Торговцы прозрачным жемчугом

Вечер закончился вовсе не так, как Айва рассчитывала. Скажем так – у нее был чуть более оптимистичный план. ...А потом безголовая девочка-служанка открыла рот, не дав себе времени подумать. Кажется, Айва четко утром произнесла, как стоит относиться к хрупкому лэлори под ее крылом, но, похоже, до кого-то не дошло. Да с чего вообще Айва должна быть недовольной? Вообще-то, до появления информации о пилюлях, она предполагала именно этот вид взаимоотношений. Как бы, она ничего против не имеет. Шень же перепугался. Хорошо, ладно. Предположим, для местных людей «нагулянный» ребенок от невольника представлял собой нечто общественно порицаемое. Как и то, что мужчина-наложник возляжет с женщиной чуть более, ну, анатомически верно? Ну, ладно. Айву больше волновало, где именно мать и что с ней случилось, раз ребенка решили привести к отцу. И каково состояния детеныша? Если тот является ребенком Колючки, то Айва возьмет и его под крыло. Это же... Ну, естественно? И вторую родительницу необходимо было найти. Или хотя бы убедиться, что все с ней в порядке. (Но вообще и ее бы тоже взять под крыло. Крылатые плохо переживали разлуку со своей парой, и неизвестно, насколько сильны эти черты у потомка в девятом поколении) Шень ее почти не слушал, но немного успокоился. Он боялся, что Айва ему не поверит, и всячески отрицал хоть какую-то причастность к появлению этого неизвестного еще ребенка. ...А потом вернулись Дядя и Вольф. Один – с взрослым лихорадящим потомком, а второй – с маленьким детенышем на руках. Потомком. А хрупкий лэлори ребенка увидел. ...Если сравнивать с чем-то, то на ум приходил лишь особый моллюск в раковине. Вроде бы ничего особенного, но снаружи на раковине растут крошечные шипы. Не ядовитые и не острые, но очень хрупкие. А вот если все эти шипы обломать несколько раз подряд, что-то с моллюском становилось не так, и он начинал выращивать новые, но уже внутри, повреждая собственное тело. В конце концов моллюск погибал. ...Или декоративный вьюнок, который выращивали в поселениях лиров в горшочках. Тонкое, хрупкое растение с крошечными усиками-завитушками и нежными двойными листкам. Вьюнок цеплялся усиками за поставленную рядом палочку, обвивал ее полностью и выпускал крошечные бутоны с ненавязчивым, едва различимым ароматом. Но если палочку убрать и не дать вьюнку зацепиться за что-то еще, то он под собственным весом складывался, ломая основной стебель. И погибал. На ум приходили именно эти две ассоциации. Потому что ощущалось примерно так. Шень свалился в тихую истерику, но внутри все было хуже. Гораздо хуже. Он буквально пытался оборвать единственную ниточку связи с неведомым Айве человеком, и одновременно будто звал его. Связь дрожала и всхлипывала, безостановочно то истончаясь, то восстанавливаясь. При этом все это происходило неосознанно, и, как с панической атакой, остановить все это самостоятельно не получалось. Моллюск, который забился вглубь своей раковины и безостановочно наращивал шипы, пробивая собственное тело и причиняя себе боль. Вьюнок, лишившийся опоры и усиков. Потомок темного лае и лэлори разбил собственный разум на два потока, и теперь будто плакал и кричал в двух разных тональностях, отключившись от реальности. Айву он не слышал. Сбивался, пытался из раза в раз повторить, что его подставили, что он не может являться ничьим отцом. Перескакивал на истеричные просьбы не возвращать его к «Ци-ге», и тут же, забываясь, пытался его позвать. Повторял что-то о ягоде и том, что он сделает, все сделает... Пришлось его хватать за руки и прижимать к себе – ногтями лэлори успел расцарапать себе шею. Едва Айва коснулась чужой связи, как ее едва не затянуло в истерику. И остановить ее резко было нельзя – эффект был бы, как если выставить перед летящим стрижом каменную стену. Разум не выдержит. Лэлори боялся. Пытался звать защитника, но одновременно реагировал так, словно защитник и был для него опасностью. «Ци-ге!» ...