Свидетель

      Это должен был быть обычный поход в магазин. Туда и обратно, ничего сложного – ему даже специально список составили, на всякий случай. И как только всё могло пойти настолько не так?       Да, он слегка заплутал по дороге обратно. На уровне отработанной в боях интуиции почувствовал, что надо свернуть на одну из узких тёмных улочек. Таких, где едва-едва путь освещает пара тусклых фонарей. Чтобы, пройдя чуть вперёд, увидеть Ичиго. И Гриммджо. В пустынном, заканчивающимся тупиком переулке. Друг напротив друга.       – Куросаки… – на длинном выдохе, с раскатистым рычанием.       Никто больше так не умеет произносить это имя, словно каждым звуком бросая вызов. Только бывший Эспада, свалившийся на них вновь из неоткуда.       Ренджи собирается шагнуть вперёд, к ним, выйти из скрывающей его тени и разрядить явно напряжённую обстановку какой-нибудь фразой, пусть даже бессмысленной. Но раньше него вперёд подаётся Гриммджо. Одним движением грубо впечатывает Куросаки в стену, сократив расстояние до нуля и…       «Я сошёл с ума» – обречённо констатирует разум Ренджи. Второй мелькает мысль о том, что арранкару сейчас придёт конец. Какими бы ни были его намерения, но он же целует Куросаки. Торопливо, жадно, жёстко и требовательно.       Он. Целует. Куросаки.       По подбородку Ичиго течёт кровь – очевидно, поранился об острые клыки, которые у арранкара остались даже в форме гигая. Алой тонкой струйкой она катится вниз, а Гриммджо следует за ней языком, утробно урча. Ичиго вторит ему глухим сдавленным стоном.       С этого момента Абарай окончательно перестаёт понимать что-либо. Даже то, почему он стоит, как идиот, в темноте ночи, и смотрит, как его друга, с которым прошли плечом к плечу через столько битв, зажимают как уличную девку, беззастенчиво и по-хозяйски тиская.       Острые зубы Гриммджо на шее, расцветают алыми цветами следы укусов, сочатся рубиновой кровяной росой. А Ичиго вжимается ближе, стискивает длинными пальцами плечи и вместо того, чтобы оттолкнуть, ударить, вернуть потоптанную гордость, лишь задушенно, тихо постанывает, зажмурившись.       «Ичиго!» – хочется закричать Ренджи изо всех сил, но слова встают в горле комом. Почему-то нет сил выдавить из себя ни звука. Лишь гулко, загнанно стучит сердце.       Арранкар скалится, в последний раз лижет губы напротив, и отстранившись, коротко, без слов, требовательно давит Ичиго на плечи, опуская того на колени.       «Нет!» – но что толку, если это слово так и не срывается с губ? Ренджи лишь смотрит. Также, как всего лишь просто смотрит Ичиго, снизу вверх. А потом покорно открывает рот и с тихим всхлюпом заглатывает член, так и не отведя взгляда от ядовито-голубых глаз.       Абарай проклинает расстояние между ними. Слишком близко, не больше десятка метров. У него места в первом ряду, а слышимость на тихой ночной улице такая, словно Гриммджо дышит ему прямо в ухо. Рвано, хрипло, несдержанно.       Он хватает Куросаки за шею, запрокидывает голову, и, надавив сильнее, проталкивается до конца, в самое горло. И Ичиго отчаянно пытается вдохнуть, дёргается, давится, но вместо того, чтобы оттолкнуть, лишь прикрывает глаза и медленно кладёт свои руки поверх рук арранкара. Придерживая, лишь прося быть осторожнее. Но всё также не сопротивляясь.       – Блядь, Куросаки!.. – рычит Гриммджо сквозь зубы и резко вытаскивает свой член назад лишь затем, чтобы в следующее же мгновение сильно, безжалостно толкнуться обратно в глотку.       Ренджи начинает мелко потряхивать. Он не может больше смотреть, как его друга дерут, как последнюю шлюху. Ни капли какой-то нежности, никаких попыток поберечь. Гриммджо долбит так, словно мозги из Куросаки хочет вышибить, и стонет, словно раненый зверь.       Мысль остановить всё это крепнет с каждой секундой. Вот сейчас. Сейчас он шагнёт, и… И сделает что? Оттащит от Ичиго трахающего его в рот арранкара? Так Ичиго, вроде, не то чтобы сопротивляется.       – Глотай… – срывающимся шёпотом слышится приказ.       И Ичиго его исполняет, замерев, задержав дыхание в то время, как поблёскивающий от слюны член, пульсируя, изливается у него во рту.       Карие глаза - пьяные. На щеках едва заметный румянец. Губы алые, словно в крови, а по всему лицу мокрые следы.       Гриммджо хватает Ичиго за ворот рубашки, вздёргивает наверх, а потом вдруг припадает к тонким губам, собирая с них свой вкус.       