Мультимиллионер-таксист

      Джисон вообще не понял, что это было. Причём не понял ни в начале сея действа, ни в продолжении его, ни даже в конце. Досадно, однако, но теперь уж ничего не попишешь. Момент прошёл, напоминание осталось.       Описать ситуацию совсем вкратце, он, надо признать, затруднялся. Причём затруднялся весьма серьёзно и совершенно точно совсем. Смесь всего произошедшего оказалась гремучая, но оттого не менее действенная. Гениальная и простая к тому же, можно даже красненьким подчеркнуть — убийственная.       Когда Джисон садился в машину поддатый, то просто-напросто не ожидал там встретить красавца-мужчину в идеально выглаженной рубашке, с эффектно уложенными волосами и с ослепительной кроличьей улыбкой от уха до уха. А как сверкали его глаза в свете ночной трассы! Ой, мамочки! Хоть стой, хоть падай. Подгон пришёл незаметно, как говорится. Резко захотелось пропустить дополнительный стаканчик-второй, чтобы забыться совсем и осмелеть аки амурский тигр. К слову, выпить снова не получилось, а вот протрезветь Хану пришлось очень скоро, буквально после того, как этот самый мужчина начал нести какую-то несусветную чушь о весёлой жизни водителя такси, которое так славно вписывалось в его непомерно длинный список хобби. Простите что?..       Именно этот вопрос Джисон озвучил на первом же светофоре, параллельно приоткрывая окно, потому что мутить его начало ещё на старте, а как скоро случится неизбежное, неизвестно. Это пока что вопрос времени. Примерно на следующей остановке по той же причине наваждение, приправленное абсолютным очарованием от ряда обнажённых ровных зубов, сгинуло. Не до того было, честное слово. В пору было бы отключиться и проснуться в логове у маньяка, чтобы вот вообще больше белого света не видеть, но, к несчастью, у водителя расклад в голове получался несколько другой.       Тут уж Джисону рассказали практически всё. Начиная с кум-сват-брата, заканчивая родословной его семьи и тремя котами. Вот про котов Хан бы, конечно, послушал, но не находясь в состоянии алкогольного опьянения от пары бутылок соджу и какой-то странной полу-эйфории, вызванной буйным монологом справа. Монолог, кстати, под градусом оказался похожим на жужжание шмеля. Окружающий мир удивителен и прекрасен. — Я, вообще-то, мультимиллионер, а такси это так, увлечение. Езжу по ночам, с людьми общаюсь.       Джисон, будучи совершенно не от мира сего в данный промежуток времени, охуел. Тут уже трудно сказать, от неожиданности ли или и вовсе от разыгравшихся перспектив, но факт оставался фактом. У него сначала мозги с горем пополам на место встали, а затем и челюсть отвисла. Нутро начал пробирать какой-то полу-истеричный смех от такой неудачной шутки, но он тактично промолчал, переводя взгляд в окно на ночной город. Тот всё ещё дружелюбно светил в лицо, порываясь вызвать приступы эпилепсии у эпилептиков и новый рвотный позыв у Хана. Радужно. Лучше и не придумаешь, чего греха таить.       Водитель же, кажется, отлипать не собирался. Уже после двадцать шестого комплимента в сторону Джисона (он считал), пассажир чуть не подавился собственной слюной: — Вы, конечно, многоуважаемый, не физика, но на столе я бы Вас разложил.       Это что за ужас божий? Джисон действительно прыснул тогда в кулак, опасаясь, как бы весь алкоголь не вышел наружу. Если быть более точным, не совсем наружу, а в салон, но это уже личные придирки будущего физика-ядерщика. Физика-ядерщика, который едва ли пережил сессию и который рискует больше не повторить такого подвига, если продолжит выпивать и садиться в сомнительное такси с сомнительным водителем. Однако же знаете одну старинную народную мудрость? С таким таксистом и даже саке уже не таке. Тут было бы неплохо открыть дверь, сделать шаг навстречу неизвестности, на счету которой сломанные ноги, рёбра, селезёнка и что там ещё в организме есть. Но пока сломались только глаза и сердце. Потому что Хан в какой-то момент поймал себя на мысли, что в свете фонарей этот псевдо миллионер очень даже ничего. И голос у него тоже… ничего. И сам он весь какой-то ничеготый. Даже уже шутки и подкаты его не казались такими убогими.       