эффект неожиданности

      Вова в рот ебал отношения на расстоянии. Одно дело, когда вы — прекраснодушные подростки, которые познакомились в интернете, которые неловко флиртуют и краснеют от каждого намёка на поцелуй в губы, а другое — когда вы два состоявшихся мужчины, которые ещё и ебались до того, как вас разлучили злосчастные тысячи километров. Сразу вырастают десятки трудноразрешимых проблем. Как, опять-таки, трахаться сексом? Как мириться после ссор? Как не потерять интерес друг к другу? Как не бояться измен? Вот и Вова не знает.       Если честно, то Братишкин бы, наверное, давно бросил Хесуса для собственного же комфорта (а комфорт Вова ценит очень высоко). Бросил бы, если бы не любил до того, чтобы аж сердце сводит.       Про свою любовь Семенюк может говорить бесконечно, хотя бы чтобы почесать собственное эго — приятно же, когда можешь ощущать такие высокие чувства.       Но иногда высокие чувства загоняют в ловушку и заставляют позориться так, что потом даже подумать об этом стыдно. ***       Из зеркала на Вову смотрит уебан. У уебана накрашены длинными стрелками глаза, сияют глиттерные мягкие щёчки, а одна нога в чулке в частую сеточку закинута на другую.       Братишкин нашаривает на полу подик и нервно затягивается. Отражение повторяет его действия. Дым из зеркала переплетается с настоящим, разрушая и без того зыбкие границы реального и чужого.       Краем глаза Вова цепляет среди быстро рассеявшихся белых клубов своё лицо. Бледное, но если бы не слой пудры, которой он откровенно не пожалел, было бы видно совершенно бешеный, не пунцовый даже, а ярко-багровый румянец.       Специфика в рот ебучих отношений на расстоянии требует умения удерживать на себе внимание. Если раньше Вове это прекрасно удавалось за счёт скандалов, то сейчас это уже если и работало, то только на ближайшее болезненное расставание. Поэтому надо было как-то привлекать к себе другими способами. Приезжать к Хесусу Братишкину мучительно не хочется — поднимать жопу и бегать хуй пойми где за миллионом виз, бумажек и билетов через Тбилиси в Стамбул, а из Стамбула ещё куда-то представляется (не без оснований) ему полнейшим пиздецом, которого хочется избежать.       Это плохо, Вова понимает. Ради партнёра было бы неплохо постараться и подобиваться всякого разного, но роковое "не хочется" и склонность к лени всё перечёркивает, заставляя Семенюка искать всё новые и новые изощрённые способы увлечь собой в очередной раз, но онлайн.       Больное, хоть и слабое, воображение и внутренняя тщательно скрываемая любовь ко всякому разврату, причём чем крикливее и откровеннее, тем лучше, приводит его к таким вариантам и идеям, за которые он, в случае чего, рискует оказаться героем очередной рекламы в телеграм-каналах из цикла "Дашу Карейку слили!!!! Шок!!!!"       Вова снова устаёт думать и смотрит обратно в зеркало. На полу немного холодно сидеть, а из-за высокой подошвы кроссовок встать и уйти отсюда подальше, в кроватку, представляется тяжеловатой задачей. "Может в пизду это всё? — мелькает соблазнительная мысль в здравой части сознания, — может бросить эту идею и спокойно поспать этой ночью? Не строить из себя онлифанс-модель и не записывать этот ебаный видос, где я буду делать пошлое лицо и дрочить перед зеркалом с телефоном в руке, а уж тем более не отправлять это позорище потом Хесусу?"       Нет. Он что, зря наводил всю красоту?       На полу валяется, помимо электронки, телефон. Братишкин поднимает его, царапая короткими ногтями линолеум, и критически в очередной раз оглядывает себя в камере, стараясь найти хоть малейший изъян внешности, благодаря которому можно будет отложить всё это.       