Торговцы прозрачным жемчугом

...Вообще Цзинь Лин любил всех своих родственников. И маму с папой, и дедушку с бабушкой, и огромное количество разной степени родства дядь. Просто, когда он был помладше, то появление дяди Цзян Усяня превращалось в огромный праздник, наполненный весельем и смехом. Дядя Цзян Ваньинь же мелкому и дурному Цзинь Лину казался слишком строгим, слишком скучным и каким-то... Изображающим ну уж очень серьезного взрослого, который против всяческих смешных шалостей и приключений. Фу таким быть! ...Ну, Цзинь Жулань может оправдать прошлого себя тем, что был маленьким недалеким дураком. И да, на фоне дяди Усяня все остальные его дяди безбожно проигрывали. Но чем дольше Цзинь Лин жил, тем сильнее размывалась эта граница между «самым любимым» и «ну, в общем-то тоже любимым». ...А еще дядя Цзян Ваньинь не ругался с отцом. И с дедушкой. А один раз, когда Цзинь Лин, снова наслушавшись от самого любимого дядюшки, что он «почти сиротка, не узнавший дедушку и бабушку с материной стороны», из-за какой-то мелочи (честно, он уже и не вспомнит причину, но она была абсолютно пустяковой) сел на задницу и разревелся в истерике, вместо ожидаемых суматошных пританцовываний вокруг собственной персоны получил тяжелый уставший взгляд. – Я сиротка, а ты меня даже не хочешь пожалеть! – Взвизгнул Цзинь Лин сквозь крокодиловы слезы, и дернул за полу ханьфу своего второго дядю. Цзян Ваньинь не бросился его поднимать с пола. Не принялся сюсюкать и подбрасывать в воздух, как всегда со смехом делал дядя Усянь. – У тебя есть отец и мать, есть дедушка с бабушкой с отцовской стороны. Есть куча других родственников. Ты не сиротка. – Глухо бросил дядя Ваньинь. – И ты сейчас рыдаешь из-за того, что я не купил тебе воздушного змея. (Бездна и небожители, Цзинь Лину до сих пор стыдно за то свое поведение!) – А мои дедушка и бабушка со стороны мамы?! Я сиротка! – Они были моими родителями. Но я не падаю, не катаюсь по лужам и не проливаю слезы, шантажируя всех тем фактом, что я тоже их потерял и все окружающие обязаны меня пожалеть и попрыгать вокруг с шутками и прибаутками. – Ты плохой дядя! Я тебя не люблю! Я люблю дядю Усяня, а ты просто скучный! – Заголосил Цзинь Лин, размазывая по лицу слезы. ...На самом деле, только вернувшись с этой прогулки домой и хорошенько поразмыслив, Цзинь Лин понял, как сильно обидел своего второго дядю сказанными словами. Да и потом – даже если и прозвучит эгоистично, он вспоминал о том, что лишен дедушки и бабушки со стороны матери лишь в те моменты, когда об этом напоминал дядя Усянь. Все остальное время Цзинь Лин ну никак не ощущал себя сироткой, да и пользовался этим лишь чтобы выклянчить что-то абсолютно ненужное, что в итоге будет валяться или вообще сгинет в мусоре через пять шагов. Очередной воздушный змей, которых у Цзинь Лина было больше сорока. И не какой-то особенный или ценный, а совсем дурацкий и плохо сделанный, но зато с гроздью лент. Очередной же мяч. Или деревянный меч. Или веер, который ни по возрасту, ни по статусу ему был ну никак не нужен. (Особенно тот, откровенно девчачий, с пушистой розовой кисточкой! Но дядя Усянь веер купил, а спустя пятнадцать шагов Цзинь Лин покупку легкомысленно выбросил в лужу) Когда же Цзинь Жулань еще немного подрос, он с каким-то обидным откровением понял, что дядя Усянь всегда говорит его отцу не «забавные смешные штуки». Дядя высмеивал отцовское увлечение ювелирным ремеслом и постоянно бросал очень обидные колючие шутки. ...Между прочим, у отца была великолепная мастерская! И Цзинь Лин даже мог туда заходить, трогать всяческие молоточки, щипцы и приборы для прокатывания слитков и вытягивания золотых нитей. А вообще – работать с металлом оказалось гораздо труднее, чем прежде ему представлялось. Дядя Усянь разглагольствовал, что «Павлину главное больше золота насыпать», но отец делал и серебряные украшения. И даже комбинировал металлы, создавая новые сплавы. Использовал разные камни и даже некоторые лично огранял. У отца были целые фолианты в кожаных обложках, в которых хранились многочисленные эскизы и наброски. Только их можно было рассматривать часами. ...Под одним таким фолиантом Цзинь Лин обнаружил крошечного мертвого жучка, и загорелся идеей повторить его в металле. Отец ему помог. (Ну, на самом деле, отец сделал и саму заколку в форме жука, и механизм, при котором золотые крылья можно было чуть сдвинуть и увидеть в «спинке» выложенный из крошечных камушков пруд с лотосом) Сам же Цзинь Лин, под руководством отца, конечно, украсил наружную и внутреннюю часть крыльев орнаментом. ...Если совсем серьезно, то именно орнамент в готовой заколке смотрелся аляповатым и излишне детским, совсем не подходящим по уровню мастерства для всей остальной работы. Но Цзинь Лин был горд и этим. ...Вот только заколку он решил подарить невовремя. И под насмешливым взглядом дяди Усяня почему-то смешался, и вместо заготовленных слов о том, что этот подарок маме он делал вместе с отцом произнес иное. – Это дар от отца. – Пробубнил Цзинь Лин, и вручил матери заколку-жука в коробочке. – Сестрица, твой Павлин ну совсем не старается! – Заглянув в коробочку, бросил дядя Усянь. – Он что, гравировку делал левой ногой во сне? Да и механизм какой дерьмовый, тц! Замерев, Цзинь Жулань с молчаливым ужасом смотрел, как его «самый любимый дядюшка» пренебрежительно вытягивает заколку и небрежно отгибает одно из золотых крыльев. – Павлин вообще хоть на что-то способен вообще, кроме как на золоте спать? Смотри, тут вообще все на соплях держится! – Дядя Цзян Усянь положил себе на ладонь отломанное золотое крылышко, а потом небрежно, щелчком пальцев отправил сломанного жука в коробочку. – Сестрица, ты не переживай! Я тебе куплю заколку получше, чтобы ты не позорилась с этой пошлой безвкусицей! ...Честно говоря, Цзинь Лин так и не признался ни дяде, ни матери, что тоже приложил руку к созданию жука. И что так старательно обхаянные узоры на крыльях были созданы именно им. – Ты не сказал, что помогал его делать. – Негромко заметил отец, когда Цзинь Лин притащил коробочку обратно в мастерскую и безобразно принялся хлюпать носом. – ...Ну, давай будем чинить. – Зачем? Матушке не понравилось! – Цзинь Лин принялся рукавом своего ханьфу вытирать слезы. – Затем, что это первая твоя работа. – Отец вытащил из стеллажа новый фолиант, и раскрыл на первой странице. Там, с пергамента, зарисованный отцовской умелой рукой и расписанный цветными чернилами, на Цзинь Лина смотрел его золотой жук. ...Такой, каким он должен был быть в идеале.