зеркало

плечи войда мелко дрожат от подступающих слез. мерзость. отвращение. к отражению в зеркале или к самому себе? архив пустоты ненавидит видеть свое лицо, свои глаза, свои руки, ненавидит слышать свой голос. свое? нет, его. он ненавидит челку из блондинистых волос, свисающих со лба. даже то, что он в порыве очередной истерики резким ломаным движением дрожащей руки отрезал этот проклятый кусок, не спасло ситуацию. войду до одури противно слышать, как его называют его пережитком. все не так! он держал архива в рабстве! божественный ключ ненавидит его! грудную клетку разрывает отчаянием от противоречия. он знает, что это не ненависть. знает, но все равно пытается убедить себя в обратном. внутри словно тысячи ветвей терновника прорастают сквозь его тело. мучительная боль заставляет обессиленно прислониться спиной к зеркалу и подобрать колени, прижав их к груди. войд тихо всхлипнул. проклятые эмоции, которые невозможно принять. да что уж там, даже просто привыкнуть к ним кажется чем-то непостижимым. он и раньше мог чувствовать эмоции, но словно сквозь вату, потому что у него не было физической оболочки. эмоции — это химия в голове и физическая реакция, поэтому чувства архива были приглушенными, не может же кубик, к примеру, дрожать. однако, когда войд обрел тело, его поглотила волна эмоций. то, что раньше он мог лишь симулировать основываясь на знаниях и отголосках в «голове», теперь стало более чем реальным. его сознание подключилось к солиуму и теперь он мог испытывать учащенное сердцебиение, напряжение мышц, расслабленность, вбросы адреналина в кровь и все прилагающееся. войд не ожидал, что может быть настолько эмоциональным. напряженная спина начинает дрожать более крупно от холодного стекла, а костлявый позвоночник, кажется, почти впивается в зеркало, желая разбить его и изранить тело носителя. чтобы хоть так его внешний вид соответствовал внутреннему. войд упирается затылком в зеркало, закрывает глаза, считает до трех. он не появляется перед ним. ожидаемо, ведь он не пиковая дама, которую детишки вызывают на ночевках в темной комнате, освещаемой лишь лунным светом, отражающимся от зеркальной поверхности. архив поворачивает голову вбок, краем глаза глядя на свое лицо. или его лицо? нет, свое. он никогда не позволял себе быть слабым, опухшим от слез и настолько павшим. хотя, войду почти льстило, что он за долгую жизнь этого парня повидал его в разных состояниях. от самого возвышенного до самого разбитого. даже в побежденном состоянии перед самой смертью он не выглядел изувеченным. он был счастлив. не то что войд. он чувствовал себя настолько уязвленным сейчас, что, кажется, даже дуновение ветра могло убить могущественный божественный ключ. архив поднимает руку, проводя ей по зеркалу. хочется, чтобы отражение не просто повторило его движение, а ответило на него. чтобы мужчина из зеркала протянул руку, слегка сжав ладонь войд и улыбнулся так, как он мог улыбаться только во снах о ней. нежно. мерзкий звук скрежета ногтей по стеклу разрезал тишину, когда войд сжал руку в кулак. удар — зеркало едва покачнулось. еще удар, и еще, и еще. звук битых осколков был слышен словно сквозь вату. архив запоздало осознал собственную кровь на руках. обессиленно оперевшись ладонями на пол, войд сквозь пелену слез, углядел часть своего лица в разбитом стеклышке. на секунду ему показался суровый взгляд и ниспадающая челка. осколок был отброшен в сторону. соль слез капающих на руки жгла маленькие ранки на пальцах. войду хотелось взвыть от отчаяния, словно волк в полнолуние. он поднес дрожащую ладонь к щеке, вытирая слезы. собственная правая рука войда легла на его левую щеку, словно это был кто-то другой, словно это был он. прикосновение будто поместило его в центр смерча. буря внутри теперь оказалась снаружи. в грудине стало тише. хотелось чтобы он был так же ласков с ним, чтобы он сейчас пришел и утешил войда, чтобы он любил его. но он не придет. хотя, даже если бы он пришел, этого никогда бы не случилось. архив пустоты был не более чем оружием. кто-то положил руку на плечо войда. прикосновение извне отрезвило парня, он вздрогнул, но не обернулся. потому что знал, кто пришел. знал, кто всегда приходит. — пойдем, — мягко, ненавязчиво и как всегда спокойно сказал вельт, сжимая чужое поникшее от усталости плечо.