Зима, дурачок и эгоист

      Чихнув четыре раза и опалив своё болящее горло морозным воздухом с застывшими в нём острыми снежинками, Джейк невольно вспоминает слова своей покойной бабушки, время от времени твердившей: «Если человек чихнул несколько раз подряд, значит о нём кто-то вспомнил».       Обкусанные пухлые губы трогает легкая усмешка. Если всё так, и бабуля была права, то кому вздумалось вспомнить Джейка под конец серого буднего дня, когда любой нормальный человек без лишних мыслей шагал бы домой по хрустящему, подобно костям, снегу, чтобы согреться и морально подготовиться к следующему дню? Джейк в мыслях жалеет подумавшего о нем беднягу, сильнее зарываясь замёрзшим носом в колючий шарф и сжимая руки в кулаки внутри глубоких карманов, хранящих в себе телефон с треснутым защитным стеклом и прочие безделушки.       Бабуля любила видеть во всём смысл. Даже в вещах, которые другие бы назвали одним пустым словом — безделушка, она видела крупицу чего-то давно оставшегося в прошлом, чего-то, что никогда не утратит своего невидимого тепла и легкой тоски.       Джейк узловатыми пальцами нащупывает в кармане фантик от солёной карамельки, которой его угостила соседка по парте, а перед глазами мелькают картинки: вот воскресным вечером бабуля напевает что-то невнятное и варит домашнюю солёную карамель на жирных сливках, а мама тем же вечером устраивает скоромное чаепитие. Слегка двинув пальцами, Джейк понимает — наткнулся на канцелярскую скрепку, которой он от скуки водил по спине спереди сидящего одноклассника. Помогая ещё маленькому внуку делать домашние задания, бабуля однажды показала, как из простой серой скрепки можно за пару секунд сделать закладку для страниц яркого учебника. В форме сердца. Джейк не любил тематику сердечек, но любил свою бабушку, и был очень, очень расстроен, когда её не стало. Одно хорошо — ушла она без мучений; во сне. Наверное ей снилось что-то приятное, так сказала мама, целуя плачущего сына в тёмную макушку, и Джейк с тех пор считает, что уйти во сне — это лучшее, что может случиться с человеком на склоне лет. Уж лучше, чем скончаться на больничной койке или посреди оживленной улицы.       Мороз крепчает, а ветер сдувает с голых ветвей снег, что оседает на кончиках длинных дрожащих ресниц.       Джейк тихо вздыхает.       Блеклое облако пара исчезает в тот же миг.       Исчезает, как и тепло в доме Джейка после смерти бабушки.       Ощущая телом холод, проникший сквозь куртку и тонкий слой полосатого свитера и скользящий по рёбрам, как пианист своими длинными пальцами по клавишам из слоновой кости, Джейк злится на самого себя. Он уже давно мог бы сидеть дома, на крохотной кухне с красивым видом на тихий, вечно сонный двор. Сидеть за столом и неторопливо пить крепкий чай с тремя ложками сахара, сделать все уроки и перед приходом родителей разогреть ужин.       Он бы уже давно мог забыть про сухой, режущий глаза мороз, если бы не одно «но».       Джейк потерял свой дубликат ключей.       Ключи были красивые. Магнит от двери подъезда — потертый, тёмно-синий, он хорошо гармонировал с серым металлом, а брелок с милым щеночком Джейк купил пару лет назад в киоске, когда день в школе выдался особенно трудным и грустным. Щеночек по цвету напоминал каштаны, которые осенью валяются на асфальте и земле, срываясь с высоких дубов, а его чёрные глазки — две чёрных бусины.       Они были красивые, но теперь их не вернуть. Валяются в одном из множества сугробов и даже не подозревают, что пролежат так до весны, пока всё не растает, но и тогда Джейк не сможет их отыскать — не представляет, куда именно они выпали во время драки с одним противным парнем из параллельного класса.       Ему, видите ли, не понравился яркий красный свитер Джейка. Неясно, как простой полосатый свитер сумел ранить столь тонкую натуру идиота, но тот окликнул звонко, глядя своими нахальными глазами на начавшего злиться Джейка, и сделал непристойный жест, изнутри толкнувшись языком в щёку. Сперва Джейк испытал настоящую растерянность, длившуюся пару секунд. Затем по крови подобно чернилам разлилась злость, такая же липкая, как взгляд одноклассника.       