«People cry, not because they are weak. It is because they've been strong for too long» — Johnny Depp
Умирать слишком странно. Неестественно. Как и находиться на её грани. Так, что если бы всего одна деталь в мире не сошлась, то вас бы уже не было. Но она есть, и вы теперь живы. Шелестящие тихие разговоры в машине превратились в тишину. Она не была похожа ни на одну, которую он знал. Ни неловкая тишина, ни наполненная общими идеями и мыслями, когда вы думаете об одном, не спокойная, когда достаточно просто присутствия кого-то. Тишина была отсутствующей. Пустой. Люди, что находились в ней, не думали и не чувствовали, не наполняли её. Что-то ныло, что-то болело. Но он не обращал на это внимания. Его глаза были закрыты, мысли плавали в умиротворении. Будто находились в формалине. Слышится резкий треск огня. Раздражает. Будто только находясь в этой тишине можно понять её природу и любое нарушение отдаляет его от этого. К нему прибавляется гул. Насильно выталкивают из спокойствия. Хочется плакать. Хочется, чтобы оставили в покое. Ему здесь хорошо. И против этой рыдающей воли он открывает глаза. Все нереальное, ненастоящее. Он не должен был тут, он не хотел возвращаться. Взгляд цепляется за две фигуры впереди. За единственных людей, с кем ему было комфортно. Недавно они все тихо смеялись. Играло какое-то радио. Чей-то голос напевал песни с этой частоты и второй дразнил его за это.Фигуры перед ним свисали вниз головой.
Люди всегда умирают в тишине.
«Why is love so contradicting?» — гласит вызывающая строка чужого статуса рядом с аватаркой, чей хозяин сидит на подоконнике несостоявшегося окна заброшки, привалившись спиной к стене. Лица не видно, но угадывалось, что человек смотрит куда-то в глубину самого неба. Фотография, благодаря программам для редактирования, в основном тёмная. Силуэт комнаты и человека чёрный и только небо имеет оттенки оранжевого и розового. С правого края фотографии, на фигуре, придвигаясь к статусу, как выжженный жёлтым, блик. Минхо смахивает окошко приложения из раздела активных. Он не хотел этого знать. — Может снова попробуешь готовить, вместо того, чтобы питаться этой гадостью? — кивнул Феликс на пачку лапши быстрого приготовления в его руке. Он не заметил, как тот подошёл, вышло совершенно бесшумно. Минхо нечего было ему ответить. Он давно не готовил, а нормальную еду видел только на работе в перерыв. Феликс знал, как он живёт и что не может с этим ничего сделать, но не мог смолчать. Это были лишь несерьёзные попытки заставить задуматься. Ну, вдруг щелкнет в нем что-то, попытка не пытка. И палка раз в год стреляет и Минхо раз в год может и послушает. На часах было около двенадцати ночи. По крайней мере именно в это время объект разочарования Феликса понял, что чертовски голоден. Как-то полгода назад, он впервые шёл с работы домой, когда не хотелось ни с работы, ни домой, ни заново по кругу на следующее утро. И до самого последнего рабочего часа, когда после нет смысла сидеть на работе, уже не доплачивают за переработку. Шёл медленно, чувствуя каждый шаг. Перемалывал ботинками оранжевый и жёлтый конец осени в лужах. Будто делал летнее одуванчиковое вино. Только не босыми ногами в жару. Только осеннее холоднее, не так, конечно, как зимнее, но греет медленнее. Не бросает в жар, но напоминает в принципе, что внутри может что-то слабо гореть. В сырости осени он не чувствовал ничего, что могло бы зажечься, несмотря на сгорающие вокруг листья, греющие землю последний раз перед зимой. Поднял голову, чтобы пройти последний переход к своему дому, как заметил его. Нечто инородное на улице, что светилось слишком неоново холодно для ярких цветов вокруг, но идеально для луж и дождя. Круглосуточный, который странно выделялся на фоне ленты соседствующих зданий по прямой и при этом вписывался в принципе в природу и сезон. Минхо раньше никогда не был в