flashback.
Выстрел пронзил тишину, разрывая воздух своим резким звуком. Пуля мгновенно прошила тело девушки, вызвав острую жгучую боль, которая охватила её. Союн почувствовала, как она распространяется по всем ее органам, заставляя задержать последние вздохи и сжаться. Она обмякла в руках Минхо, так и не произнеся ни слова. Отчаяние овладело стрелком, когда он осознал, что его действия привели к ужасному, абсолютно неожиданному повороту. Чан мгновенно почувствовал волну ужаса и страха, прекрасно понимая, что всего один выстрел способен сейчас поставить крест на всей его жизни. Как же он умудрился так попасться? — Ты убил ее, — Чан напрягся, испытывая чувство ужаса и раскаяния, понимая, что его поступок невозможно отменить и исправить. Минхо тяжело выдохнул воздух из легких, аккуратно укладывая тело на идеально скошенный ярко зеленый газон. — Это ты убил ее, Чан. Феликс вызвал полицию, и они уже едут, — Чан замер, вопросительно изгибая бровь, оскалился. Крупные, но аккуратные черты лица напряглись, а верхняя губы вздернулась. Крис угрожающе подступился ближе к брату, опуская оружие и перешагивая сквозь бездыханное тело, словно через лужу после проливного дождя. Так просто. Подкаченное крепкое тело выпрямилось, из-за чего кожаная куртка расправилась в спине, натягиваясь на альфу почти впритык. — Такой добрый, такой правильный, — ледяной тон голоса Криса мгновенно вызвал табун мурашек по спине Феликса, который машинально отошел назад на два шага. Это не хорошо. Что, черт возьми, вообще способно сломить этого человека? Чанбин сглотнул, быстро доходя до Союн, принялся нащупывать пульс. — Тако-о-й святой Минхо, да? А по факту прикрылся беззащитной девушкой. Ты трус! — Чан коротко усмехнулся, недобрым взглядом поглядывая на пистолет в правой руке. Феликс сглотнул, боясь сделать какое-либо неправильное действие, которое могло бы хотя бы теоретически спровоцировать этого психа. Непонятно, что у этого ублюдка творится в голове. Крис действительно в любой момент может выстрелить еще раз. — Я не собираюсь играть в игры. Это любишь делать ты. Мне плевать на Союн, как и на остальных, кто не имеет в моей жизни никакого веса. Выстрелил ты, решил за нее судьбу я. Сам бы я не стал убивать, — на утонченном изящном лице Минхо нет ни единой эмоции. Это могло бы вызвать некоторое недоумение, если бы Крис не знал своего брата от А до Я. Дыхание Минхо было сбито, словно после забега, а лицо стремительно краснело. Разве так себя показывают люди, которым действительно не жаль? Фарс. Минхо был в ужасе от того, что он сделал, сколько бы он себя не готовил к этому заранее. — Знакомая ситуация, да? Ты точно также поступил с Гисоком, — А вот здесь Крис в открытую хохочет. — О, как грязно ты начал играть! Я не вел Гисока на убой или казнь. Ты сам показал свое животное начало и забил его до смерти. Столько осуждения в твоих глазах… — Чан повел пистолетом по острой челюсти младшего брата, искушая самого себя на убийство и заставляя сердце Феликса замереть. — Бессмысленного осуждения. Гены никуда не деть, все-таки мы с тобой из одного теста. Но ты еще большее животное. На тебе аж две человеческие жизни. Однако, ты, конечно же, найдешь себе оправдание, — иронично вздыхает, а Минхо одним в грудь движением отталкивает старшего. — Скажешь, что они заслужили, верно? — Чан хмыкает, изучающе склоняя голову вбок, всматривается в горящие глаза младшего, словно пытаясь отыскать в глубинах льда хоть что-то живое. Что-то, что выдало бы Минхо с потрохами. Что-то, что могло бы сыграть ему на руку. Чанбин напряженно наблюдал за ситуацией, мысленно умоляя, чтобы Феликс решил просто взять и убежать отсюда. Крис согласился никому не вредить. Но это было до того, как Минхо устроил очередную сценку. Сейчас же деваться было некуда. Если смерть Гисока можно было