваво красных глазах чудовища, видит собственный страх и, подобно попавшему в ловушку крольчонку, не смеет даже дернуться в попытке освободиться. Азирафель может лишь смотреть, как тонкие губы размыкаются, и улыбка Кроули превращается в кровожадный оскал, как заостряются и удлиняются резцы, как облизывается перед сытным ужином то, что еще мгновение назад было человеком. — Н-не приближайся, демон! — жалобно вскрикивает священник. Голос его дрожит и срывается на писк. Фелл уже не пытается казаться бесстрашным. Он чувствует горячее дыхание твари на своей щеке, вжимается спиной в холодный мрамор алтаря, съеживается, так что колоратка впивается в шею, закрывает глаза, приготовившись к гибели, но… Спустя мгновение Азирафель все еще жив. Нет ни боли, ни холода во всем теле, ни предсмертных хрипов. Но помещение заполняет гнетущая, нехорошая тишина. Священнику хочется открыть глаза. Ему страшно, но когда пресловутое человеческое любопытство было слабее страха? Помедлив еще секунду, Фелл неуверенно приоткрывает один глаз и картина перед ним предстает, как бы это не звучало странно, вовсе не ужасающая. Перед ним все еще лицо Кроули, все те же алые глаза, но они не прищурены хитро, коварно, злобно. Они широко распахнуты, и в них ни капли кровожадности, только непонимание и искреннее удивление. — Демон..? — переспрашивает Кроули, чуть отстранившись от белого как мел священника. Скрываются в пасти смертоносные клыки. — Так, подожди, ты все это время думал, что я... демон? Как ты вообще пришёл к этому? — Н-ну... Ты б-буквально появляешься из воздуха, странно говоришь, а в округе, как ты п-появился, стали происходить жуткие вещи, – Азирафель с трудом находит в себе силы и смелость, чтобы заговорить. Вернее, не заговорить даже, а издать хоть какие-то звуки, напоминающие внятную человеческую речь. Пухлые губы священника дрожат, да и сам он весь трясется от страха, из-за чего не может сдержать заикание. — А т-ты... Не демон? — Аргх! Как кто-то настолько умный может быть таким глупцом? – вдруг вскрикивает «демон» и Фелл хватается за сердце, подпрыгивая на месте от неожиданности. — Конечно я не демон! — А кто же тогда? Азирафель растерян. Он смотрит на недовольного нитью его размышлений Кроули, со скрипом прокручивает в голове события последних дней, вспоминает свое расследование и все равно не понимает, чего от него хочет нечисть. — Нечеловеческая сила, бледная кожа, очки. Ни на какие мысли не наталкивает? — Энтони выглядит оскорбленно, почти обиженно. Ему кажется, будто он пытается достать ответ из самого нерадивого в классе ученика. А Кроули знает, какого это, пытаться вдолбить что-то в голову врожденному идиоту. За несколько сотен лет своей жизни и учителем он успел поработать. Однако ни один из его учеников не был наивен, подобно Азирафелю. — Я вампир! Фелл в ответ на это признание молчит. Кроули готовится к тому, что ему придется повторить еще с десяток раз, чтобы до священника наконец дошло, но нет, пастор схватывает поразительно быстро. — В-вампир? — лепечет он едва слышно. Молчание Тони становится ответом. Он глядит на непутевого экзорциста хмуро, ожидая еще хоть слова, но Азирафель молчит, словно в рот воды набрав. Кроули собирается было взорваться вновь, как вдруг замечает, что белое лицо священника как-то нехорошо зеленеет. Пастор слегка отстраняется от алтаря, делает один неуверенный шаг по направлению к ближайшей скамье и…падает в обморок. *** Сквозь большое витражное окно робко пробивались первые лучи восходящего солнца. Розовым, синим, зеленым они рисовали, словно цветными карандашами, причудливые узоры на стенах, полу и мертвецки бледном лице священника единственного храма в деревушке Тадфилд. Тот лежал на одной из скамеек, а «дьявольское отродье», имея вид уставший и почти виноватый, обтирало мокрой тряпкой лоб несостоявшегося экзорциста, сидя прямо на полу. — Ты выпьешь всю мою кровь, и я умру? — жалобно лепетал едва пришедший в сознание священник. Несмотря на то, что черные очки покоились на алтаре, рядом со злосчастным деревянным крестом, которым ночью Кроули пытались запугать, Фелл не увидел, как вампир закатил алые глаза. — Нет, — устало процедил он, но Азирафеля это не успокоило. Пастор только обреченнее запричитал: — Ох, значит ты устранишь меня как свидетеля, потому что я знаю твою тайну. — Да нет же! – по-настоящему раздраженно выпалил вампир. — Значит... — начал вновь Фелл, но на этот раз Энтони перебил его раньше, чем с бледных после обморока губ упала очередная глупость. — Помолчи уже, — грубо прервал Кроули и отвернулся от священника. "Обиделся" - подумал было Азирафель, но вдруг заметил на невозмутимом обычно лице Энтони тень смущения. Если бы вампир мог, он покраснел бы, но едва ли существо, чьё сердце не способно биться, может порозоветь. — Я просто хотел, чтобы ты знал. Вечная жизнь бывает самую малость... Одинокой. И определённо скучной. Да, сердце у вампиров действительно не бьется, об этом Азирафель узнает немного позже. Он многое еще узнает об этих удивительных созданиях от Кроули. Например то, что сердце у вампиров вообще есть и то, что его недвижимость никак не мешает Энтони заниматься простыми человеческими занятиями: бегать по утрам, слушать музыку и, например, совсем немного, любить.