Торговцы прозрачным жемчугом

...Это не было похоже на правду. Шень Цзю чувствовал звенящие украшения в собственных волосах, ощущал кожей праздничный шелковый наряд – и не мог поверить. Все выглядело сюрреалистично. Будто цветастый сон глупой перепелки между двумя клиентами. Сладкая сказка, о которой мечтают все шлюхи в борделях. ...Придет добрый господин, выкупит, оденет в красное и заберет в свой дом, сделав первой наложницей. Глупая наивная мечта, которая никогда не обретет жизнь. ...И наверное, наверное, Ло Бинхе все же выкинул Шеня из окна, и все происходящее с ним – не более чем миг умирающего тела. Пусть. Если Ло Бинхе выбросил его из окна, то Шень не вернется к Ци... К Лорду Юэ. Пусть спит в обнимку со своими нефритовыми подарочками, которые он приготовил для этого постельного раба. ...Прежде ему не доводилось садиться в ярко украшенный паланкин. Свадьба с Лордом Юэ была скромной. Закрытой. (Одиннадцать дней свадьбы, где каждый день был предназначен одному Супругу. Шень Цинцю был первым, но не помнит последующие дни. ...У него тогда случилось искажение ци?) Шень сам облачился в праздничный наряд. Сам убрал волосы. Сам нанес тушь и пудру на лицо. У него не было приданого. Ни даров от семьи. Какие вообще дары от рабов, верно? Ци-ге заверил его, что никто не узнает о том, что Шень являлся беглым постельным рабом. ...Коллекция вееров Учителя личным имуществом, да старинный цинь от него же. Шень никогда не помышлял даже о пышной свадьбе. Ему было достаточно того, что он имел. ...В церемонии не было нужды. Шень Цзю был вещью, которой просто дали какое-то время пожить обманной жизнью, а потом вернули туда, где ему было самое место. В Павильон. И нашелся какой-то безумный богач, купивший его. Он не был обязан делать ничего поверх. Постельных рабов, которых учил Цю Цзяньло, не наряжали в праздничные слои ханьфу и не снабжали дорогими украшениями при отправке к новому хозяину. ...В волосах Шеня звенели серебряные заколки с подвесками-бабочками. Красный шелк одиннадцати слоев ханьфу был расшит огненными фениксами и спелыми плодами граната. На плечах, согревая, лежала бело-золотая накидка с меховой оторочкой. (Белая лиса-альбинос из северных пустошей? Шень не мог определить) Теплые сапожки тоже грели. ...Постельные рабы не могли покинуть стен Павильона. Доктор, что тринадцать лун назад нанес ему печать на спину, стер ее. Это ничего не значило. Шеню просто нанесут новую, когда он прибудет в дом Господина. (Наивно думать, что Ци-ге не нанес бы ее на свою постельную грелку) Его вывели под руки, помогли забраться в празднично украшенный паланкин. ...Если бы Шень имел семью и был свободным, то его бы вывели отец и мать. Но семьи у него не было. Рука у демона была теплой, с кожей мягкой и пушистой, будто бархатная шкурка песчаной ласки. Рука у Мадам была жесткой и ледяной, и она вложила ему в ладонь крошечный флакон. ...Она, верно, боялась, что Шень может что-то испортить. (Он сделает все, чтобы понравится Господину) ...К дому Шень Цзю не присматривался. Это не будет иметь никакого смысла – ему нанесут новую печать, и он будет привязан к покоям Господина и не выйдет наружу. (Главное, чтобы этот Господин не был Ци-ге. На все остальное Шень согласен) Мысли о нем приносили боль, будто Цзю ковырялся в свежей ране в груди. Цю Цзяньло учил постельных рабов не только прислуживать в кровати. И Шень, уже не с позиции Второго Супруга, а как раб (кем и должен был быть всегда, не изображая иных ролей), подал Господину чай и поклонился ему так низко, что коснулся лбом пола. ...Это был самый долгий миг ожидания. А потом Шеня взяли за ладони. Помогли поднять голову. (Пиала стояла на столе. Пустая) ...