оспорить, то отсутствие пульса у Союн и присутствие пистолета в руках Криса затрудняли задачу в этот раз на миллиард и один процент. — Хорошо, ладно, — Крис все еще озадаченно прикусывает губу, оглядывая мертвое тело и лужу ярко алого цвета. — Допустим, меня посадят. Я больше чем уверен, что в отличие от меня, ты мне не предоставишь выбора. Ты думаешь, что я позволю тебе спокойно жить? Думаешь, я позволю своему сыну называть тебя отцом? — С тобой иначе не справишься. Я не идиот, чтобы торговаться. А по поводу твоего ребенка, там уже все будет зависеть от Хёнджина. Захочет рожать? Я не стану препятствовать. Но если захочет сделать аборт, я буду тысячекратно за… — Вот как? — Глаза альфы мгновенно заблестели недобрым огоньком. — Чан, послушай, полиция прибудет с минуты на минуту… — Уведи отсюда своего конченого друга и отпустите моих сестер, если не хотите статью о похищении бонусом! — Феликс сорвался, выдавая свои страхи с потрохами. Выстрел вновь зазвучал неожиданно, в этот раз, казалось, слишком непредсказуемо. Минхо упал на колени, прикрывая только что простреленное бедро одной ладонью, и поморщился, стискивая зубы от нечеловеческой боли. — Твою мать, Чан! Какого хуя?! — Чанбин перешел на крик, хватая альфу за локоть. Феликс ахнул, быстро подбегая к Минхо, который бледнел слишком стремительно. Воздух вновь наполнился запахом крови. Чан быстро выдернул руку, наставляя дуло на блондина. — Говори, куда Сынмин повез Хёнджина! Иначе я клянусь, ты никогда не увидишь своих сестер. Догадаться о том, что Ким похитил омегу было нетрудно. Это, наверное, самая очевидная вещь в сегодняшнем вечере. — Феликс, лучше скажи! Он ничего ему не сделает, — Бин впервые за долгое время обращается к супругу, что застает омегу врасплох. Внутри борются противоречия. Феликс переводит глаза на Минхо, ощущая собственное сердцебиение в районе горла. Туда же подкатывает ком. — Вызовите скорую! — Да блять! Если бы я хотел его убить, я бы выстрелил ему в голову. Мне просто нужно, чтобы он не мешался у меня под ногами сейчас. Я считаю до трех! Обещаю! Ты меня хорошо знаешь, Феликс. Раз… — Пообещай не трогать Сынмина. — Чан зарычал от недовольства, а Чанбин озадаченно покосился на омегу, пытаясь понять смысл сказанных им слов. Не трогать Сынмина? Минхо ранен, Союн убита, Рейчел и Оливия хрен пойми где, Хёнджин в шатком состоянии, а его волнует… Сынмин? — Два… Феликс раздраженно закатывает глаза, вскидывая голову вверх от беспомощности и отчаяния. — Он в родительском доме Мина! Сука! Я умоляю, вызовите скорую уже кто-нибудь! Чан лишь фыркнул, грубовато кидая в сторону омеги массивные ключи. — Найдешь девочек на складе под Аском.and flashback.
— Хёнджин! —Стучаться и ожидать, что ему откроют, альфа явно не собирался. Слишком мало времени отведено сегодня для соблюдения приличий. — Хёнджин! Пожалуйста! Мне нужно всего лишь поговорить с тобой! — Крики словно исходили из самой глубины темного черного сердца Чана. — Выйди ко мне! Он понимал, что это последний момент, последний шанс сохранить свою любовь. — Черт, пожалуйста! Я умоляю тебя, просто выйди ко мне! — Чан ходил кругами по крыльцу, хватаясь за голову, придумывая идеи на случай, если Хёнджин так и не покажется. Проходит несколько самых долгих минут в, казалось бы, тщетных попытках докричаться до омеги. Но дверь наконец медленно приоткрывается. Хёнджин выглядел как настоящий ангел — с мягкими черными волосами, которые легко падали на его лицо, придавая ему особенно сладкий, заспанный вид. Его глаза были еще полузакрыты от сна, но в них всё еще можно было разглядеть что-то невероятно притягательное. Он вышел неспешно, словно только что вернулся из путешествия в мир снов. Его хрупкое, совсем худое тело было обнажено под махровым халатом, который небрежно оголял плечи, не скрывая его прекрасную