Но, к сожалению (и к счастью одновременно) всё в нём идеально до тошноты. Не зря нашёл чёрный лонгслив, не зря смог влезть в плотно облегающие ляжки шорты, не зря смотрел все те туториалы по макияжу — вышло гораздо лучше, чем он даже представлял на кураже. Какой кошмар, какой стыд. — Ну что, — обращается Вова к собственному отражению и к самому себе в объективе, — отвертеться уже не получится. Ты — стример патетически тыкает пальцем в зеркало, — даже ноги побрил! И как после такого всё послать нахуй?!       Блеф и предъявы к самому себе не очень эффективный способ усилить процесс, но Вова уже настолько на взводе, что ему нужен хоть какой-то стимул, чтобы разозлиться и наконец начать что-то делать. Удивительно, что такой пропащий метод действительно помогает.       Братишкин всё-таки сдаётся и нажимает большим пальцем на кнопочку записи. Встряхивая волосами и легонько скользя бёдрами по столь же холодному, как и раньше, полу, Вова принимает последнее решение. "Пусть я и буду стонать, это уже посмотрю по ситуации, но я точно не скажу ни единого слова. А то если скажу, — думает Семенюк, потягиваясь не занятой телефоном рукой и беззвучно мурлыкая с самым томным выражением лица, которое способен сделать, — сам умру от передозировки кринжа".       Одной рукой очень неудобно всё делать. Особенно расстёгивать шорты, которые плотно облегают не только ляжки, но и всё остальное. Молния и пуговка оказываются удивительно тугими, так что Вова забывает про то, что должен быть обворожительным, и шёпотом матерится сквозь зубы, поддевая слишком короткими для этого ногтями непослушные застёжки — но справляется с этой задачей быстрее, чем начинал уже думать. Из груди невольно вырывается первый стон — не страстный, но довольный и от этого ещё более привлекательный.       Расстегнув шорты, Братишкин на секунду косится на то, что находится в ракурсе камеры. Даже от такой маленькой нагрузки безупречный внешний вид уже чуть-чуть потрепался: немножко осыпалась пудра, из-за чего румянец всё-таки проступает сквозь искусственную белизну, лонгслив сполз на правое предплечье, оголив левое, а резинка одного чулка загнулась от того, что Семенюк елозил ногами, стараясь помочь себе. По-хорошему, надо было бы закончить, подновить марафет и попробовать снова, уже с расстёгнутой ебучей пуговицей. Но Вовой овладевает нервный и болезненный кураж, который никогда не пробуждался до последнего, но уж если появлялся, то заставлял творить невообразимые вещи — например, предложить Хесусу встречаться ещё тогда, давно.       Точно, это же ещё и Лёша увидит... Семенюку немного хочется завыть от стыда, но стыд уступает место безбашенности, хотя и не исчезнув и оставшись где-то на периферии сознания шептать мысли о морали и нравственности.       Но на нравственность Вове глобально поебать, поэтому он стягивает — всё так же одной рукой — шорты, режущие кромкой пухлые бёдра и заставляющие Братишкина бросить ещё пару ругательств. Слава богу, что с последующим бельём не придётся мучиться, потому что стример его предусмотрительно не надел. Действительно, какой смысл что-то надевать, тратить время на выбор, если потом всё равно снимать?       Режиссуру приходится менять на ходу. "Блять, ну всё как всегда: продумал чёткий план в деталях, а в итоге какая-то мелочь идёт по пизде и приходится исправляться в процессе", — раздражённо думает Вова, старательно прогибая спину, — так, будто это и было задумано, — чтобы опереть на зеркало телефон и освободить себе руки. Не сдерживаемый шортами член мешает движениям, а спина, давно отвыкшая от нагрузки, надрывно хрустит, заставляя Семенюка скривиться. Вот же ебучая старость, настигла, когда не ждал.       