Крепкие руки, изрезанные шрамами от битв, скользят под одежду, нетерпеливо дёргают замок джинсов, и вот уже настает черед Ичиго сдавленно стонать в такт движениям руки. Вниз - лёгкий вдох, вверх – хриплый всхлип. Снова и снова, раз за разом, пока не срывается голос, пока не выгибает в крепких руках закалённое в боях тело.       На пальцах бывшего смертельного врага теперь вовсе не кровь. Одна капля несётся к асфальту, но больше Гриммджо терять не намерен. Он медленно, неторопливо проходится языком по своей ладони – глаза в глаза, бирюзовый и медовый. Их дыхание смешивается в одно, губы почти касаются губ.       Но целовать себя Гриммджо не даёт, лишь дразнит, держит в считанных сантиметрах. Лижет свою ладонь, собирая излившиеся белые капли, а Ичиго завороженно наблюдает за ним, и в глазах его медленно разгорается пламя.       – Твои друзья ждут, Куросаки, – с издёвкой произносит арранкар, скалясь.       Абарай готов поспорить, что на лице Ичиго разочарование. Всего мгновение, но оно там точно было.       – Идём, – выдыхает Куросаки, проскользнув между Гриммджо и стеной, на свободу.       Сунув руки в карманы узких джинсов, он уходит вдоль по улице, не оборачиваясь, и арранкар провожает его долгим взглядом, пока силуэт не тает во тьме.       – Эй, шинигами…       Тьма, горячий песок Уэко, давящее ночное небо, частокол костей. Глухой рык, голодный блеск бирюзовых глаз. Острыми когтями – прямо по горлу, и алая кровь по груди рекой.       Всего лишь видение. Но от него становится не по себе.       – Не лезь не в своё дело.       По спине Ренджи пробегает холодок.       – Надо было идти с тобой, – категорично заявляет Рукия, утягивая со стола очередное рисовое печенье. – Так и знала, что заблудишься.       – Я не заблудился, – без особого энтузиазма отвечает Ренджи, и, помедлив, бессовестно врёт: – В магазине была очередь.       В пакеты, которые он поставил на татами, запускают руки сразу несколько человек, вытягивая газировку, чипсы, пиво. Ренджи вздрагивает, когда среди всего этого разнообразия, покопавшись, выбирают шоколадку – она была куплена специально для Ичиго. А схватила её Орихимэ, передав с милой улыбкой.       Куросаки же, вроде, с ней. По всем признакам с ней, все в курсе. Так какого хрена?!       – Сядь уже, глаза не мозоль, – тихо рычит Гриммджо ему на ухо, сделав вид, что выбирает пиво.       Ренджи не придумывает ничего лучше, чем просто исполнить этот приказ.       Еда не лезет в горло, он даже не чувствует вкуса «Асахи» которое автоматически отпивает из жестяной банки. Он, конечно, удивился, когда в самом начале вечера на посиделках в их компании появился ещё и арранкар, но особого значения тогда не придал. В конце концов, он знал, что у Ичиго и Гриммджо на двоих есть история. Дрались друг с другом в Уэко, потом бок о бок сражались уже как союзники. У самого Ренджи с Куросаки всё так же начиналось. Подрались – помирились, нормальная мужская тема. Только вот Ренджи в голову не приходило, что финалом таких историй могут стать минеты в подворотне.       Разговор протекает без его активного участия. Он слишком погружён в свои мысли и лишь изредка что-то поддакивает невпопад. Он натянуто улыбается, если остальные смеются, а дальше вновь думает о том, что видел.       – Абарай-кун, – в своей привычной манере, растягивая слова, окликает его Урахара, когда остальные гости разошлись, – мне кажется, или тебе есть, чем со мной поделиться?       Чёртов проницательный мужик. Но уж это – совершенно не то, что Ренджи согласен с ним обсуждать. Во-первых, сам ещё ни в чём не разобрался, и, во-вторых, если и говорить с кем-то об увиденном, то лишь с кем-то, кто был непосредственным участником.       – Вам показалось, – избегая прямого взгляда в глаза, отвечает Ренджи. – Я просто слегка перебрал. Пойду спать.       – Абарай-кун, – брошенная в спину фраза Урахары настигает его уже почти у выхода из комнаты, – не пытайся их понять. Просто прими как есть.       – О чём вы?.. – голос Ренджи предательски дрожит.       – Не нужно говорить об этом с Куросаки. И уж тем более с Джаггерджеком.       Урахара знает – осознание этого на миг ослепляет яркой вспышкой. Но как? Хотя, если подумать, от бывшего капитана редко удавалось что-то скрыть. Но вместе с осознанием вскипает злость: почему он ничего не делает?! Он же, наверное, что-то видел, или хотя бы слышал. Почему не разобрался и не пресёк?!       – У этих двоих всё совершенно добровольно, Абарай-кун, – долгий внимательный взгляд из-под веера, словно попытка прочесть мысли. И, кажется, они столь явно написаны у Ренджи на лице, что частично прочесть их действительно получается.       – Вы… давно вы знаете?       – Достаточно, – Урахара небрежно пожимает плечами.       – То есть это… у них не в первый раз? – Ренджи испытывает огромные сложности с тем, чтобы подобрать слова.       На это Урахара не отвечает, лишь опускает голову так, что теперь и глаз его становится не видно.       Чёртов бывший капитан, чёртов бывший Эспада, чёртов Куросаки. Ренджи что, одному кажется, что происходит полный пиздец? Гриммджо – арранкар. Он Пустой, пожравший тысячи душ. И после всего этого Ичиго…       – А Иноуэ?! Они же с Ичиго встречаются! Вы хоть представляете, что будет, если она…       – Иноуэ знает.       Ренджи захлёбывается не высказанной до конца фразой. Здесь происходило что-то, что разрывало на части весь его мир. Шинигами, арранкары, Ичиго, общепринятый порядок и правила приличия. К черту всё! Ренджи не собирается терпеть и делать вид, что всё нормально. Потому что это нихрена не нормально, и если Урахара готов молча всё это пустить на самотёк, то Ренджи нет. Он костьми ляжет, но вытащит Ичиго из того дерьма, в которое тот вляпался.       – Абарай-кун… – тихо, вкрадчиво произносит бывший капитан. Молчит мгновение, складывает свой чёртов веер, и, наконец, открыто посмотрев Ренджи прямо в глаза, выдаёт то же самое, что тот сегодня уже слышал: – не лезь в это.       В глазах – сталь. Когда-то Ренджи бы здорово испугался, но теперь его подобным не пронять. И не таких повидал, и нихрена не боится. Потому возвращает вызов сполна, вскидывает подбородок и выплёвывает:       – Да пошли вы!..       Входная дверь старого магазина, которой он от души хлопает, лишь чудом не слетает с петель.       На самом деле решимость Абарай тает почти сразу после того, как он покидает магазин Урахары. Ночная прохлада остужает пыл, а прогулка в одиночестве проветривает мысли, внося немного ясности в их сумбур.       Ичиго ведь, по сути, Гриммджо по асфальту размажет. Да любого, пожалуй, размажет. Не хотел бы – хрен бы кто-то что-то смог с ним сделать. Да и сама картина, увиденная случайно в переулке, не больно-то походила на изнасилование. Ещё и бывший капитан настаивал, что всё добровольно.       Не укладывалось в общую мирную картинку только одно. Хотя нет, всё-таки два: Иноуэ и то, что Джаггерджек – грёбаный арранкар. Хрен с ним, что парень. Но арранкар? Серьёзно?       Ренджи много думает, раз за разом мысленно возвращается к этой теме. Им в Обществе Душ дали нечто вроде небольшого отпуска, от которого остаётся ещё три дня. А потом он и Рукия вернутся, и, Ренджи готов был поклясться, он себе места не найдёт, если не разберётся до ухода. Это и так стало навязчивой идеей – Куросаки живёт в его мыслях днём, а сцены из переулка являются во снах. Ренджи кажется, что он медленно сходит с ума. А может, уже давно сошёл, и на самом деле ничего из того, что он якобы видел той ночью, не происходило.       В сухих песках пустыни, среди подвала под магазином Урахары, Ренджи сгоняет с себя вместе с потом дурные мысли. Вновь и вновь взлетает меч, из раза в раз оживает Банкай. Хочется просто отвлечься и сфокусироваться хоть на чём-то, что не связано с Куросаки. До полного изнеможения, до чёрных точек перед глазами Ренджи безжалостно себя гоняет, чередуя удары, меняя скорость и угол атаки, добиваясь одному ему известного совершенства. Но до совершенства, по его мнению, ещё, конечно, далеко.       Жёлтый песок скрипит под ногами. Несуществующее солнце абсолютно по-настоящему палит кожу. Ренджи ложится, смотрит в синее безоблачное небо, выравнивания дыхание, облизывает губы. Как-то всё сумбурно получалось, и голова уже не поспевала соображать и обрабатывать все события. Слишком много всего и сразу, утомительно.       Уставший, вымотанный, по-прежнему озадаченный, Ренджи прикрывает глаза и постепенно, незаметно проваливается в вязкую дрёму.       – Куросаки…       Кажется, это продолжение того вечера в переулке, неожиданно ворвавшееся в сон. Однако в тот раз Ичиго ничего не говорил. Лишь стонал так жарко, как от него совсем невозможно было ожидать. А не отвечал глубоким грудным голосом:       – Время ещё есть…       Раскатистый смех Гриммджо подхватывает ветер, и Абарай окончательно просыпается. Он не сразу соображает, что, засыпая, оказался за грудой камней, фактически спрятался, хоть и не замышлял подобного. Ладно, он хотя бы спал и правда не заметил, но эти двое! Здесь же его рейацу пропитала всё вокруг!       