фигуру. Джинни выглядел совершенно растерянным, будто только что приземлился на планету и не понимал, что происходит вокруг. Он внимательно, опасливо оглядел альфу, как будто пытаясь вспомнить, где он находится и что делает здесь. Чан онемел. Волшебный. Хёнджин просто волшебный. Крис с трудом заставил себя взять себя в руки, облегченно выдохнул, словно с его плеч спал тяжелый, слишком непомерный и несоизмеримый с его весом груз. — Слушай, я… У меня мало времени. Черт, я… Я начну странно, спутанно, но иначе и не смогу. Я не был готов… к такому разговору, — Хёнджин попятился назад, сжимая в своих расцарапанных руках ремешок от махрового белоснежного халата. Видимо омега и в правду уже спал. — Если тебе холодно, я подожду. Иди оденься. — Мне не… — Хёнджин слишком болезненно ярко ощущал, как сердце пропустило удар при виде такого, впервые разбитого альфы. Эта долбанная забота ногтями скребет по самому важному органу слишком нещадно, заставляя внутренности сжаться. Чан хаотично, бешеным взглядом бегал по всему его лицу, трясся всем телом и глотал окончания слов. Джинни на секунду пришел в аут от понимания, что Крис готов зареветь. — Не холодно. Все в порядке. — Точно? Давай хотя бы, — дрожащими руками альфа снимает с себя верхнюю одежду, накидывает на хрупкие плечи омеги перед собой. Хёнджину хотелось заскулить от родного, впившегося под кожу за годы совместной жизни, запаха. Крис отодвинулся, становясь под дождь и глотая соленые капли. — Она… она только снаружи мокрая, внутри она… — Что происходит, Чан? — омега прервал, но не грубо, а скорее требовательно, с долей беспокойства. — Что с тобой? Ты что-то сделал? Что ты натворил? — Мягкий голос, который немного охрип после сна, обволакивал все острые углы, кроваво и нещадно царапающие саму душу изнутри. Крис мягко улыбнулся, стараясь насладиться, возможно, последней их встречей на долгое время. — Да. Я… Я, возможно, плохой человек. На самом деле я не знаю, какой я человек. Но я знаю, каким человеком делал меня ты, ладно? Ты своим присутствием заглушал всю боль, которую я нес на своих плечах с ранних лет, — Чан всхлипнул, отрицательно покачав головой, словно стирая слезы с собственных щек, словно отрицая их наличие. Капли дождя от этого движения с волос стекали на оголенные плечи. Хёнджину почему-то показалось это красивым. — С детства у меня неправильное представление о близких, о семье, а из друзей у меня всегда был только Чанбин. Я начал соизмерять свою любовь с тем, насколько много я делаю для своей цели, потому что для меня никогда ничего не делали. Мне начало казаться, что раз этого не хватает мне, то это именно то, что нужно другим. Минхек бил меня, знаешь… деревянными палками, вешалками. После каждого конфликта с Минхо, после каждой стычки с Минхо. При этом он и пальцем не шевелил, если ругались Минхо и Чонин. Говорил: «Мне больнее, чем тебе. Я делаю это только потому, что люблю тебя. Иначе ты вырастишь и станешь монстром». Я не понимал. Почему я должен вырасти монстром? Что в моем поведении наталкивало его на подобные мысли? Я ведь… был обычным ребенком. Мама говорила, что отец просто хочет как лучше, но всегда защищала меня. Потом она умерла. Я остался один. Моими друзьями были ненависть к Минхо и тоска по утрате. Я все еще не понимал, почему из всех троих сыновей наказывают всегда только меня. Но потом я понял. Отец делал это, потому что ненавидел маму и видел во мне прямое сходство с ней, в то время как Чонин от нее унаследовал только невысокий рост. Я для него действительно был монстром… но я не был им. Не с самого начала. Мне просто нужна была капля понимания… немного доверия, немного ласки, возможно, доля похвалы. Да черт! Что еще может быть нужно ребенку? Я потерял мать! Мне просто нужно было увидеть лишь любовь в его глазах! Каплю ебаной любви… — слезы