круглосуточных ночью и в принципе о них не задумывался. Хотя, кто о них в принципе задумывался. У него было понимание, что кому-то это очень удобно, однако у него никогда не было необходимости выходить за едой позже восьми вечера. В тот осенний вечер впервые это изменилось. А ещё прежний нелюдимый домосед полюбил прогулки в поздний час. В это время почти никого не было на улицах. Город словно вымер. Пустые здания, неработающие заведения, горящие вывески. Всё будто всегда здесь стояло. С самого сотворения мира, которого никогда не было, до самого конца света, которого никогда не будет. Было странное ощущение, что если подойти к зданию и толкнуть, то оно упадёт и глухо ударится об асфальт, весом с картонную модель. Минхо мог позволить себе прогуляться по району под неодобрительное ворчание Феликса. Среди пустых, безжизненных улиц было удивительно спокойно. Особенно вдали от светофоров, напоминающих, что время не остановилось на самом деле, а это всё всего лишь иллюзия. Всё это было похоже на лиминальное пространство частью которого он являлся как будто бы с рождения. Люди, которые случайно попадались вызывали раздражение. Благо, он был единственным, кто в такой час позволял себе медленную пешую прогулку. Многие другие, с кем он сталкивался ночным существованием, летели быстрым шагом, чтобы скорее скрыться в спящей жизни домов. Единственным, кому он был рад, бродячим котам. В связи с отсутствием людей они выбирались на свою ночную жизнь. Минхо всегда любил кошачьих, но теперь он чувствовал с ними родство, будто он среди них. Такой же, свой. Выходит бродить по ночным улицам, вдыхая красоту застывшей жизни, прогуливаясь в тонких гранях между ними по ночам. Сегодня он решил ограничиться только походом в магазин, от чего мысленно сожалел. Просто слишком был уставшим, но сон в кровати его не брал, будто говоря о том, что Ли не с дневного времени и ему нечего высыпаться к дневным часам. Чужак, которого никто там не ждёт. Если не обращать внимание на сонного кассира (которому немного завидовал), подпирающего подбородок рукой, то тревожность и раздражение вовсе не трогали. Минхо никогда не закупался в круглосуточном. Сходить, размяться, походить по лестницам стало, в своём роде, ритуалом. Изначально это было с целью измотать себя и наконец-то побудить организм на сон, но никогда не прокатывало. Попытки продолжались до тех пор, пока не перешли в привычку. Хотя, не то чтобы это были упорные попытки. Скорее Минхо просто запрограммировал мозг поступать определенным образом, чтобы иметь образ стабильности, даже если алгоритм совершенно не приносит результатов. Ему было достаточно просто того, что он знает, что делать. Банка американо привычно легла в руку, будто подстроив её под свой размер, вес и холод железа за все время ночных покупок. Он никогда не был в этом магазине днём, никогда не покупал еду быстрого приготовления днём в обычных магазинах. И при свете дня снаружи он казался совершенно другим. Как-то Минхо поймал себя на этой мысли, выходя утром на работу. Неоновая вывеска «Кальмар» и число двадцать четыре рядом в кружочке не горели белым на фоне иссиня-чёрной ночи, а растворялись в светлом небе. Внутри магазина, огороженного только стеклянными окнами, ходили люди: дети, женщины, мужчины, старики. У всех из них были свои планы, мысли. Они думали о том, что происходит сейчас и что должны сделать через пять минут, пару часов, дней, недель, месяцев. Они все ходили утром там, где ходит по ночам он. Но уже в тёмные сутки в магазине нет и следа их прошлого присутствия. Нет абсолютно ничего намекающего на это. Банки всегда стоят так, как и стояли, продукты лежат так, как и всегда из раза в раз. Словно не трогает их время и работники. Кальмар будто находился одновременно в двух разных местах. Днём для всех, а ночью только для него. — Скоро я буду вынужден делать ставки