И при этом Шень то плакал, то пытался подлезть к Айве с нелепыми поцелуями куда достанет. Смотреть на это было страшно. Ощущать, как его трясет, как внутри все кричит и плачет на два голоса – невыносимо. – Ну все, все, смотри – я тут, тебя никто не обидит, – заворковала негромко Айва, формируя новые связи и передавая свое спокойствие. Она верит, что этот ребенок не принадлежит ему. – ...Подставил! – Заплакал лэлори, уверенный, что ему не верят. – Он подставил! Шень так боялся, что колотился и прикусывал себе язык. «Голова мамонта» - напомнил по связи Вольф из коридора. Спасибо, она помнит. ...Теперь было особенно заметно, что тело потомка приучали реагировать лишь в одном ключе чуть ли не на рефлекторном уровне. И он, едва себя контролирующий, упавший в бездну собственного страха, выдавал реакцию лишь на определенные раздражители. Шень боялся вернуться в Павильон, и еще сильнее боялся попасть обратно к своему предыдущему хозяину. И он не мог успокоиться только словами, лишь подстегивая собственное тело на еще более сильную панику. Цепочка «не касается-не хочет-отвергает-вернет обратно Ци-ге» не желала рваться. – Тссс. – Айва прижалась губами к мокрому виску, обнимая наложника поперек талии и второй рукой придерживая за затылок. – Смотри, я тебя не отвергаю. – Госпожа не поставила печать! – Всхлипнул Шень. По ощущениям, он проваливался куда-то еще ниже, путаясь в собственной связи и своем же разделенном разуме, и вообще не осознавал, что говорит. – Ты хочешь печать? – Защиту! Хорошая шлюха с печатью не покидает спальню! – Ну ты же мой наложник, а не шлюха. – Госпожа передумает и вернет назад! – Шень всхлипнул снова и вцепился в Айву. Сжал бедра коленями, вцепился пальцами ей в одежду на спине. – Возьмет себе в Супруги Цинге-ублюдка и Цинфана с его бастардом, а раба выкинет! Истерика выходила на новый оборот, не смотря на то, что Айва пыталась придержать дрожащую связь и притормозить нервную систему. ...Что там было про психику лэлори? Они могли себя накрутить до истерики, и истерить из-за того, что себя накрутили. Кажется, такое происходило из-за нестабильности их состояния, когда они лишались защитника и оказывались в опасности. Этот лэлори, похоже, ощущал себя в опасности большую часть жизни. Мысли его метались так, что распознать образы не получалось. Нужно было срочно его заземлить каким-то знакомым потомку способом. Показать, что никто не собирается его никому отдавать и возвращать. Вот же... Айва едва-едва сжала ладонь на чужом затылке, понукая запрокинуть голову. Прижалась губами к тонкой белой шее. Оставила один поцелуй. Второй. На третьем Шень выдохнул и чуть-чуть разжался. На пятом разбитый на два потока разум перестал дергать связь в стороны. – Мой Наложник. – Четко произнесла Айва, внимательно наблюдая за чужой реакцией. Распустила одной рукой широкий пояс, засунула под ворох шелка, прижала пальцы напротив бешено бьющегося сердца. – Никому не отдам. Это Шень наконец услышал. Заглянул ей в глаза жалобным взглядом выпрашивающего милость попрошайки. ...Будто ему обломали все прочие возможности и пути, и он, даже в состоянии аффекта, делал лишь определенные вещи. Не будь мир таким технологически отсталым, то выглядело бы так, как программа, записанная в подсознании. Новый, приобретенный пак рефлексов. Айва найдет того, кто это сделал, и выжрет ему печень. – Мой. – Повторила Айва негромко. Чужое сердце начало замедлять свой сумасшедший ритм. – Только мой. По связи пронеслось что-то невнятное, недоверчивое. Слабо всколыхнулось и сразу улеглось. Только и удалось, что уловить смутный образ. Ну, придется работать с чем есть. – Это не твой ребенок. Но ты подаришь мне одного. Или двоих. Сколько захочешь. – Айва поцеловала его в скулу. В мочку уха. – Когда захочешь. ...