Ичиго валит арранкара на землю, и они сплетаются в рычащий клубок. Ноги и руки разрывают колкий песок, взлетают вверх столбы пыли. Ренджи чувствует запах крови, едва уловимый, но совершенно ясный для того, кто прошел через столько битв. Двое катаются по земле, и до каких-то пор это кажется правильным и понятным. Пока Ичиго не оказывается сверху, на бедрах Гриммджо, прижав за запястья. А на губах арранкара не появляется широкая улыбка.       – Какого хрена?! – в голосе Куросаки кипучая ярость. – Ты поддался!       – Удиви меня, Ичиго, – похабно, призывно облизнувшись, тянет Гриммджо нарочито сладким тоном.       Куросаки, выругавшись, вгрызается в его губы, вжимается всем телом, уничтожая любой шанс на сопротивление. Вновь пахнет кровью, шелестит гонимый ветром песок. Полы одеяния Ичиго колышутся, подобно крыльям, скрывая от Ренджи обзор, и долго не видно ничего, лишь слышится тяжёлое дыхание.       – Гриммджо…       Абарай не знал, что у Ичиго бывает такой голос. Что за интонации, что за едва слышная дрожь?       – Дай растяну, – глухое, раскатистое рычание. – Или порву так, что месяц не сядешь.       Цензурных мыслей в этот момент у Ренджи не остаётся. Он в панике едва не вскакивает, чтобы метнуться к выходу, но почему-то обнаружить себя сейчас кажется ещё более постыдным, чем просто сидеть и слушать всё это. Хриплые, в унисон, стоны. Отборную, невероятно пошлую брань арранкара. Отчаянные, придушенные всхлипы и глубокий, бархатный, грудной голос Ичиго, невнятно бормочущий что-то.       Он сверху. Но почему-то в этот момент кажется странно уязвимым, и сердце Ренджи беспокойно бьётся. Нет, это не слабость - рейацу Куросаки по-прежнему одуряет. Он бы этого арранкара по всей пустыне размазал, и не оставил бы в теле ни одной целой кости. Но, тем не менее, он этого не делает. Лишь покорно, с полной самоотдачей подставляется, и это впечатляет намного больше, чем если бы арранкар каким-то образом сумел физически его одолеть.       Ренджи замирает, словно сливается с валунами, не в силах отвести взгляд. Он не хочет смотреть, но почему-то не может иначе. Как грубые пальцы сжимают крепкие бедра и рвано, размашисто подкидывают вверх и жёстко опускают вниз. Как член арранкара, чёрт возьми, слишком большой, погружается до самого основания, вновь и вновь, выбивая вскрики. Зачем? Зачем Ичиго позволяет делать это с собой?       Гуще становится воздух. Словно в безоблачном небе должны появиться тяжёлые свинцовые грозовые облака. Продолжает светить яркое солнце, но по коже пробегает озноб, а следом за ним приходит дрожь. Веет могильным холодом, бездной, тьмой и смертью. Будто открылась воронка, пытающаяся затянуть всё живое.       Раздаётся скрежет когтей. Рвётся смерчем сила, подхватывая парализующий рёв. Рёв Пустого, чистого и неукротимого. Того самого, которого Ренджи не видел уже очень давно.       – Явился? – удовлетворённо, спокойно спрашивает Гриммджо. И смыкает когтистые лапы на шее.       Он удерживает Пустого, всё ещё оставаясь в теле Ичиго. Прижимая вниз, не давая пошевелиться. Хвост Пантеры мечется, взбивая сухой песок, поднимая пыльные облака – туда-сюда, туда-сюда. Словно хищник в любой момент готов был атаковать, но пока почему-то медлил.       Что-то не так – обычно Пустой сильнее. Но здесь его словно сковывает цепь, и Ренджи даже кажется, что он едва-едва, на уровне миража, видит её.       Длинные острые рога запросто могут лишить Гриммджо глаза – настолько низко склоняется над ним Пустой, разинув свою пасть. Но секунды текут, раздаётся утробное угрожающее урчание, так и не перерастающее в полноценную агрессию. Коротко полоснув Гриммджо по груди так, что на песок мелким дождем проливается рубиновая кровь, Пустой рычит, а затем возвращается к тому, чем занимались эти двое до его появления.       Рыжие волосы растекаются огненным водопадом по белой спине. Ослепительными всполохами они взлетают вверх, вспыхивая на безжалостном солнце пустыни и затем опадая, словно костёр, притихший на мгновение лишь затем, чтобы разгореться с новой силой. Пустой резок и ненасытен. И его требовательному реву с готовностью вторит напористый, ликующий рык арранкара.       На этом моменте Ренджи больше не может заставить себя смотреть. Это уже намного больше, чем он в состоянии принять и осмыслить. Соитие, соединение двух душ в его понимании мира всегда означало гармонию и трепетную нежность. Но сейчас он видел лишь хаос и обоюдное желание разорвать на части. Хриплые, нечеловеческие стоны и рычание, пробирающий до дрожи рев и звуки, сводящие с ума своей неправильностью. Нет, он предполагал, что Пустые тоже занимаются сексом. Но никогда не думал, что станет свидетелем такового.       – Два месяца?       Это был уже обычный голос Ичиго. Расслабленный, чуть запыхавшийся, привычный.       – Должно хватить, – голос арранкара лучится самодовольством. – Может, дольше даже. Если ни с кем, вроде Яхве, не сцепишься.       Раздаётся шуршание, шорохи, тихие шаги по песку.       – Если соскучишься, заскакивай в Уэко, – Ренджи не видит, но готов поклясться, что на лице у арранкара его фирменная ублюдская ухмылочка, – Урахара, уверен, ради такого дела всё бросит и быстро организует тебе гарганту.       – Да пошёл ты, – беззлобно откликается Ичиго.       Некоторое время не слышно ни звука, и Ренджи проклинает себя за то, что пытается представить, что же там происходит за его спиной.       – Ну, я пошёл, – голос Гриммджо почему-то отдаёт лёгкой хрипотцой. – И, кстати… с приятелем своим разберись. Заебал уже.       Внутри Абарай всё сжимается, когда он понимает, что речь, вообще-то, именно о нём. Глупее ситуации и представить нельзя! Удушливо покраснев, он роняет голову, закрывает лицо руками, малодушно пытаясь хоть немного отдалить неизбежное.       – Ренджи, – голос Ичиго, совсем рядом, заставляет его вздрогнуть. – Прости, я… – Куросаки, похоже, тоже до предела смущён. – Я должен был понять, что ты ещё здесь. Показалось, что ты потренировался и ушёл, рейацу была совсем слабая.       – Потому что я уснул, – буркнул Абарай, всё ещё не в силах посмотреть Ичиго в глаза. – Я… до этого вас тоже видел, – с языка это сорвалось само. – В переулке, когда на вечеринке в магазин ходил.       Лицо Ичиго пылает, как закатное солнце. Ренджи и не знал, что тот может так смущаться. На самом деле с учётом того, что он наблюдал между Ичиго и арранкаром, мысли о скромности и смущении приходили в последнюю очередь.       – Пройдёмся? – почесав затылок, неловко предлагает Куросаки.       Абарай, молча кивнув, встаёт.       Из подвала они выходят на улицу, где уже вовсю светит луна. Вдохнув прохладный воздух, Ренджи, кажется, немного успокаивается. Его радует, что Ичиго, который идёт чуть впереди, очевидно, наконец-то хочет хоть что-то ему объяснить.       Они проходят квартал насквозь, выходят в небольшой городской парк, где в такой час, конечно, никого уже нет. Куросаки подходит к пруду, разворачивается к Ренджи лицом, облокотившись на перила. Рассеянно гладит холодный металл, а потом, вздохнув, суёт руки в карманы, очевидно, так ощущая себя комфортнее.       – Ты когда-нибудь пробовал жонглировать?       Абарай кажется, что он ослышался и Ичиго, прочитав растерянность на его лице, усмехается.       – Это Урахара мне так объяснял, так что я просто повторяю. В общем, представь, что у тебя четыре мяча. Ты жонглируешь ими, и при этом пытаешься, ну, например, идти. Бежать. Сражаться. Спать. А один из мячей, каждый раз разный, то становится легче, то тяжелее. А тебе нужно продолжать жонглировать, иначе… Иначе всё рухнет.       – Ты хочешь сказать… – Ренджи тяжело сглатывает. – Человек, шинигами, Пустой и квинси?       Ичиго, едва заметно улыбнувшись, кивает.       – Это всё – часть меня, но это не значит, что я могу легко с этим жить. Когда я освободил все силы, заключённые во мне, какое-то время, вроде бы, ничего особенно не изменилось. Но чем дальше, тем чаще я стал замечать, что не всё так гладко. Все эти четыре части борются за главенство. Кто-то ослабевает, кто-то становится сильнее. И это ощущается… – Ичиго замолкает на мгновение, подбирая верные слова, но в итоге, плюнув на это говорит, как есть: – Хреново это ощущается. И в целом, и в бою в частности. Как будто я – это уже не я. С этим я пришёл к Урахаре и он долго думал, что надо делать. Тесты всякие проводил, парочку экспериментов. А потом сказал, что мне надо найти себе девушку.       – Чего?!       Ичиго, нервно кивнув, показывает, что разделяет его удивление.       – Тесный физический контакт, обмен энергией помогает привести части в чувство. Достаточно подержаться за руки, пообниматься. Ничего такого, в общем. Я сначала, понятное дело, немного офигел с такого поворота, но, подумав, решил, что Иноуэ, наверное, будет не против. По крайней мере решил, что стоит спросить.       Рассказ начинал принимать более понятное русло, хотя всё ещё многое не стыковалось. Ну да, Иноуэ. В какой момент во всём этом появился Джаггерджек?       – Урахара предложил сам ей всё объяснить, но я отказался. Пусть и было дико неловко, но мне показалось, что так будет правильно. Мы ставили таймер на телефоне и держались за руки, пока сигнал не сработает. Извинялись по малейшему поводу, дергались, несли всякую ерунду, чтобы как-то разбавить молчание. Потом, вроде, расслабились немного, уже не так загонялись по этой теме. Ну, да, за руки держимся, обнимаемся там, кино вместе смотрим. Прямо парочка, можно сказать. Я думал уже, что совсем всё хорошо, а потом…       Ичиго вдруг мрачнеет, сходятся, нахмурившись, рыжие брови. Он чуть поворачивает голову, смотрит на тёмную поверхность пруда, посеребренную лунным светом, а затем глухо говорит:       – У меня случился перекос. Прямо во время одной из таких посиделок. Иноуэ, молодец, быстро сообразила, что самой не надо пытаться справиться. Во мне столько её духовной энергии было накачано, что только хуже стало бы. Она позвала Урахару, и тот уже сумел меня утихомирить. – Ичиго нервно выдыхает. – Выяснилось, что Иноуэ хватало, чтобы поддерживать только две части из четырёх. Она расстроилась, но Урахара провёл ещё какие-то тесты и сказал, что одного человека тут не хватило бы, кем бы он ни был. Нужен был второй.       Ренджи вскидывает голову, не в силах поверить. Не может же быть, чтобы…       – В первый раз, когда это всё объяснял, Урахара сказал, что нужна девушка. Я как-то о другом и не думал, сразу вспомнил Иноуэ. Но во второй раз он сказал «кто-то». Не уточнял пол. И сразу же, как только я это услышал, в голове промелькнуло лишь одно имя: Гриммджо.       Абарай не был уверен, хочет ли слышать всё то, что последует дальше.       – Урахара напомнил мне про физический контакт. Намекнул, что той части, которая во мне от Пустого, может потребоваться намного больше, чем просто обнимашки. Но с каждым его словом, с каждым аргументом у меня в голове всё чётче и чётче было: Гриммджо.       Ренджи вздрагивает, понимая, что не просто так бывший капитан советовал не лезть во всё это. Вот он влез, а что толку? В чём смысл? Удовлетворить любопытство? А теперь на душе гадко.       – Ему ты тоже всё объяснил и предложил за ручки подержаться? – Абарай не узнаёт собственного голоса.       – Нет, – Ичиго нервно передёргивает плечами. – Ему ничего объяснять не пришлось, он сам всё понял. И сам сделал всё, что нужно.       От выспрашивания подробностей, пожалуй, стоило воздержаться. И так желудок уже в узел вязало от понимания всей ситуации.       – А нельзя было эту зеленоволосую… Как её там? Нелл, кажется. Или ещё кого-то? – выдавливает он из себя.       – Ты прям как Урахара, – Ичиго неожиданно широко улыбается. – Он тоже Нелл предлагал. Советовал поискать других девчонок. Но я, ещё даже не пробуя, понимал – не удержат. Мой Пустой как дикое животное. Агрессивный, жестокий, своенравный. Кому попало он не подчинится, сожрёт с потрохами. Поэтому… – голос Ичиго вдруг становится ниже, глубже, тише, – мне нужен Гриммджо. Он – единственный, кто так может.       Абарай молчит, не зная, что тут можно вообще сказать. И как к этому относится. А нужно ли вообще какое-то отношение от него? Нуждается ли Куросаки в одобрении, или, хотя бы, понимании?       – Мне ещё повезло, что всего двое, – с деланной небрежностью бросает Ичиго. – Могло быть и сразу четверо.       – Ты, если что, обращайся.       Лицо Куросаки вытягивается, и Ренджи запоздало понимает, какую же ерунду только что сморозил. Кашлянув, слегка покраснев, он тут же исправляется:       – Я имел в виду, если тебе надо об этом поговорить. Ну, обсудить там что-то. Я так понимаю, ты особо не распространяешься на эту тему.       – Тайны не делаю, но и с кем попало обсуждать не готов, – кивает Ичиго. – Ты – четвертый, кто знает, что происходит. Хотя Исида, мне кажется, догадался сам.       – А ты Гриммджо…       Ренджи прикусывает язык. Любопытство раздирает, но что-то подсказывает, что именно этот вопрос задавать не стоит. По взгляду Куросаки становится понятно, что замолчал шинигами не зря.       Абарай встряхивает головой, широко улыбается, мигом отбрасывая прочь, забывая всё, что было сказано до этого. Ичиго – это всё ещё Ичиго. То, через что они прошли вместе не перечеркнуть никаким новостям. Даже таким.       – Может, по пиву? В карих глазах мелькают теплые искры. – Да, пожалуй, – на лице Ичиго, наконец, расцветает ослепительно счастливая улыбка.       Ренджи кажется, что вот теперь всё наконец-то встало на свои места. В голове лёгкость, опьянение от ответов, полученных на мучившие вопросы. Ему кажется, что теперь всё будет как-то иначе, более понятно.       Время показывает, что ему именно кажется.