сильного человека, который впервые плачет от отчаяния, казались омеге глубоко трогательными и пронзительными. Альфа всегда избегал темы прошлого, ограничиваясь лишь сухими фактами и короткими ответами на все вопросы. Но Джинни и правда не мог себе представить, что детство у маленького Чана выдалось настолько болезненным. Каждое слово, вылетающее из уст Бана, отдавалось знакомыми воспоминаниями и все еще кровоточащими шрамами. Он прекрасно понимал, каково это. Голос Криса был дрожащим и нарушенным, словно он боролся с собой, чтобы не потерять контроль. Так глупо. Контроль Альфа потерял, как только сел за руль, срывая с себя маску равнодушия, а когда он увидел знакомое, до боли любимое лицо — все внутри вывернулось наизнанку. Один тон был донельзя наполнен горечью и грустью, отражая всю тяжесть и глубину его эмоций. Хёнджину машинально захотелось прижаться к мужу и просто обнять, утешить, приласкать, успокоить и дать насытиться собой. Долбанный замкнутый круг снова начинал свое движение. Это уже был механизм — один страдает, второй является его спасением. Но Омега стоял на месте, все еще сжимая мягкий ремешок, из последних сил борясь с желанием послать все сказанные Сынмином слова к хренам и просто помочь далеко не чужому человеку. — Прости меня, твою мать! Я не должен был так поступать с тобой. Я не должен был решать за тебя каждый раз, я не… Блять, прости! Прости меня! Я так сильно люблю тебя, что впервые в жизни я готов признать все, в чем был не прав. Я готов понести наказание, я готов сесть и отсидеть. Потому что когда я встретил тебя, такого переполненного любовью, чудесного, самого нежного и чувственного, что-то внутри меня начало меняться. Ты действительно ангел, Джинни. Ты — мой ангел, — предложения давались ему с трудом. Крис останавливался, молчал, произносил слова с натяжкой, так как его горло было пересохшим от слез. Бан дрожал весь, держа руки сжатыми в кулаки, пытаясь сдержать волну эмоций, которая вновь и вновь накатывает на него. Чан прикусил дрожащие губы, слизывая с них собственные слезы. Возможно, он пытался скрыть их, но это было бесполезно — его глаза слишком явно были наполнены болью и отчаянием, и никакие усилия не помогли бы ему скрыть свою слабость в эту секунду. Крис выглядел растерянным и уязвимым, словно ребенок, но в то же время сильным и решительным, потому что он впервые осмелился проявить свои слабости и показать свою истинную сущность. Хёнджину стало по-настоящему страшно. Хёнджину было по-настоящему жаль. Омега чувствовал сильное беспокойство за альфу, его сердце разрывалось от тревоги и непомерного страха за Криса. И Хёнджин сдался. Не смог сдержать слезы, видя, как его когда-то сильный альфа страдал и оказался в полнейшей отчаянии. Он ощутил на себе глубокую боль и беспомощность, не зная, как именно помочь, но все-таки сделал два больших шага, тепло и заботливо обнимая Криса. Несмотря на весь спектр эмоций, несмотря на все «против» и несмотря на все ужасающие события, он все равно обнимал Чана, который бесшумно плакал и который сейчас так сильно нуждался в нем. Омега определенно будет злиться на себя позже за очередную слабость, но сейчас его лицо напротив, исказилось от сочувствия, а глаза засверкали непередаваемой нежностью. Чан во всю дал волю эмоциям, в голос зарыдав, когда ощутил на своих плечах вес любимых рук. Отчаяние и горе захлестнули полностью. Крис обхватил Джинни обеими руками, ища хотя бы намек на иной итог, на искреннюю любовь к себе. И соврал бы, если бы сказал, что не нашел. В объятиях смешались самые разные эмоции: злость, гнев, отчаяние, горе, но и в то же время, на удивление — забота и поддержка. Хёнджин мгновенно промок под ливнем, но холод не спешил давать о себе знать. Тело Криса настолько пылало, что согревало, словно камин в холодную зимнюю