Снег над Ленинградом

* * * Лёгкие снежинки падают над вечерним Ленинградом. Давно забытый, но такой родной — город детства зрелого Миши Ботвинника. Очки запотели, замокли, в конце концов уже надоели. Ещё немного и будет гостиница. Тепло и неуклюжий Миша Таль. Миша выбрался на крыльцо гостиницы в осеннем пальто, немного продрог, со снежинками в воздушной причёске и с сигаретой переминался с ноги на ногу, желая поребячиться и запустить снежком в экс-чемпиона мира и важного профессора. Ах, он идёт! Михаил Моисеевич задумался над тем, как они когда-то встретились с Митей Шостаковичем… Так же холодно! Снежок пролетел перед Ботвинником. Он глянул сердито, ища за мутными стёклами очков своего обидчика, и пока вертел головой по сторонам, наступил на припорошенную снежком ледяную, уже застывшую лужу и поскользнулся. Черноволосая бестия забыла и про снежки, и про веселье, спеша на помощь патриарху, который лежал на спине и не двигался. — Ты живой хоть, Михаил Моисеич? — спросил Таль немного взволнованно. — Хорошо, что ты тут оказался. Мои очки ничерта мне не помогают, — пожаловался Ботвинник, так и продолжая лежать. — Кости целы? — уточнил рижанин, присаживаясь на корточки, чтобы быть поближе к мужчине. — Да, я в порядке. В такую погоду к чёрту на куличики! Гад этот твой Корчной! — ворчал Михаил, принимая Мишину ладонь, чтобы подняться. Затем мужчины оттряхивали пальто от снега. Миша смеялся от осознания, что он счастлив сейчас, а Ботвинник немного смущался, думая, что Таль смеётся над ним. — Посмотри же, как красиво! Тихо на улице, такой красивый снег, такой красивый я! И блеск ночных фонарей, — восклицал Миша, и не в силах устоять на месте начал кружиться. — Дурной ты, Мишка! Я же не вижу сейчас. Да и ты будто снега не видел, — недовольствовал Ботвинник, хотя, когда он только приехал снег ему очень нравился. Ровно до того момента, пока ему не надоело останавливаться и часто протирать очки. — Это же снег! — Да, ну тебя, к чёрту! — Михаил Моисеевич махнул на милого рукой и собрался было в гостиницу, но Таль придержал его, чтобы сорвать с губ быстрый поцелуй. — С ума сошёл? — шикнул Ботвинник. — Да, я всегда был такой, судя по твоим словам, — не расстерялся с ответом Миша и взяв патриарха за руку, повёл в здание. * * * Тигран сидел напротив Виктора на лавочке, предназначенной для собраний бабуль, но так как час выдался поздний и снежный, последние остались дома. — Странно сидим, не находишь? — уточнил массивный Корчной. Он посмотрел на армянина, будто хотел добавить что-то ещё, но потом передумал и затянулся сигаретой в очередной раз. — Лучше бы снегом любовался, а ты гадость сосёшь, — пробурчал Тигран и приподнял лицо вверх так, чтобы снежинки попадали на его лицо. Виктор заржал: — А что ты хотел, чтобы я тебе соснул? Тигран глянул возмущённо, сморгнул застывшие на ресницах небесные кристаллы и обиженно поджал тонкие губы. Ему отчего-то хотелось добавить едкое: «мудак», но он помнил, что если поссориться сейчас, то в гостях на даче они запортят всю атмосферу. Витя брезгливо откинул бычок в сторону и двинулся ближе к собеседнику так, чтобы Тигран уловил с его губ горький вкус табака. — У тебя тормоза отказали бесповоротно? — поинтересовался Тигран, который резко отодвинувшись чуть не навернулся с лавочки. — Обкурился скажешь? И будешь прав, мой армянский табачок, — раскаялся Корчной, а Тигран смущённо заулыбался, понимая, что зря боялся. Ещё никто не вышел из подъезда и не зашёл туда. * * * Казалось бы все шахматисты перелетели из Москвы в Ленинград. Пауль Петрович Керес сидел в новой квартире перспективного мальчишки, которому пророчили чемпионский титул по шахматам… Бориска разливал шампанское по бокалам. — Красиво там, за окном, — временами упоминал непогоду Спасский. — Хочешь туда? — интересовался Пауль с лёгким эстонским акцентом. — Хочу на брудершафт, — Борис любил немного пафоса. И поцелуи с виноградным привкусом и то, что давал Керес после них. А ещё никак не ожидал, что в завершение романтического вечера Пауль предложит когда-нибудь слетать вместе в Таллин. Пройтись по незнакомым улочкам Эстонии вдвоём. — Пауль, я никак не могу поверить, что когда-то тебе понравился, — робел Борис и прятал глаза. Керес любил наблюдать такие изменения, обнажающие истинное лицо нагловатого модника Борисика. И специально медлил с ответом, прокладывая губами дорожки поцелуев по чужой ладони к запястью. Там, где билась жилка с учащенным пульсом. — Не будь таким скептиком. Я же не призрак и не мечта твоя, — слабо возражал Пауль. С каждым словом голос Бориса становился тише: — Ты — мечта моя. Просто не представляешь моих ощущений от близости с тобой… Пауль обнял своего юнца и коснулся губами виска, а потом признался в ответ: — И ты мне очень нравишься. Вне сомнений.