***

      – Тш-ш, тихо!       На Ичиго – передник с ярко-красными клубничинами, а на рукаве футболки оранжевое пятно соуса. Рыжие волосы в полном хаосе, под глазами синяки, и выражение лица, в целом, замученное донельзя. Но одновременно счастливое.       – Иноуэ спит, – поясняет он. – А Кадзуи пока отвлёкся на Кона.       Ренджи, задавив смех, но не удержав широкую улыбку, тихо заходит в дом и тут же запинается о припаркованную в углу коляску. Ичиго, втянув голову в плечи, несколько секунд напряжённо прислушивается, а потом с облегчением выдыхает:       – Вроде, пронесло.       Из комнаты доносится недовольное покряхтывание.       – Блин-блин-блин! – Куросаки в панике хватает первую подвернувшуюся под руку погремушку, бросается вглубь дома и отчаянно начинает трясти ей перед лицом младенца.       Ожидаемого эффекта это, однако, не производит, и Кадзуи начинает ворочаться и тихо похныкивать, явно намереваясь устроить концерт. Из кухни слабо, но довольно отчётливо пахнет чем-то горелым.       Выражение лица Ичиго становится загнанным, он делает один шаг на кухню, затем, передумав, обратно к Кадзуи, и, наконец, выдохнув, суёт погремушку в руку обалдевшего от такого поворота Абарай.       – Будь другом, посмотри пять минут! У меня там мясо.       – Эй, стой! Я не умею, я…       – У тебя Рукия рожает через месяц. Учись давай.       Куросаки широко улыбается, и Абарай понимает, что, кажется, конкретно так попал. И сам не осознает, как оказывается с ребёнком в одной руке и с зелёным жирафиком в другой.       – Если погремушка не поможет, попускай ему шары рейацу, – звучит напоследок указание. – Это помогает всегда.       – О, даже так? – протягивает Абарай растерянно, механически качая сунутый ему кулёк, из которого на него внимательно, немного оцениваще смотрит копия Куросаки.       Сначала они с младенцем стоят в гостиной, но вскоре им обоим это надоедает. Ренджи решительно шагает на кухню, и за ним, кружась, летят несколько ярко-голубых сгустков энергии.       – У вас сегодня что, гости? – удивлённо спрашивает Ренджи, видя масштаб приготовлений. – Ну, кроме меня.       – Юдзу и Карин вечером придут, – отвечает Куросаки, открывая духовку и закатывая туда пирог.       Мясо со сковороды успешно перекочевывает на тарелку, а Ренджи едва удерживается от комментария, глядя на то, как ловко Куросаки шинкует огромным ножом огурцы на салат. На очереди томаты и зелень, а в рисоварке уже мигает таймер, объявляя, что готовка окончена.       Ичиго сосредоточен и, в своём переднике, чрезвычайно комичен. Отцовство ему идёт, и Ренджи никак не может до сих пор поверить, что вот это – тот самый Куросаки. А он сам в руках держит ребёнка от той самой Иноуэ Орихимэ, которую когда-то они все вместе спасли от Айзена.       – Ну, вроде, готово, – выдыхает Куросаки.       Он открывает кран и начинает мыть посуду. Абарай наблюдает, не забывая устраивать попутно хоровод из шаров рейацу. Чуть позже в этом занятии к нему присоединяется и Ичиго, и они, пока Кадзуи отвлёкся, даже успевают немного поболтать.       Часа через полтора просыпается Орихимэ, ещё чуть позже приходят Юдзу и Карин. Дом наполняется жизнью, смехом, бесконечными разговорами и суетой. У них получается абсолютно семейный ужин – один из тех, от которых на душе становится тепло-тепло.       – У тебя пена на лице, – Иноуэ, аккуратно ставит тарелку и, перехватив полотенце, тянется за следующей.       – Где? – усердно орудуя губкой, спрашивает Куросаки.       – На щеке.       – Здесь?       – Правее.       – Здесь?       – Да нет же! Давай я.       Пальцы Орихимэ скользят по белому холмику пены, бережно его стирают, а потом проходятся ещё раз, чтобы наверняка. Их с Ичиго взгляды встречаются, лица на расстоянии считанных сантиметров. Куросаки улыбается, открыто и искренне, тянется вперёд, прикрыв глаза.       – Ичиго! Где у вас присыпка?       Карин влетает на кухню и замирает, увидев, чему помешала. Её лицо пунцовое от смущения, и, кашлянув, она убито поясняет:       – Она всегда на комоде просто была, а тут я смотрю – нету.       – Наверное, в ванной оставили, – не отрывая взгляда от Орихимэ, предполагает Ичиго.       – Да… – смущённо отвечает та, и, отложив полотенце, добавляет: – Я пойду поищу.       Наблюдавший всю сцену, от начала до конца, Абарай усмехается.       