Возвращаясь в исходное положение, стример засовывает в рот два пальца и ненавязчиво раздвигает бёдра так, чтобы они смотрелись максимально массивными — почему-то он уверен, что Хесусу понравится именно так. А если не понравится, то Вова всё-таки сорвётся к нему в Америку и откусит голову за обесценивание тяжкого труда.       Освободившейся рукой Вова скользит по члену. Движения абсолютно привычные: вверх-вниз, чем быстрее, тем лучше, хуй держать так, чтобы случайно не кончить себе в ебало.       Но главное в дрочке — вовсе не сам технический процесс, который известен даже школьнику, а искусство выбора того, на что дрочить. В одиночестве, перед компом, Братишкин бы просто спокойно нашёл на чёрно-оранжевом сайте что-то по вкусу, но сейчас особенный случай: надо напрячь всю свою фантазию (с которой у него плохо) и представить что-то безумно горячее с собой и Лёшей.       К ритмичному скольжению рукой по члену добавляются движения пальцев во рту. Вова встряхивает тёмной чёлкой и старается заглотить их поглубже.       Но они — короткие, крепкие, — вовсе не альтернатива рукам Хеса. Семенюк закатывает глаза, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на желанном воспоминании и не сорвать темп. Кончиками пальцев он уже чувствует горячую, липкую смазку на члене. Значит, он всё делает правильно.       Пальцы Лёши... Они всегда ахуенно смотрелись, сжимая бёдра или талию Вовы — а сейчас бы выглядели ещё привлекательнее на пухлой заднице или даже если бы мяли щёчки партнёра своего обладателя. Хесус прекрасно лапал — такими-то длинными, тонкими пальцами это было неудивительно. Братишкин урчаще стонет, вспоминая наипиздатейшую косточку на запястье Губанова, которая всегда после прелюдий, уже на самом интересном, громких стонах, влажных шлепках и боли в пояснице упиралась в ладонь Вовы — у Хесуса была привычка придавливать партнёра к постели за руки. Особого импакта это не привносило из-за небольшого веса Лёши, но зато жёстко заводило Братишкина. Интересно, сохранилась ли она сейчас?..       Вова напряжён до предела. В тщательно закатываемых глазах от старания наворачиваются слёзы, ноги невольно сходятся, чтобы приблизить желанную развязку. Пальцы, всё ускоряясь и ускоряясь, скользят вверх-вниз по члену. Коснуться головки Семенюк не решается, потому что, чувствуя пульсацию, понимает, что при прикосновении к нежной и чувствительной плоти оргазм будет слишком быстрым — а это не подходит ни тематике видео, ни согреет самолюбие стримера. Да и он всегда любил чуть-чуть помучить себя.       "А может, сделать ахегао?" — мелькает шаловливая мысль в затуманенном сознании. Вова одёргивает себя: не до анимешных приколов сейчас, да и ахегао уже прошлый век. Но всё равно представляет себя с высунутым длинным (и очень ловким, кстати говоря — что он только им ни делал) розовым язычком и влажным взором, направленным к потолку... Или к ширинке Хеса. А ещё он, Вова, обязан в таком случае быть в костюме японской школьницы и в ободке с пушистыми кошачьими ушками и колокольчиками, как на недавнем фотосете... Блять, про что он думает?! То фантазию не разбудишь, то она с ума сходит.       Дыхание сбивается, в глазах то темнеет, то всё идёт кругом, а ноги судорожно трясутся — слава богу, хотя бы мелкой дрожью, позволяя Вове продолжать процесс. Он уже не пытается смотреть в зеркало, потому что точно знает что в нём увидит. А увидит он не безупречного себя, как пятнадцать минут назад, а неприлично расплывшегося еблана с потёкшей тушью, пятнистым румянцем, проглядывающим сквозь уже прилично поредевшую пудру, в мокрых шортах и закатавшихся в гармошку чулках. Поистине олицетворение влажной мечты — в буквальном смысле выражения.       