С Ци-ге они делали три поклона. Никто с рабом не будет этого делать. А Ци-ге поклонился, и улыбался ему так мягко, открыто и беззащитно, и обещал беречь его. (Он улыбался так же, и врал. Врал. Умалчивал. Обманывал. Врал) Господин смотрел на него спокойными светлыми, будто зимний лед на реке, глазами, и ничего не обещал. ...К лучшему. ...Его свадьба была не такой. Шень Цзю хотел бы, чтобы Ци-ге был первым мужчиной, кого он познал. Но он был постельным рабом. Цю Цзяньло учил его, и сам же вбитые знания проверял. Контролировал все движения, добивался идеального выражения лица, безупречных реакций тела. ...Вытачивал совершенство. Цзяньло говорил, что постельный раб обязан беззаветно любить своего хозяина и показывать это не только лицом или голосом. ...Видит бездна, как сильно Цзю его ненавидел за то, что он сотворил с его телом. Видят все демоны, какое мучение Шеню приносило даже прикосновение других мужчин. ...Ни один постельный раб не мог быть заклинателем. Какому хозяину вообще придет в голову платить столько денег ради сомнительной выгоды иметь в кровати вечно молодое тело? Дешевле менять постельных рабов, когда те стареют и дурнеют. ...Его золотое ядро было хрупким. И один поцелуй мог спровоцировать искажение ци. (Неважно. Теперь его золотое ядро надежно спит в коконе из чужой ци) Постельному рабу ни к чему ни меридианы, ни духовные вены. ...Наверное, это было неправильно – целовать Господина и думать о Ци-ге. Шень не делал этого даже в Павильоне. (Ци-ге приходил раз в луну и все равно имел его. И даже в тот единственный раз, когда Шень попросил об ином) – Если ты желаешь, можно сделать все позже. – Голос у Господина был спокойный, почти певучий. И Шень на несколько дней останется в подвешенном состоянии без завершения ритуала? А там Господин опомнится, решит, что ему не нужен такой дорогой раб и потребует деньги назад? Да ни за что! Шень решительно потянулся к чужому поясу. Ну уж нет! Он сделает все, чтобы Господин его трахнул и оставил себе! Да он... Господин смиренно вздохнул, и вытащил из рукава крошечный флакон. В нем перекатывались похожие на перламутровые жемчужины пилюли. Господин был... Госпожой. Женщиной. Шень Цзю будто кипятком окатили. ...В Павильон приходили женщины. Госпожи и Главы семейств. Иногда они покупали его на ночь. (Одна выпила сразу десяток пилюль, и Шень мог поклясться – в него прежде не запихивали такое огромное естество. ...Он в какой-то момент тогда подумал, что его продырявит насквозь и он истечет кровью на месте) Госпожа вытряхнула на ладонь одну пилюлю, забросила в рот. Улыбнулась как-то незаметно, почти одними глазами. Шень Цзю будто впервые увидел ее лицо. Пушистые ресницы, крошечные мимические морщинки в уголках светлых глаз, намек на улыбку на изящно очерченных губах. ...Госпожа поняла, что он ошибся, но не торопилась злиться. Чуть наклонилась, коснулась губами его щеки. Будто бабочка мазнула крылом. Будто Шень был хрупкой статуэткой, а не опытной шлюхой. – Ничего страшного, меня часто путают. ...Ци-ге нравилось иметь его, пока Шень лежал на животе. Ци-ге постоянно целовал его в шею, считал губами позвонки, наваливался всем своим немалым весом, дышал жарко в ухо. (В тот раз, когда Шень попросил о неправильном и в итоге отсосал, Ци-ге осторожно держал ладонь у него на затылке) Шень самолично избавился от собственной одежды, переступил красный шелковый ком, изящно опустился на колени перед Госпожой, готовый служить ей так, как она того пожелает. Цю Цзяньло давно выдрессировал его, и можно было не бояться, что у Шеня пробудится рвотный рефлекс, даже если он заглотит чужой член по самые яшмовые бубенчики. (Только бы Госпожа не клала ладонь ему на затылок, как Ци-ге) Госпожа переплела свои пальцы с его, ладони к ладоням. Так легко, так осторожно, готовая в любой миг отпустить его. ...