Ещё менее убогими они стали казаться, когда чудо водитель затормозил у цветочного и со словами «я сейчас» вылетел пулей из машины. И совсем перестали, когда «миллионер» завалился обратно с огромным букетом, вручая его ошалевшему Хану. — Извиняйте, я не знаю, что Вам нравится, но эти показались мне симпатичными.       Джисон не нашёлся, что ответить, поэтому выдавил несчастное: — Да, красивые… Ромашки.       Ромашки, которые на самом деле были камелиями.       Водитель посмотрел на него с пару секунд, похлопал глазами, а потом засмеялся с такой силой, что машина покачнулась. Очень опасно покачнулась, едва не отъехав назад. Джисон тем временем осознал, что ручника нет. Просто нет. Коробка передач есть, ручника нет. То ли мозг его слишком пьян, то ли с товарищем что-то не так, но попытку выйти из машины с тихим «извините» он предпринял. Не получилось. Подумаешь. Обидно, конечно, не поспоришь, но зато с красивым мужиком. Как будто бы они даже мужья. Но совсем как будто бы, потому что терпеть «такое» рядом с собой Хан бы не смог (это он решил несколько минут назад).       С «не смог» он погорячился, будем честны.       Когда в следующий раз Джисону на трезвую голову вновь приходится вызвать такси, ему откровенно хочется впасть в уныние, потому что спешка — дело благое, но явно не с вот этим вот. Как его зовут — Джисон вряд ли ответит после своего-то пьянства, — хотя тот неоднократно пытался впихнуть ему свой номер. Мино, Михо или, может, вообще Линхо… Чёрт его знает. Но вот в чём Хан уверен точно, так это в том, что до места учебы они не доедут: невозможно одновременно вести машину, болтать о жизни и своей судьбе нелёгкой, показывать очаровательных котиков на телефоне (с этим Хан не спорит, малыши в самом деле зайки), а в какой-то момент, на светофоре, кажется, и вовсе повернуться на заднее сиденье, чтобы достать очередной букет… Чего-то. Джисон без понятия, что это за дивные цветы. Очень вкусно пахнущие, кстати.       А ещё Хан без понятия, когда это прекратится. В какой момент чудной водитель стал забирать его по утрам и отвозить в университет, в какой момент букеты всевозможных цветов едва успевали заменять собой другие на столе, в какой момент некий Минхо оказался у него в квартире — аналогично непонятно. — Милая квартира, — Минхо забавно улыбается, оглядывая неубранное пристанище Хана. Уголки его губ дёргаются в какой-то нервной улыбке, но позже выясняется, что это все лишь отмёрзшая часть тела. С окном закрытым ездить надо, вот что. О, вот уже и первые признаки сумасшествия. Беспокойство о ком-то.       Справедливости ради, ужин у них проходит достаточно легко. Джисон даже смеётся. Если быть точнее, то смеётся часто и много, потому что рассказы о жизни у Минхо просто крышесносные и совсем неправдивые. Не может богатый человек сидеть в кустах в засаде ради того, чтобы уронить «случайно» торт на друга или провернуть всем известную аферу с кошелёчком, ниточкой и желательно бабушкой. Ну, возможно, может, но об этом история умалчивает.       Однако больше всего Джисон негодует, когда его привозят в огромную загородную виллу с не менее обширным садом и тремя милейшими комочками шерсти, имена которым Суни, Дуни и Дори. Тут уже как будто бы и мультимиллионер не такая уж байка, и подработка на такси тоже звучит вполне правдоподобно, потому что подвозились пассажиры, очевидно, на своей машине (иначе шикарный и ухоженный вид черной красавицы трудно объяснить). Её, к слову, Минхо любил самой чистой и нежной любовью, Джисон даже выпал немного. Чтобы его так кто-то лелеял, ей-богу.       А ведь его и лелеют. Осторожно и постепенно, ненавязчиво в нужной степени. Прямо так, как надо; так, чтобы внутри все сладко сжималось, а на глаза наворачивались слезы умиления.       Незаметно подбираются томительные трепетания сердца, первые робкие поцелуи, мягкие и ласковые касания, страстные ночи и… Джисон с чемоданами на пороге двухэтажной квартиры в центре Сеула. С ума сойти. Вот тебе и поездка после пьянки до дома. Н-да…