ночь. — Прости меня. Я не знал, как иначе могу бороться с твоей истинностью. У меня не было шансов из-за ублюдской шутки природы, я не понимал, как удержать тебя рядом с собой. Все, что я делал — было сделано от страха потерять тебя. Я будто зверь, которого заперли в клетке, хватался за все подряд, думая, что мне это поможет, — Чан вдохнул носом в районе шеи, и ему захотелось выстрелить себе в голову. Блять, как же хорошо Хёнджин пах. Блять, как же сильно этот аромат все еще сводил с ума. — Чан, что ты сделал? Мы все исправим, мы со всем разберемся, ладно? Просто расскажи мне, ну же, — пальцы омеги зарылись в мокрые коричневые пряди на загривке, из-за чего Чан вскинул голову наверх, словно обращаясь к Богу и зарычал от переполняющей все тело боли. — Я убил человека, — и Хван замер, широко раскрыв глаза и медленно отстранясь так, чтобы вновь заглянуть в безупречное лицо альфы. — Кого ты убил? — Шепотом, как можно тише. — Союн. — Союн? Но за что?! Что она сделала? — Джинни, я… она была подставным врачом. Ты… пил не подавители. Хёнджин отшатнулся, не в силах поверить своим ушам. Он доверял этой женщине абсолютно все, что было у него на душе. А она все это время лишь следовала своему сценарию? Его все это время водили вокруг пальца. Сколько еще нового он услышит? Что вообще в его жизни было настоящим? Хёнджин, казалось, в принципе перестал дышать. — Что за таблетки я принимал? — Для зачатия. Крис зажмурился, чувствуя себя уязвимым и беспомощным перед тем, как его признание будет принято Хёнджином. Когда человек признается в содеянном, ему обычно бывает трудно это делать из-за чувства стыда, вины и страха перед возможными последствиями. Но Чана мучило не чувство вины. Он боялся с концами упустить Хёнджина. Потерять то, что он отыскал в этих глазах буквально несколько минут назад. Крис поставил на кон все, что у него только оставалось. Бан, прекрасно понимая, что Хёнджин все равно узнает обо всем, решился самому себе поставить приговор. Он до одури боялся потерять остатки доверия и сочувствия, а также столкнуться с негативной реакцией, с осуждением и ненавистью, с последствиями своих действий с глазу на глаз. Однако признание в содеянном также могло вызвать облегчение и чувство освобождения от тяжелого бремени секрета, могло помочь ему завоевать доверие, могло послужить причиной для понимания, а не злости. Выбора не было. Хуже уже тоже не было бы. Крис выбрал лучшее решение из всевозможных. — Почему ты шел против моих чувств и моих желаний с самого начала, не думая о том, какую боль ты мне доставляешь? — Хёнджин говорил все еще тихо, словно боясь разбудить спящих людей в доме. А спали действительно все, кроме Сынмина, которого он попросил не вмешиваться. — Ты заставлял верить в то, что верными из чувств являются лишь те, что в твою пользу. Ты принимал решения за меня. Ты просто растоптал все, что у меня когда-то было… — Я знаю. Я знаю, — тише, эхом вторит альфа. — Тебе интересно, что я чувствую? А мне вот интересно, почему ты настолько влез во все уголки моего сознания, что я слышу свои мысли лишь отдаленно, словно это не мои мысли! Словно кто-то нашептывает мне, что я должен чувствовать! — Голос Омеги сорвался. Хёнджин был, возможно, впервые на своей памяти, в настоящей ярости. — Слишком много! Я до смерти люблю Минхо, но не могу прожить ни секунды без мысли о тебе! Почему?! — Потому что ты любишь не только Минхо, — Чан схватился за тонкую руку, прижимая ее к своей насквозь промокшей майке в районе груди. — Ты любишь и меня, Хёнджин. И эта любовь не похожа на истинность и не похожа на любовь к Сынмину. — Я не… — Дай мне последний шанс. Я сделаю все, я клянусь, — и дальше происходит немыслимое. Кристофер становится на колени, обхватывая худые бедра обеими руками и тесно прижимаясь к длинным ногам. — Пожалуйста, не