Ближе к ночи, когда вся суета утихает и гости расходятся, когда Кадзуи уложен спать, окончательно захмелевшему Ренджи Рукия советует остаться у Куросаки на ночь, заверив, что с ней точно всё будет в порядке и она, если что, с ним свяжется. И шинигами, не особо сопротивляясь, укладывается в одной из комнат, через закрытую дверь слыша, как в спальне напротив о чём-то тихо переговариваются Ичиго и Орихимэ.       – Орихимэ надеялась, что ты придёшь на ужин.       Вот как так вообще получается? У Ренджи что, на роду написано постоянно заставать этих двоих наедине?       – Мы не семья, Куросаки. Я не собираюсь сидеть за общим столом, есть пирог и мило улыбаться твоим жене и сёстрам.       – Пирог, между прочим, был отменным, – ничуть не обижается Куросаки.       На этот раз Ренджи не собирается прятаться. Он шагает из тени прямо на крышу, спокойно выдерживает хмурый взгляд бирюзовых глаз и смело смотрит в ответ.       – Почему я не удивлён? – бормочет Гриммджо, скривившись.       – Ренджи…       Арранкар сгребает Куросаки, нагло и привычно облапывает, жёстко целует, сразу толкая язык в рот и злобно урча. И Ичиго не спорит, послушно прогибается, прикрывает глаза, подставляясь. Лишь в разбавленной лунным светом темноте заметно, как слегка алеют его скулы.       – Идём, – в глазах Куросаки мягко отражается свет звёзд.       А Ренджи всё пытается рассмотреть в Гриммджо хоть что-то. В выражении его лица, в позе, хоть в чём-то. Он отчаянно хочет ответов, и также отчаянно ругает себя за то, что вновь наступает на те же грабли, что и несколько лет назад, и снова лезет-лезет-лезет.       – Присмотри за Орихимэ и Кадзуи, – просит Ичиго, делая шаг прочь с крыши.       – Не вопрос, – чуть хрипло отвечает Абарай.       Он возвращается в дом, и в темноте чуть не сбивает с ног сонную растрёпанную Иноуэ. На миг щемит сердце, и хочется сказать что-то, только вот он сам не понимает, что именно.       – Ты в порядке? – наконец, выдавливает Ренджи.       – А? Не волнуйся, я даже не ударилась! Сама виновата – надо было включать свет.       – Я не об этом.       Они молчат, и Абарай уже жалеет о сказанных словах, когда Орихимэ вдруг вскидывает на него наполненный болью взгляд и тихо, чтобы не разбудить сына, говорит:       – Не нужно меня спрашивать о таком, Абарай-кун. Я счастлива. У меня есть всё, о чём я мечтала, и я живу так, как хочу. Но я… я не могу не думать об Ичиго. Он всегда отвечает, что всё в порядке, и ничего больше не говорит, но он… он не свободен. И я даже не знаю, счастлив ли он, понимаешь? Я постоянно спрашиваю себя, что было бы, если бы он мог выбирать. Выбрал бы он меня? Выбрал бы Гриммджо? Может, вообще ни одного из нас? Я думаю об этом, но потом понимаю, что даже думать бесполезно. Это ничего не изменит. И поэтому я хочу сделать всё, чтобы хоть немного поддержать Ичиго. Чтобы даже если он несчастен, он бы забывал об этом, хоть иногда. И я…       – Он счастлив, – хрипло отвечает Абарай, проклиная себя последними словами. – Мне не понять, что у вас происходит и какие у кого к кому чувства, но сегодня я убедился однозначно – он счастлив. Не смей даже думать, что это не так.       Лицо Орихимэ вспыхивает, и она смущённо поправив волосы, опускает взгляд. Ренджи, чуть помедлив, неловко кладёт руку ей на плечо и легонько сжимает.       – Ты делаешь его счастливым, – уверенно говорит он. – Даже не сомневайся. Если бы то, что между вами, было для него неприемлемо, он бы предпочел умереть.       Он верит в то, что сказал. Увиденного сегодня более, чем достаточно. Так что никакой лжи, лишь простые наблюдения.       – Спокойной ночи, – тихо говорит Ренджи, ступая прочь, в свою комнату.       – Спокойной ночи, Абарай-кун… – тихо откликается Орихимэ. – И спасибо...       Проворочавшись без сна до самого утра, Ренджи с утра чувствует себя немного заторможенно. Он сидит на кухне, на автопилоте пьёт кофе и смотрит на Куросаки, тоже бледного и уставшего, но, совершенно очевидно, довольного. Ичиго не может, даже не пытается скрыть того, как хорошо ему на самом деле с Гриммджо. Чёрт! Да если бы не жена, Ренджи бы благословил этих обоих, наплевав на это арранкар-шинигами и прочее. Но то же самое он мог сказать и про брак Ичиго с Орихимэ. И от этого внутри был полный раздрай.       Ренджи не знает, как правильно. Он не знает, где истина, и кого здесь судить, а кого оправдывать. Знает он лишь то, что давно, ещё в тот самый первый раз должен был послушаться Урахару, послушать его такой выбесивший его, но такой правильный совет:       Ичиго-Гриммджо-Орихимэ – это то, во что действительно просто не стоило лезть.