Последний блеск в скорбных песках

      Душа Рейстлина — мёртвая пустыня. Бескрайняя, тёмная, холодная. Он блуждал в ней большую часть своей жизни, если этот промежуток времени можно так обозвать. Он с трудом переставлял ноги, пока под ними проваливался песок. Он хотел пить, но будто бы никогда не знал, что такое вода. Было неудивительно, что, как только он стал Богом, мир превратился в отражение того, что являл собою Рейстлин.       Смерть, тлен, одиночество… пустота.       Рейстлин шёл по пустыне, не оборачиваясь, не давая себе передохнуть. Он так привык. Так научился, раз за разом борясь со Смертью, которая всегда была где-то рядом, готовая совершить прыжок и забрать жизнь из этого тщедушного тела.       А если ненадолго остановиться? Если присесть и запустить руку в песок? Необязательно очень глубоко, просто немного поискать… хоть что-нибудь. Можно нащупать что-то твёрдое и гладкое, совсем небольшое, но опровергающее то предположение, что в этой пустыне ничего нет.       Если вытащить руку из песка и раскрыть ладонь, чтобы рассмотреть находку, то велика вероятность ничего не увидеть — вокруг всё ещё беспросветная тьма. А если проморгаться и всё же присмотреться, казалось бы, туда, где человеческий глаз просто не способен увидеть хоть что-то? Разумеется — ничего.       Или же нет? В маленьком камушке на раскрытой ладони может блеснуть что-то, едва заметное. Но кому-то может посчастливиться заметить, не так ли? Если вовремя остановиться и попытаться.       Возможно, если бы Рейстлин остановился, он бы увидел этот странный блеск — в своих собственных прикосновениях к некоторым людям, в своей интонации при виде слабых, в своих воспоминаниях о любимой матери.       Этот человек мог быть бесконечно жестоким, но всегда доверчиво и нежно прижимался к груди брата и прятал лицо у него на плече, пытаясь спастись от своих страхов. Рейстлин был действительно жестоким, но в детстве не отходил от больной матери, когда ей требовался уход. Рейстлин считал, что не любил брата, но в ночь, когда кошмары настигли Карамона, маг подарил ему спокойный сон с помощью волшебства. Рейстлин был уверен, что не умеет любить, но нежно, аккуратно и невероятно бережно дотрагивался до Крисании, будто интуитивно понимал, как с ней обращаться. Рейстлин знал, что бросит её умирать со всем холодом, который есть в его душе, но в итоге, прежде чем подняться на божественный пьедестал, взял руку жрицы в свою, довёл до ближайшего камня, осторожно усадил её на землю и лишь после этого ушёл.       Возможно, если бы Рейстлин Маджере остановился и заметил этот редкий блеск небольшого огонька, мир бы не превратился в ту пустыню, по которой он шагал всю жизнь. Ведь на самом деле он умел заботиться. Просто сам об этом не знал.       Однако теперь, когда рядом нет никого, когда бежать уже некуда, Рейстлин понимал, что в каждом своём прикосновении к Крисании, в каждом своём поиске руки брата в ночи, в каждом тёплом воспоминании о матери крылось то, что люди называли любовью. Рейстлин не знал, как её выражать, как с ней существовать, что с ней делать, но, глядя на свой мёртвый мир, понимал — он мог за неё зацепиться. Мог, пока не стало слишком поздно.