лишай меня себя. Щеночек достоин полноценной семьи. Я действовал неправильно, я не собираюсь искать себе оправданий, но я не смогу жить, если ты уйдешь. Я клянусь, я забуду про все. Я стану другим, если ты мне дашь немного времени. Мы начнем с чистого листа. Без прошлого. Пожалуйста, услышь меня. Мы с тобой и щеночком уедем далеко. Хочешь, я запишусь к психиатру? Я способен на все, когда дело касается тебя Я… я… — Щ-щенок? — Ты в положении, ангел, — Всё. Чан огласил последнее, что стерло бы Омегу в порошок, пуская его по ветру. — Как?! Ты лжешь! Это невозможно, я не… — Прислушайся к тому, что происходит внутри. Он в огромном стрессе, его сердце стучит так быстро сейчас… Он боится. Потому что чувствует угрозу родителям. Я чувствую его, неужели ты не чувствуешь? И происходит момент, когда все становится неважным, когда человек не слышит ничего и его оглушает от шока, от удивления, от осознания. Внутри Хёнджина зазвучало сердцебиение, словно тихий танец бабочек под лунным светом. Омега резко вздрогнул, когда, наконец, ощутил, как что-то изнутри начало беспокойно шевелиться, словно предчувствуя что-то неведомое, что-то ужасное. Хёнджин замолчал, словно услышав между ним и ребенком невидимую связь, словно их сердца забились в унисон, наполняя их обоих страхом и беспокойством. Омега почувствовал, как его сердце замерло от неожиданности, когда тихие, но быстрые, словно топот от бега лошадей, стуки послышались где-то глубоко еле-еле уловимые. Только для самого Хёнджина это было не так. Нежные ритмичные пульсации, которые обычно можно почувствовать при прикосновении к животу на более позднем сроке, сейчас, казалось, взрывали перепонки Омеге. Уши заложило. Руки задрожали, омега неспешно, растерянно обвил руками шею альфы, который все еще прижимался к животу, словно к спасательному кругу. Малыш просил его. Он умолял прижать к себе отца ближе. Ему было необходимо почувствовать запах хвои. Мозг Джинни попросту не мог вместить эту новость. Он был сражен наповал, ошеломлен и испуган. Что он должен чувствовать? Что чувствовал бы нормальный человек? — Слышишь? Он успокаивается, потому что я рядом. — Что ты со мной сделал? Я так боюсь потерять тебя, но это… это слишком животных страх. Это не могут быть мои мысли! Это не может быть моими страхами! Как ты это сделал, Чан?! Как ты… как он… как он мог зародиться? Я не способен, я не мог… Это невозможно! Это он хочет, чтобы ты был рядом! — Ошарашено, словно от удара невидимой волной, пошатывается на месте Джинни, хватаясь за перила, чтобы удержать собственное тело навесу. Хёнджин наконец понял. Он понял, что это необузданное, безусловное желание держаться рядом с мужем — каприз еще не появившегося на свет дитя. Омега готов был выть от отчаяния. — Взгляни на меня, Джинни. За мной вот-вот придут, но тебя заберет Чанбин. Все будет хорошо, я найму лучшего адвоката и очень скоро вернусь к вам… — Нет! Ты не можешь сейчас оставить меня одного! Он… Я не могу без твоего присутствия, он требует, чтобы ты не уходил! Я, наконец, все понял. Ты нужен не мне, ты нужен ему! Вранье. Это было вранье. Хёнджин нуждался в Чане, просто не так сильно, не так крышесносно, не так губительно плохо, как он это испытывал в последнее время. Но сейчас омеге было проще скинуть это на щенка. И Чан не стал возражать. Вой сирен послышался из-за угла, заставляя сердце омеги стремительнее и скорее качать кровь. Крис прикрыл глаза, до скрежета зубов сжимая челюсть, стискивая в своих руках талию омеги, привстал с колен. Хёнджин сорвался с места. — Сынмин! Сынмин, помоги же! Помоги мне его спрятать, ну же! — Хёнджин, словно не в себе, побежал ко входу в дом, оставляя на бетонных ступеньках мокрые следы. Рев Омеги, его поскуливания скрылись за дверью и стали менее слышны. Сынмин не поможет. — Руки за голову! — Крис неспешно