А потом, легонько потянув его наверх, понукая забраться на кровать и к себе на колени, поцеловала прямо в губы. (Ци-ге никогда так не делал. Да, он целовал его, но до соития, и до того, как его член побывает у Шеня во рту) – Боюсь, я тебя собой придавлю. – Призналась Госпожа негромко. Улыбнулась вновь одними глазами. – Все же я тяжелая. ...Никому прежде не было до этого дела. Это были личные проблемы Шеня, когда его вдавливали в матрац. Это были его личные проблемы, если он не успевал себя подготовить перед очередным клиентом. Это были его, постельного раба, личные проблемы, если его выгибали в неудобную ему позу или двигались слишком резко и быстро. (Глава Цзян лежал с ним до рассвета в объятиях. Он не лежал на нем, не сдавливал до боли. Ци-ге... Лорд Юэ, достигнув пика, полюбил придавливать Шеня всем своим весом и шептать о любви. ...Он готовил его сам в тот самый первый раз. И в ту неделю после падения на мостовую, накачивая обезболивающим отваром) Госпожа гладила его. Касалась горячими ладонями ребер, выводила узоры на спине. Целовала в губы, в щеки, нос, лоб. Она была вся горячей. Плотной. Широкоплечей, будто с детства занималась с мечом. Госпожа осторожно вытащила из его ладони флакон, что дала Мадам. – Ты позволишь? – Конечно, Госпожа. – Послушно отозвался Шень. Он был готов к тому, что не успеет подготовиться, и его возьмут насухую. (Что угодно, только бы не видеть никогда Ци-ге) – Айва. – Конечно, Госпожа Айва. – Исправился Цзю, чуть приподнимаясь на коленях и цепляясь руками за белый шелк нижнего белья на чужих плечах. Прижался губами к золотистой коже на шее. Госпожа гладила его, медленно готовила скользкими пальцами, выводила линии второй ладонью на пояснице. Целовала ключицы, шептала какие-то нежности... ...Будто бы это был его первый раз, и Шень был не постельной шлюхой, тринадцать лун ублажавшей клиентов в Павильоне, а невинным юнцом, которого взяли во Вторые Супруги из большой семьи и с огромным приданым. (Будто Шень был ценным и хрупким) ...Ему давали привыкнуть что к пальцам, что к члену. Не торопили начать двигаться. Не понукали. Госпожа позволила ему самому выбрать ритм, целовала мягко, обнимала горячими руками, согревая. Ловила губами его выдохи-стоны, и улыбалась светлыми глазами цвета льда. Заколки в волосах Шеня звенели серебряными бабочками. (Ци-ге улыбался губами. Но в глазах у него будто замерзали две льдинки) ...Цзяньло учил его. Все постельные рабы были обязаны не только показывать свое желание голосом и лицом. Шень Цзю достиг сияющего пика следом за Госпожой. (Когда-то он мечтал служить на ложе лишь Ци-ге. И не мог – золотое ядро, хрупкое, со слабой основой, и собственный страх перед мужчинами доводили его до искажения ци. ...Ци-ге запечатал его ядро, говоря о защите. А потом напоил наркотиком и взял, чтобы быть первым среди всех клиентов Павильона. Чтобы пометить) ...Свечи в комнате плакали воском. Шень смотрел на них, накрытый толстым одеялом. Госпожа Айва обнимала его, целовала их сплетенные пальцы столь нежно, что у Цзю екало что-то в груди. (Ци-ге любил лежать на нем. Клиенты втрахивали его в кровать) Никогда прежде после соития Шень не испытывал столь противоречивых чувств. Никогда прежде Шень не лежал на клиенте. (Да еще и в носках. Он так привык быть без них в Павильоне, что забыл снять) – Этот раб смог услужить Госпоже? – Шепотом спросил Шень, устав мысленно метаться. Его поцеловали в кончик носа. – Мой первый наложник восхитителен. – Это были просто слова ритуала, подтверждающие, что теперь он полностью принадлежит новой хозяйке. (Его не смогут теперь вернуть в Павильон и потребовать отмены сделки) Шень Цзю на миг зажмурился, а потом потянулся за поцелуями, прижимаясь к горячей, будто очаг, Госпоже. (Если бы Шень мог, он вырвал бы себе всю память, чтобы не помнить больше о Ци-ге. Тогда бы в груди не было так холодно и больно)