Почти традиция

— Бля, — прошептал Сехун, смотря в лицо своей смерти. Она имела футов семь роста и воняла поношенными носками. Скажи потом кому, что сдох из-за высокой вонючей тётки, потому что дурак и глок дома забыл — засмеют. Амулеты для твари были на один зуб: оба пошли трещинами, стоило ей только приблизиться. Сехун с горечью подумал о том, что вот и всё, его фильм окончен, сдавайте билеты, потому что мало, бездарно и ни о чём. Потому что собственная жизнь никчёмна, от неё смердит так же, как и от смерти. Потому что хотел, как лучше, а получилось хуже некуда. И дома своего нет, только бесконечные переезды и отели, а желалось бы своего, родного, с окном в сад и теплом объятий. Темнота подбиралась нитями, опутывала запястья, стягивала щиколотки, иглами врезалась в тело, чтобы течь вместе с кровью. Сехун закрыл глаза. Он уже представил надгробие, обязательно большое и непременно каменное, он уже… — Какого хуя? Вспышка света была настолько яркой, что царапнула болью по векам. Сехун дёрнулся, сцепляя зубы, резко переворачиваясь на живот. Попытался вырваться, отползти, но в то же мгновение что-то прижало его зад к полу. — Куда? — грозным рыком по барабанным перепонкам. Жаль, Сехун не был бессмертным, хотя очень хотелось бы. *** Тао не читал нотации, но молчал так выразительно, что Сехуну было стыдно. Очень. Взрослый мужик, тридцатка почти, а оружие забыл, амулеты не зарядил, куда пошёл, не сказал. А при их образе жизни это всё равно что самоубийство. — Прости, — выдохнул, отчасти радуясь, что на время лишился зрения, потому что смотреть в глаза своей совести не хотелось. Со смертью в гляделки наигрался, хватит. Хотя затылком чувствовал приход грозы, аж волосы дыбом вставали. Чужие руки закрепили повязку на голове и исчезли. Сехун вздохнул. — Спасибо, — получилось виновато и тихо. Тао промолчал. Разозлился, обиделся, оно и понятно, но ведь каждый же делает ошибки, на то и люди. Но оправдаться, по мнению Хуна, всё же стоило. — Я не хотел. Решил погулять, а тут она. Просто тётка, я сначала подумал, что она извращенка, ещё воняла так… А она… Он услышал звяканье, и тут же в его руку вложили что-то круглое и холодное. Морозное даже. — И только попробуй мне его потерять, — угрожающе прошипел Тао на самое ухо, — вот только попробуй, на капусту нашинкую и за мелочь продам. Амулет стремительно наливался теплом, стоило только зажать его в кулаке. Сехун плохо разбирался в этих штуках: он предпочитал стрелять, бить и испытывать чужое терпение. Тао же был ответственен за защиту, а из оружия таскал с собою длинный узкий клинок с вязью символов на рукояти и лезвии. Но пользовался тем крайне редко, предпочитая действовать в обороне. Пригодилось, как ни странно. — Я долбоёб. — Вижу. В отличие от тебя. Вздох. — Я тебя люблю. Молчание. Сехун понимал, что заслужил, но было всё равно обидно. И грустно. Он раненый, можно же сделать поблажку? Накрылся одеялом, скрываясь от несправедливого мира. А спустя несколько минут ощутил, как под его руку заползают, немного шебуршат под боком и затихают, прижимаясь. Кажется, простили.

***

Спустя пару недель после инцидента, когда зрение Сехуна наконец пришло в норму, они застряли в городке по дороге на юг: Тао загорелся идеей посмотреть, что там такого происходит в роще на окраине, где, по словам местных жителей, пропадали и люди, и животные. Ближе к полуночи два охотника на нечисть, затарившись необходимым, попёрлись на встречу с неизведанным. Дорога едва виднелась при свете скорбной луны, звёзды решили не отсвечивать и правильно сделали. — Да ёбаный в рот, ты серьёзно? — Бляяя, — более интеллектуально, нежели напарник, удивился Тао, во все глаза глядя на тощую маленькую старушку, запихивающую в рот копыто, оставшееся от несчастного оленя. Сехун был вспыльчив, редко когда просчитывал ходы и составлял планы. А потому, не церемонясь с тварью, выхватил глок и пару раз пальнул по бабке. — Какого хера? — тут же пришёл в себя Тао, перехватывая руку напарника. — Ты чего делаешь, придурок? И инстинктивно сделал шаг назад, прижимаясь спиной к ближайшей сосенке: старуха умирать не собиралась, наоборот, стала раздаваться в размерах, причём так стремительно, что даже воинствующий Сехун сбледнул с лица. А потом бросилась в их сторону, порывом ветра обдирая листья и хвою с ближайших веток. И рассыпалась прахом, стоило только приблизиться. — Э… Э? — Сехун с негодованием ткнул пальцем туда, где только что исчезла тварь. — Её спугнул амулет, — ответил Тао, оглядываясь и держа клинок наизготове. — Этот? Хун посмотрел на обвязанный на запястье камушек, который ему не так давно всучил Тао. Усмехнулся. — Ха, старая бестия, не на тех напала! — он стащил нить с руки, принявшись раскачивать амулетом, как маятником, постепенно ускоряясь. — Ну, уродина, давай! Посмотрим, кто сильнее! В этот же момент нить выскользнула, и камушек отлетел в густоту травы. Резко похолодало. — Ты долбоёб, блядь? — скорее испуганно, нежели зло, заорал Тао. Сехун бухнулся на колени и принялся лихорадочно шарить руками, стараясь отыскать амулет. И именно этот момент старуха выбрала, чтобы напасть. Удар ветра задел Сехуна по касательной, обжигая кожу. Он на мгновение поднял взгляд, глазами выхватил в полумраке Тао, который клинком рассекал воздух, не давая твари дотянуться до Сехуна. — Быстрее! — даже не поворачиваясь, и в тот же миг пальцы нашарили искомое. Времени думать не было. Понимание, что деваться им всё равно некуда, что глока в ладони больше нет, что Тао сейчас за просто так погибнет, заставило мозг отключиться, а тело действовать. — Получай, сука! — встав на ноги и запуская амулет в полёт. Тот прилетел точно в морду старухе, в то же мгновение охватывая полупрозрачное тело пламенем. Тварь завизжала, разбрызгивая искры, и Сехун едва успел схватить Тао за руку и дёрнуть на себя, чтобы развернуться и накрыть телом.

***

— Долбоёб. Мазь щекотала воспалённую кожу, Сехун кусал губы и слегка дёргался от прикосновений. Тао мазюкал спину заживляющим кремом и через раз обзывал Сехуна ласковыми словечками. — Придурок. — Прости. — Заткнись! Ты сколько моё терпение испытывать будешь, а? Сехун вздохнул. Бросил взгляд через плечо — жалобный-жалобный. И тут же застыл, неверяще глядя на бегущие по щекам слёзы, которые пытались стереть запястьем. — Ааа… — Идиот. — Ага. Я люблю тебя. — Да пошёл ты! А ночью привычно подлез под руку, устраиваясь, и засопел в ключицу. Сехун вздохнул, целуя напарника в макушку. Он так и не смог заснуть до самого утра, охраняя чужой покой. Ещё десятки раз Хун будет божиться, что больше никогда. Тао будет залечивать раны, обзывать и грозить всеми карами небесными, а после привычно прижиматься. Почти традиция, чтоб её.