развернулся. Он проиграл. Чувство горечи и злости на самого себя терзали плоть изнутри. Минхо, которому Альфа нарочно ничего важного не задел, уже успели перевязать бедро. Ли хоть и пошатываясь, но ходил. — … Пожалуйста, не забирайте его! — Минхо замер, словно ему выстрелил пришелся не в ногу. А прямиком в голову. В самые мозги, да поглубже. Хёнджин в одном махровом белоснежном халате пытался вырваться из рук Сынмина, который еле удерживал его на месте. Джинни вырвался, мчась по мокрому асфальту. Его сердце билось так сильно, что казалось, что оно выскочит из груди. Дождь ливнем обрушился на город, заливая все вокруг своими серыми струями. Вода стекала по лицу Хёнджина, смешиваясь со слезами от боли и отчаяния. Он не видел ничего, кроме уходящего Альфы, окруженного полицейскими. Они надели на него наручники и бездушно вели к патрульной машине на его глазах. Внутренности скрутило от нервов. Еще совсем маленький щеночек протестовал, побуждая Хёнджина на совершение всех этих глупостей. Диктуя, будто действительно нашептывая гормонами, что ему делать. Хёнджин закричал имя мужа, но его крик потонул в шуме дождя. Он ускорил шаг, пытаясь догнать, но его истерзанные ноги казались тяжелыми, словно цеплялись за мокрый асфальт. Дождь смешался с кровью из еще свежих ранок. Полицейские не обратили на никакого него внимания. Они увели Чана прочь, словно отрывая его от омеги. Хёнджин, не взирая на боль, ускорил шаг, словно, если бы он не успел, то разрушился бы с концами и навсегда. Дыхание омеги становилось все тяжелее. Он чувствовал, что еще немного и внутренний орган, который бился, уже казалось, о ребра, разорвется на части. Омега заревел в голос. Почему-то это мгновение засело глубоко внутри настолько болезненным уколом, что Минхо явно ощутил, несмотря на дождь, как потеют собственные ладони от нервов. Альфа медленно перевел взгляд на брата, которого уже заковали в наручники, и вели к автомобилю. Джинни протянул ладонь, наконец, добежав до Криса, когда на полпути его перехватили уже другие руки. Руки истинного. Полицейские оттащили Чана от Омеги, словно разлучая их навсегда. Ноги Хёнджина моментально подкосились от беспомощности и острой боли, и если бы не цепкие руки Минхо, Омега беспомощно рухнул бы на колени. Его крик, полный отчаяния и боли, пронзил ночное небо, сопровождаясь неожиданным громом. Машина уже отъезжала, а Хёнджин все еще вырывался из рук Ли, стоящего среди луж и слез, пытаясь понять, как все это могло с ними произойти. Почему стало так мерзко на душе? Почему все пошло по плану, но Минхо готов был лечь под машину от того, что, словно в замедленной съемке, разворачивалось перед ним? Хёнджин начал кричать в голос, барабаня кулаками по крепким предплечьям, удерживающим его сзади. Минхо еле держался. Альфа шипел от колющей, резкой боли в бедре, которое все еще кровоточило от напряженных мышц. — Нет, господи, пожалуйста! Пожалуйста, не забирайте его! Отпусти меня! — Джинни не замечал никого, кроме удаляющейся полицейской машины, увозившей его Альфу. — Минхо! Выпусти меня! Минхо разрушался ежесекундно. Болит. Болит не только бедро. Все подозрения оказались правдивыми. Минхо на мгновение чувствовал себя преданным и обманутым, потерянным и одиноким. Ему показалось, что весь мир рушится вокруг него, и он не знает, как дальше жить и справиться с этой агонией, сопровождающейся жгучими, острыми мучениями. Обида и страх заиграли с новой силой, казалось, новыми красками. Но в то же время к этой комбинации бессовестно прибавились уязвимость и сломленность. Его истинный омега вырывался из рук, пытаясь ускользнуть от него и последовать за Крисом. Что может быть хуже? Сынмин взглянул на Минхо молча и, казалось бы, без эмоций, но Ли уловил всеми фибрами души то, что было в голове у Кима: «Самое сложное еще впереди».