Мнимая тень

Очередная репетиция. Рихард хвастается новым гитарным рифом басисту Оливеру, пока Тилль листал варианты новых песен. В его голове всё ещё не укладывалась идея для нескольких строчек. Парень тяжело выдыхает и закрывает тетрадь. — Блекки, почему моя голова так болит? — через зубы спросил Линдеманн. — Что происходило на том концерте? — Ты решил, что будет круто и забавно, если ты разобьёшь бутылку об свою голову, — парень с кудрявыми волосами присел рядом. — Ты такое творил в том клубе и ничего не помнишь? — Слабо. Помню только тексты песни и небольшое волнение, — Тилл снова глянул на своего друга, — а кроме этого что-то происходило? — Конечно! Я даже не знал, что такой скромный человек как ты может творить такое! Ты на спор выпил три бутылки залпом, пару раз свалился со сцены, подрался для вида с Райнером, — Кристоф с таким энтузиазмом рассказывал, словно сам побывал в шкуре Линдеманна. — Людям так понравилось. Солист тяжело выдохнул, закатив глаза. Теперь все будут знать его, как безбашеного психа на сцене. — Я хочу ещё что-то сказать, — Кристоф выдохнул и снова повернулся к Тиллю, — Извини меня за школу ладно? Просто в те года я был таким эгоистом и даже не осознавал этого. — Всё нормально, — сухо говорит парень и встаёт со стула, — И как мы будем играть песни без Райнера? — Круспе, заявлял, что он лучше сыграет и без него, — Крис закатил глаза и переводит взгляд на часы. — А как с текстом? — Хорошо. Осталось исправить в некоторых местах и будет готово. Вечер. На улицах проезжают машины, бегут прохожие и мерцают вывески. Линдеманн отходит от окна и открывает холодильник. Внутри стояло немного продуктов: в основном готовая еда или еда, которая осталась со вчерашней вылазки в местный продуктовый. Тилль достаёт коньяк и наливает напиток в кружку. Может это поможет ему? После второй кружки ничего не произошло. Мужчина бездумно рисовал каракули или катал карандаш. Никакая мысль не лезла в голову. Стук. Тилль прислушивается. Опять стук. Брюнет поднимается и идёт на источник шума. Стук доносится из зеркала в ванне. Линдеманн подходит к нему, но кроме отражения ничего не видит. Из-за слабого лунного свечения он различает слабый контур глаз и рта. Из-за игры света и тени отражение улыбалась широченной улыбкой, а глаза были широко открыты и черны как уголь. Отражение протянуло руки к лицу парня и завижяло: «Выпусти меня!» Оно потянуло его лицо к себе, заставив Тилля ударится лбом об стекло с громким треском. Громкие повторяющиеся звуки заставили Рихарда соскочить с тёплого места и пройти к ванне. С каждым ударом волнение нарастало с новой силой. Что там вообще происходит? — Тилль, твою мать! — Цвен хватает Линдеманна за руку и отталкивает к стене. — Что с тобой?! — Ч-что? — парень удивляется и смотрит на осколки, касаясь своего лба. На руке остались кровавые следы. — Откуда кровь? — Ты бился головой об зеркало, — брюнет достал аптечку. — Ты решил отправить меня в могилу? Если да, то у тебя это почти получилось. — Я этого не помню, — Тилль наблюдает за руками Круспе, подмечая его нежную кожу и движения. Ощущение, что Рихард всегда был с ним. Тилль сразу погрузился в воспоминания. Очередной вечер города Берлина. За окном шумят машины, прохожие и прочих живые существа, даже не думая умолкать. Тилль безынтересно рассматривает улицы, стараясь снова не заплакать. Молодая женщина входит в комнату, замечая маленький трясущийся комочек около кухонного окошка. Блондинка берет лицо Галлера за подбородок и поворачивает его к себе. — Опять, — выдыхает она, трогая синяк ребенка, — Больно, когда я его трогаю? — Да, сильно, — пропищал ребенок, обнимая свою маму, — Почему папа не может быть трезвым? — Мышонок, ты тоже должен вести себя хорошо, — наставляла мать, — И тогда папа будет счастлив — Он всегда недоволен! Скажи, мам, а мы можем жить отдельно от папы? — Господи…ты хочешь опозорить меня? Ты и так опозорил меня своим рождением, а теперь и просишь жизни отдельно от твоего отца? — Мам, почему ты его защищаешь? Девушка тяжело выдохнула и приложила к синяку сына холодный кусок мяса, а другой рукой гладила щёку. Тепло от ладони медленно согревало личико ребёнка. — Ты должен быть рад, что вообще появился на свет, — женщина взглянула в наивные зелёные глаза, — Мы живём в доме, у тебя есть папа и ты живёшь в Берлине.