Она все равно собиралась «гнездиться». Так что можно будет и попробовать, как никак у нее есть еще шанс забеременеть, в отличии от сестры. Эти слова до разума потомка лэлори и темного лае дошли и не вылетели через другое ухо. Шень как-то разом обмяк и успокоился. Ответил на ее поцелуй парой своих, неточных и смазанных. Зашарил по рукавам. – Пилюли. – Жалобно выдал он. – Пилюли потом. Давай ты попьешь чай и съешь курум сначала? – Предложила Айва сделку. На чай наложник согласился, но от нее отлипать отказался категорически. И едва не начинал рыдать по новой, только Айва делала хоть попытку хоть на миг от него отстраниться. В спальню пришлось нести его на руках – мозг, получив дозу сладкого, у истощенного лэлори после истерики вполне ожидаемо начал проваливаться в «спящий режим». ...Ненадолго. – Пилюли. – Ощутив под собой матрац и простыни, сбросил Шень с себя дремоту. – Госпожа сказала, что этот раб может, может... Или Госпожа передумала? ...Да он себя убьет, если так решит. Он уже покалечил себе связь, второго такого захода при таком истощении и стрессе не переживет. И тут даже непонятно, что первым не выдержит – связь или сердце. Ну, о том, что заводить ребенка все же она предполагает себе, Айва поговорит потом. Судя по всему что она узнала о местных (очень нелогичных, к слову) обычаях, раб и вправду не мог быть «сверху» хозяйки. Бред какой. – Ни о чем я не передумала. – Вздохнула Айва, и нашарив флакон, вытряхнула на ладонь перламутровый шарик. Шень смотрел за ее действиями блестящим подозрительным взглядом, готовый к тому, что пилюля сейчас будет выплюнута. Не доверял. Следил, готовый к тому, что и она ему соврет. ...Раненый моллюск, выращивающий внутри ракушки еще один шип. ...Нить, провисшая, надорванная, начала усыхать и истончаться. Паутинка, разрываемая ветром и распадающаяся на отдельные частицы. Айва лежала на спине, ласково перебирая лэлори черные шелковые пряди. Целовала макушку, горячий лоб, покрытые испариной виски. Шень, легкий, слишком легкий для потомка и для здорового мужчины, лежал почти на ней. Жмурился сонно, подставляя лицо под ее поцелуи. ...По нитям связи, которые Айва создала, медленно-медленно, будто вьюнок, нарастали чешуйки-паутинки. Тончайший, неощутимый, слабый побег, с одним крошечным усиком. Такой хрупкий и слабый, что и дышать рядом было страшно. Дернешь связь, ошпаришь гневом, раздражением, злостью – и увянет. Засохнет нить вьюнка, не успев закрепиться. Лэлори оборвал свою единственную нить связи с «Ци-ге». И уцепился за нее уже в падении. От безвыходности. Готовый уже погибнуть. Согласный разломать собственную раковину и нанести себе последнюю рану. – Одного. Или двоих. Сколько захочу. – Буркнул лэлори, понемногу уступая усталости. – Когда захочу... Сейчас. Пока... Не передумала Госпожа... Он проворчал что-то еще, совсем невнятное, проваливаясь в сон. – ...Его везли Севу. В подарок. – Вздохнул Дядя. Приложил пальцы к шее, заговорил другим, женским старым голосом, – наложник для Господина Демона, носителя именного императорского жетона, как дар в знак дружеских побуждений! Фу... – Он кашлянул и продолжил уже своим голосом. – Где-то на половине пути он удрал от охраны, пробежал через лес и упал в реку. Прямо перед этим, как его... В фиолетовом и с невероятно тонкой талией. А, Главой Цзян. Тот, похоже, утащил его сначала домой, потом притараканил чуть ли не на себе в Столицу обратно. Насколько я понял, доктор у Главы Цзян отказался его даже осмотреть. Ну и в итоге и Цзян, и беглец, и Лю столкнулись прямо у нашего золотого эаля в Павильоне. Высший лае в один глоток опустошил пиалу с чаем. Заглянул в нее недовольно. – А можно мне потом нормальную чашку устроить? А то ощущение, что я из поилки для хомячков пытаюсь жажду утолить. – Ну вот сам и принесешь. – Отозвалась Айва. – Именную. Дядя взялся за ручку чайника, вновь наполняя свою пиалу. – Вообще, ситуация вышла несколько нервной. Но удалось добиться соглашения трех сторон. – Кратко – ты цопнул потомка. – Буркнул Вольф в свою пиалу. Высший лае фыркнул. – Это слишком кратко! Но, в общих чертах, итог именно таков. Глава Лю желала задобрить Сева этим наложником, дабы получить какой-то там контракт с выгодными для нее условиями. Такая показательная «дружба» и декларация мирных намерений. А наложник – своеобразный аванс... Мы не знаем, сколько еще потомков и где они, так что лезть поперек официальной власти и силой забирать его я не стал. Тебе, Айва, тут еще жить, между прочим, с Колючкой... ...