Я сколько раз со сцены видел Вас, где засекал цветок фиолетовый орлиный глаз. Я сколько раз мечтал услышать Ваше слово, хоть одно, но след простыл по окончании концерта снова. Желал заговорить, узнать поближе, даже больше!.. И извините уж за скотский мой поступок, но был Я вынужден пойти на столь отчаянный шаг. Тайком ловил вас за работой и в диком ужасе остался от тех тварей, что красоты такой за жизнь свою уж не видали, и смеют те других "чудовищем" кликать. Так кто же настоящий "нелюдь"? Чуть человек от общества сего отличен, так сразу "ведьма". Скажу Вам честно, вы только не серчайте, но в Бога Я не верю. Икон Я не ношу, крестов не вешаю. Я слыл всю жизнь, которую так точно помню, обычным музыкантом. И был как все дворовые мальцы, что жизнь ещё не знали и до сих пор себя бы таковым считал, если б не Ваши цвета винного глаза и волос белоснежный. Недавно тяга к музыке моя та стала угасать. И ночи проводил оч мигом не прищуря. Но кто Я Вам, чтоб открывать такое? Ещё читаете? Вот славно! Тогда хочу вам предложить не хитрую затею. Вечерним представлением мы будем лишь втроём: Вы, Я и музыка, что лишней никогда не будет. Прошу, не разбивайте сердце, ведь я не знаю сколько ещё раз смогу увидеть Вас...
С любовью, Антонио.***
Привязанные к кресту конечности веревками, что болезненно сдавливаливали и натирали, не давали сбежать прочь. Люди, что кричали хором, не давали слышать ничего иного. А огонь, что опалял босые белые ноги, сжигал до тла опилки и свёрток скомканной бумаги, который был последним, что принесло ей счастье пред учестью, ожидающей ее далее. — Спасибо, Антонино...