Слёзы, застывшие в мутных глазах, наконец брызгают на щёки, оставляя на них светлые дорожки. Покрасневшие от долгого трения о линолеум коленки содрогаются пару раз и бессильно опускаются на пол. Из горла вырывается самый громкий, ударяющийся о всё стеклянные предметы в пустой квартире, сладкий, мучительный, вибрирующий стон. Вова смотрит влажным невидящим взглядом перед собой и рвано выдыхает, отрывая руку от пульсирующей головки члена. Горячая сперма заливает пол и даже немного оставляет белые пятна на лонгсливе.       От мягких раздражённых губ за пальцами медленно тянется прозрачная ниточка слюны.       Он кончил. По плану — в первый раз. Взгляд Братишкина скользит вбок, за кадр, и цепляет прозрачный силиконовый член, купленный специально для видео.       Сейчас он должен его взять, облизать, погладить, а потом сесть на него и продолжить процесс невиданного разврата.       Но, как водится, после дрочки Вову настигает философская апатия, а вместе с ней наваливается и усталость. Давно в его жизни не было такой страсти. А настоящая страсть, не отголосок прошлого, а часть реальности, ждёт его очень и очень нескоро. Но ждёт — стример в этом уверен.       А сование хуёв в жопу будет в другой раз.       Братишкин со вздохом поднимается, на ходу застёгивая неприятно режущие влажную блестящую кожу шорты. Ослабевшие ноги подворачиваются на высокой подошве, и Вова с трудом удерживается от падения, выплёвывая очередные ругательства.       По-хорошему он должен, а скорее даже обязан, сходить сейчас в душ. Но воли Семенюка хватает только на то, чтобы доползти до кровати и развалиться на ней, прижимаясь натруженной кожей к чистой и приятно прохладной белой простыне.       Вова лениво пинает кроссовок под кроватью и задирает кофту, чтобы охладить взмокшую спину. Находит в списке контактов в телеге Лёшу и улыбается родным буковкам и эмодзи: "Хис" и сердечко. С замиранием сердца прикрепляет последнее видео из галереи и смотрит с душевным трепетом на мелькающие мегабайты загрузки.       "А теперь на боковую, — решает Братишкин, потягиваясь и делая последнюю перед сном затяжку, — реакцию Лёши на это лучше переспать и увидеть утром на свежую голову. А то сейчас в ожидании ошизею."       Зевая, Вова открывает приложение твича на телефоне — просто так, на автомате. Закрывающимися глазами смотрит, кто сейчас онлайн. На Хеса он не подписан, но именно его он выцепляет взглядом в рекомендациях. "Отлично, под его пиздёж старческий и срублюсь", — с улыбкой решает про себя Семенюк и кликает по названию трансляции. — О, вы посмотрите, кто там объявился, — хихикает Лёша на экране, прикрывая рот ладонью, — мне Братишкин в телеге написал, ну надо же.       Заволновался, засмущался! Вовой овладевает азарт, ему уже похуй на стыд и интересно только одно: как сейчас отреагирует на его сюрприз Хесус, глупо сейчас посмеивающийся и неловко потирающий шею. Что он скажет чату?       Стример склоняет голову, приглядываясь к отправленному файлу, не видимому чату. На лице сначала проступает удивление: поднимаются брови, а рот невольно приоткрывается. Затем приходит смущение: Лёша зажимает рот рукой, а на его щеках буйным цветом распускается румянец, прямо как у Братишкина полчаса назад. — Блять... Ну я знал, что Вовчик умеет удивлять, но чтобы эээ... так... Я в ахуе, — наконец находит, что сказать Хесус, бегая глазами по чату, тщетно ища поддержки.       Вова больше не может. Выключенный телефон летит в стену, а по всей квартире разносится мучительный вой, переходящий в заливистый, звонкий и довольный, хоть и нервный, смех.       Умеет удивлять?! Да он вообще тот ещё приколист!