Сошлись на том, что Глава Лю передаст наложника Сев ам Фаэнни в дар, в ответ получив такие желанные для нее торговые соглашения. И, не позднее чем к празднованию середины зимы, зашлет демону паланкин с внуком на роль Супруга и с брачным договором, обязующим признать будущего их первенца Наследником. (Хитрый эаль уже успел оформить нужные бумаги, оформляя наложника на Лорда Дядю – своего «самый близкий теплый друг и партнер бизнес». Естественно, «эаль монетка») – Предположим, анатомию эалей местные не знают. – Заметила Айва негромко. – Но Сев мужчина. Зачем внук? Женщина же нужна. Дядя забулькал довольно. Оперся локтями о стол, подпер ладонями лицо, рассматривая попеременно то Айву, то сюпающего чай Вольфа. – Ну, тут такое дело... – Протянул лучший хирург Отдела, всем лицом сигнализируя о том, что и ему, и Дяде известно что-то, о чем Лорд анг Найва еще не догадывалась. – В этом мире кроме всяких пилюлек для отращивания разных забавных деталек у женщин есть аналогичные, но для мужчин. – Первым выдал новую информацию Дядя. – А я еще подумать успел, что странно – тут же Лордами и женщины становятся, и по идее, если обратить внимание на традиции местных, то они не могут быть, ну, снизу. Но дети же должны как-то появляться. В противном случае Лордами были бы лишь мужчины. Патриархат и все такое... Признаться, сначала я решил, что все дело в темных лае. Мол, их тут так много оказалось, что это сказалось и на менталитете. А так становилось логичным, если у Лорда мужчины были только Супруги мужского пола. Или у Главы женщины были дети, хотя, по идее, ей беременеть и рожать считалось весьма зазорным. Но и дети при этом имелись. – И вы мне об этом не сказали. – Заметила Айва спокойно. Дядя развел руками. – Вообще-то я об этом узнал вот аккурат семь часов назад, на закате. А почему НАМ об этом не сказал мой драгоценный патлатый обламыватель... – Он с интересом глянул на Вольфа. Лучший хирург Отдела невозмутимо сюпнул чай, качнув косичками на висках. – Эта информация не казалась столь важной, чтобы отвлекать тебя от лэлори, который, между прочим, фертилен и без всего этого. – Буркнул Вольф. Указал взглядом на Дядю. – А ты вообще только вчера вечером сюда явился впервые. – Засчитано. – Сдался Высший лае. Сомнений не было – он это запомнит. И некоторое время будет въедливо об этом Вольфу напоминать. Выдирать, так сказать, по перышку. ...Были разные вещества. Какой-то травяной отвар с корнем суры. Плоды с дерева Лунного вестника (знать бы еще, как выглядят). Болотная клетка русалки. Ягоды со слезами феникса. При этом все эти вещества не превращали мужчину в женщину и не позволили родить самостоятельно (кроме какого-то варианта с тем отваром – но смертность была очень высокой из-за болевого шока, и от него местные почти отказались), так что тут на помощь приходили доктора и местный аналог кесарева. Интересно, а на организм крылатых подействует? – А знаете, как зовут внука Главы Лю? Сына «наложника», которого подарили Севу, и которого передарили маленькому и милому мне? – Торжественно напушился Дядя. – Лю Цинге. Лю Цинге. ...Принесший маленького ребенка в Павильон. Попросивший Шеня посидеть с детенышем в роли няньки. Сказавший, что это дитя «Шеня Цинцю». ...Седьмой Супруг в семье Лорда Юэ Циньюаня, главы школы Цанцюн. Но Глава Лю заверила, что процесс расторжения брака уже почти завершен, и к нужному сроку «жених» будет предоставлен. Айва тронула пальцем свою пиалу, рассматривая подрагивающую поверхность чая и вспоминая строки договора. ...Постельный раб, владелец Юэ Циньюань. «Мой муж» Кажется, Лорд Юэ Циньюань обладал как минимум тремя потомками. Шень Цзю. Безымянный еще ребенок (Вольф еще не получил результаты анализов). (А потому что откуда еще мог взяться детеныш?) Лю Цинге.