Джейк не собирался драться.       Приблизившись к парню, он сделал ему ясное предупреждение, нарушив которое, второй навлёк бы на себя неприятности. Большие неприятности. И кто бы знал, что виновник злости Джейка нарушит четкие границы мгновенно? Самоуверенный толчок в плечо и такое ядовитое, выплюнутое сквозь тонкие губы: «Педик».       Джейк правда не собирался драться.       У него, что, других дел нет?       Но когда твою честь смеют так задевать, нельзя оставлять это безнаказанным (спасибо отцу, научившему хоть чему-то). Бабуля, если б могла, ахнула, увидев, как её единственный внук, Джейк, резким движением валит парня на протоптанный, местами грязный снег, своими худыми, но сильными руками оставляя на чужих боках удары, которые должны будут подействовать лучше проигнорированных слов.       Чувство злости сменилось на два других. Первым выступило смущение, когда Джейк выпрямился, тяжело дыша и краснея в щеках от внимания школьников, глазеющих на драку. Ощутив на своём плече чью-то ладонь, бережно сжимающую шуршащую ткань куртки, словно пытаясь вобрать в себя все негативные эмоции Джейка, Джейк сразу предположил, чья это ладонь, и окончательно подтвердил свою одну единственную догадку, когда обернулся.       Пак Сонхун.       — Опять ты, — выдохнул смущённо возмущённо Джейк.       — Опять я, — съязвил Сонхун в ответ, пальцами крепче сжимая чужое плечо.       Даже если Сонхун спрячет своё вечно серьёзное лицо за толстым шарфом и воротником пальто, Джейк узнает его по глазам. Эти глаза перепутать невозможно. Они всегда сосредоточенны и ясны, будь то ранее утро понедельника или поход с классом в нудный музей. А ещё глаза Сонхуна имеют интересный цвет. Джейк ни у кого такого не видел. Они тёмные и карие, но не такие, как у людей вокруг. Глядя в них во время очередной перепалки, Джейк часто сбивается с заранее подготовленных для победы крутых фраз, ведь мысли путаются в попытке выбрать, на что больше похож цвет глубоких глаз напротив? На кофе, который Джейку противопоказан, или на кленовый сироп, который стоит как почка, но который Джейк готов уплетать за обе щеки? Именно так Джейк и проигрывает каждую перепалку, происходящую из-за того что Сонхуну, кажется, никогда не надоест следовать за Джейком по пятам, чтобы лишний раз беззлобно подразнить, называя милым или дурачком, или чтобы накинуть на его плечи своё пальто, из-за чего одежда Джейка мгновенно пропитывается одеколоном.       Вонючим, по мнению чувствительного к любым запахам Джейка.       Эти древесные приторные ноты, взболтанные с букетом таких же приторных цветов… Как Сонхун терпит такой ужас? Точнее, как ему может нравиться такой ужас? Мало того что сам стал ходячим флаконом одеколона, так ещё и Джейка заражает, несмотря на любые протесты.       Как он там назывался?       Джейк шмыгает носом, в попытке вспомнить, как вдруг чувствует это зловоние, завладевшее всем его гардеробом.       — Ты сидишь тут уже полчаса. Нормальные люди не торчат на улице в такой мороз столько времени.       — Нормальные люди не пялятся на других людей полчаса, а занимаются своими делами, — не успев поднять голову, Джейк тут же находит, что ответить Сонхуну, явившемуся перед ним в накинутом поверх домашней одежды пальто и с гнездом на голове.       — Невозможно заниматься делами, когда ты тут сидишь и мёрзнешь.       — Возможно, ты просто не пробовал, — наигранно поморщившись от шлейфа одеколона, Джейк отворачивается: — И отойди, дышать не могу от этой вонизмы.       Сонхун на привычный язвительный лепет лишь вскидывает брови, терпеливо вздыхая и повторяя, наверное, сотый раз:       — Это Шанель Эгоист, Джейк. А ты дурачок.       — Сам такой.       — М-м-м, — с мягкой улыбкой тянет Сонхун, думая, как ему стоит ответить на ожидаемые и такие по-детски забавные слова. Вероятно, также по-детски и забавно. — Нет, я — нет. Ты — да. Почему не заходишь домой? У тебя уже нос синий и губы дрожат.       — Не твоё де-       У Джейка глаза (бедные, уставшие) чуть на лоб не вылезают, когда Сонхун позволяет себе коснуться тёплыми пальцами его ровного носа, словно он какой-то доктор и сможет сказать что-то умное. Нос синим не стал, но замёрз уж точно. Сонхун большим пальцем проводит по его кончику, а Джейк, отпрянув от такого прикосновения, чуть было не падает с промёрзлой скамейки, но Сонхун опять спасает его. Хватает за руку и укоризненно качает головой, но не упрекает словами. Спасением Джейк это не будет называть намеренно. Слишком много чести для одного парня.       — С ума сошёл?       — Ты о чём?       Ох уж эта невинная, но такая игривая улыбка и вопрошающие глаза. И ох уж этот глупый вопрос! Звание лучшего ученика Сонхуну принадлежать не может. Это даже звучит смешно! Джейк пусть и не претендует на этот пьедестал, но он, кажется, единственный кто не понимает, за что Сонхуна так любят, и единственный, кто знает, какой он из себя на самом деле.       — Из-за тебя я чуть не упал! Мне, что, проблем не хватает?       — Я тебя не толкал, ты сам дернулся, — намеренно замечает очевидное, чтобы ещё раз понаблюдать за очаровательным насупившимся лицом Джейка, который и правда дуется: возмущённо раскрывает рот, закрывает его, так ничего и не сказав, и опускает голову, вероятно, чтобы согреть нос и спрятать порозовевшие щёки. Он всегда так делает. Зимой прячет румянец за капюшоном, а летом ссылается на палящее солнце. — Ладно, я шучу. Прости.       — За что? — Джейк недоверчиво щурится, ведь кто знает, что придёт в голову этому недопонятому гению? Сонхун на удивление отвечает без доли привычного озорства — говорит мягко и искренне, стараясь не спугнуть:       — За то, что ты из-за меня чуть не упал. Прощаешь? — кусает нижнюю губу, чтобы не издать смешок.       — Прощаю…       Лучший способ умаслить Джейка — согласиться с ним. Сонхун давно прогадал: Джейк любит, когда с ним соглашаются. Но это не значит, что он всегда стремится к всеобщему признанию. Порой Сонхуну кажется, что признания Джейк ждёт лишь от него. Рассказывая перед классом своё эссе, в конце Джейк обязательно взглянет на Сонхуна и, получив после тёплой улыбки осторожный кивок, сам улыбнётся, чувствуя себя уверенней. Стоя в школьной душной раздевалке перед поцарапанным зеркалом, Джейк, как всегда, будет сомневаться в том, хорошо ли он выглядит, но после невольного свиста, что на языке Сонхуна означает «Вау», сомнения исчезнут в мгновение ока и Джейк почувствует себя самым красивым парнем на земле.       Если Сонхун скажет прямо, что он считает Джейка самым красивым, по-своему красивым от кончиков пальцев до кончиков тёмных ресниц, второй одарит его порозовевшими щеками и в лучшем случае отмахнется, а в худшем — сочтёт сердечные слова очередной шуткой.       Джейк и правда дурачок.       Сонхун такой же.       — Я ключи потерял. Те, — вздыхает наконец Джейк, подняв свои блестящие глаза на Сонхуна, что кивает задумчиво.       — Те, которые с щеночком? Жалко, он на тебя был похож.       Джейк прыскает тихо, но не спорит. Сонхун часто сравнивает его с щенком на брелке. Такой же взъерошенный и предвкушающий чего-то. Может, лакомства, а может и чего получше.       Милый, одним словом.       — Погоди… ты теперь домой зайти не можешь? — осеняет Сонхуна и он вскидывает свои угольно-чёрные брови, понимая, что этого уличного щеночка придётся одомашнить.       И отчего-то эта мысль греет сердце и подпитывает его надеждой. Давней и отчаянной как самый лучший сон надеждой на то, что в один день Джейк перестанет убегать и примет Сонхуна вместе с его багажом сладких фраз, поддразнивающих улыбок и его сердцем. Банально, но Сонхун не может думать о другом. Все ответы в поисковике гугла сводятся к одному диагнозу — «Влюблённый дурак», и впервые за всю жизнь Сонхун верит интернету. Слова «дурак» там никогда не было — это Сонхун добавил от себя.       Джейк кивает (подтверждая в глазах Сонхуна свой статус брошенного и замёрзшего щенка) и бубнит растерянно, поняв, что Сонхун пялится на него, думая о своём и, кажется, не планируя уходить:       — Ты на улицу вышел, чтобы стоять тут и своим «Эгоистом» мне мешать?       — Если бы это было правдой, я бы перед этим вылил на себя весь флакон и встал к тебе впритык, — Сонхун смахивает с чужого капюшона горстку снега и добавляет несмело: — И вообще… я одеколоном не пользуюсь почти месяц, запах на пальто просто держится долго.       — Не пользуешься? Это ещё почему?       — Ты сильных запахов не переносишь, забыл?       — Помню, но при чём тут я? — недоумевает Джейк, встав со скамейки и вновь чуть не упав.       Чуть, потому что Сонхун ловит его. Опять.       Ловит и, держа в неуклюжих объятиях, отвечает коротко:       — При том.       Мастером в выражении своих чувств Сонхун не был.       Джейк, как оказалось, тоже.       Из-за упавшего в какой-то момент капюшона волосы Джейка растрёпываются пуще прежнего и нагло щекочут нос Сонхуна, что морщится с довольной улыбкой на бледных губах, прижимая Джейка к себе ещё ближе. Тот молчит, но показывает своё смущённое недовольство путём попыток отстраниться из таких согревающих и нужных в мороз объятий.       — Хватит тебе, — вздыхает Сонхун, натягивая чужой капюшон обратно, с заботой приглаживая торчащие волосы.       Джейк сдаётся. Опускает руки, как деревянная марионетка, утыкается лицом в тёплую шею Сонхуна (нагло грея свой замёрзший нос) и фырчит еле слышно:       — Без одеколона ты пахнешь намного лучше, — щёки приобретают уже привычный розоватый оттенок, а сердце отплясывает как в последний раз. Джейк добавляет быстро, дыханием щекоча чужую кожу с россыпью родинок: — Ну, вкусно… Ой, то есть нормально. Хорошо пахнешь, мне нравится.       Почему в голове все мысли и чувства звучат идеально и стояще, но следует им выскользнуть изо рта, то они превращаются в это?       В глазах начинает щипать и Джейк всей душой надеется, что это из-за острых снежинок.       Да, дело труба. Язык Джейка всегда был его главным врагом.       — Джейк… — мягко зовёт Сонхун, но тот и не думает поднять головы, чтобы столкнуть робкие взгляды вместе. Пряча взгляд, Джейк хочет спрятаться полностью, но ему остаётся лишь притворяться глухим, будто так Сонхун от него отстанет. — Джейк, посмотри на меня.       Сонхун просит терпеливо и нежно. Он, вообще, человек очень терпеливый. Единственный, кто до сих пор не устал от Джейка и его горящих глаз. Он единственный, кто всегда ищет и находит возможность смотреть в эти самые полные предвкушения глаза.       — Не будешь смотреть? — уточняет, а Джейк в мыслях выбирает, как правильнее ответить на этот вопрос: кивнуть или покачать головой? Только вот Сонхун уже знает ответ и произносит приглушенно, словно снежинки вокруг них ожили и спят, а будить их нельзя: — Идём ко мне. Согреешься и мы вместе подождём твоих родителей с ключами… Я, кстати, фильм интересный скачал вчера. Триллер. Думал тебя пригласить.       И вот тут Джейк смущается ещё больше, ровно как и Сонхун, которому совершенно не характерно приглашать кого-то в гости (чтобы согреться или посмотреть фильм — не важно).       Однако, Джейк — это не кто-то. Это Джейк.       Если ему так сказать, он мало что поймёт, поэтому Сонхун прочищает горло неловким кашлем и спрашивает:       — Идём?       — Идём… — лучшего ответа, чем повтор вопроса, только без невидимого вопросительного знака, не существует.       Снег под ногами хрустит в два раза громче, но уже не как кости, а как оберточная бумага для подарков или фантики от карамелек. Парни идут бок о бок, чтобы неуклюжий Джейк не поскользнулся и не оставил на несчастном сугробе отпечаток своего лица. А если всё-таки вздумает, Сонхун его остановит.       Когда Сонхун смелеет (прямо перед входом в подъезд) и позволяет себе осторожно взять Джейка за руку, чтобы согреть её и просто лишний раз прикоснуться к нему, Джейк высовывает нос из укрытия в виде колючего шарфа и говорит невпопад:       — Мне, кстати, нравятся триллеры.       Джейк всегда говорит невпопад, когда волнуется. Сонхун находит это очаровательным.       — Знаю. А мне нравишься ты.