через сколько кофе на ночь перед сном убьёт тебя. Это был обычный подкол, свойственный им двоим. В их репертуаре были жёсткие шутки, львиная доля сарказма, чёрный юмор, который, когда смотришь на Феликса, думаешь, что он его использует. Возможно, если бы здесь был Хан, близкий друг Феликса, то они действительно поспорили на определённую сумму, совершенно игнорируя Минхо. Он бы не обиделся, только безэмоционально фыркнул, показывая, как ему всё равно сколько непрожитых лет жизни те отсекали не щадя. Однако сейчас он нервно сжал бутылку. Тонкое железо прогнулось, оставляя вмятину. Просто всё изменилось. Слишком круто и неожиданно. Поменялось то, что никогда не должно было. Никогда. Привычные ситуации оставались, а реакции с новым Минхо не синхронизировались, как данные со старой модели телефона переносят на новый. Феликс напрягся, округлил глаза и положил свою руку на его плечо. — Прости. Лёгкое касание и успокаивающее поглаживание действительно помогло. Всегда работало, на бесконечное удивление нетактильного Минхо. Хотя сейчас он больше удивлялся уже не самому этому факту, как тому, что он до сих пор работает, несмотря на весь происходящий кавардак, что снаружи, что внутри него. Почувствовав это замешательство, Феликс убирает её, неловко улыбаясь той солнечной улыбкой, что похорони он его сейчас прям тут, Минхо всё простит. — Будешь что-нибудь? — на всякий случай оглядывается, хотя знает, что в магазине больше никого нет, и поменял банку на другую. Феликс скрещивает руки на груди. Очень серьёзно мило, что не прибавляет аргументов к тому, чтобы прислушаться к следующим сказанным словам. — Сколько бы ты не отпирался, вы очень с ним похожи, — Минхо совершенно не по-взрослому, но по-кошачьи фырчит, морща нос. А ему ничего не остается, кроме как сдаться. Всё как об стенку горох, — Вот когда-нибудь ты вспомнишь про доброго друга Феликса, что говорил тебе, как плохо пить кофе на ночь и набивать желудок лёгким гастритом. — А я тебя ни раз предупреждал, что отношения с Банчаном сделают из тебя вторую мамочку, но ты меня не послушал. И вот смотри, стал душным не по годам, а я ведь старше, — он знал, как парировать Феликса. Достаточно было в любом ключе заговорит про его парна. Небольшая личная слабость, которой Минхо, как истинный верный друг, не мог не воспользоваться. Феликс устало вздохнул, но всё-таки устало засмеялся. Как бы и смешно, и иди ты к чёрту всё-таки. В отличии от упомянутого, у него никогда не было сил серьёзно спорить с ним. И всё же. Они оба улыбались в конце, показывая, что всё в порядке. Сложно было это понять, но Минхо почему-то всегда было приятно. Не убирая улыбку, парень перевёл взгляд на полку и очень серьёзно задумался, словно от выбора напитка зависело то, как сложится вся его жизнь в будущем. Феликс хмурил брови, потёр подбородок сгибом указательного пальца. Он не знал конкретно о чём тот думает, но мог предположить, что решает, что из этого он пил, что ещё нет и что можно из всего этого попробовать. Круглосуточный хоть и не был огромным, но в нём действительно большой выбор всевозможного. За все месяцы, что Минхо не отпускает бессонница, он уже привык к картине задумавшегося Феликса, который из раза в раз слишком серьёзно относился к сладкому. Ему было просто приятно рассматривать лицо напротив, ожидая решения. У парня всегда были мягкие волосы, которые красил в блонд. Проколотые уши с гвоздиками-цветами голубого цвета в них и второй прокол выше с жемчужиной. Сейчас он был одет не по погоде. Светлая голубая джинсовка на белую майку и светлые обтягивающие рваные джинсы с кедами. Минхо в пальто и шарфе было холодно смотреть. — Знаешь… я всегда вот это хотел попробовать, — он закатил глаза, но взял баночку с оттенками розового, надпись на которой гласила «клубника со сливками». Именно на неё пальцем указывал Ли. Очередная невыносимо сладкая бомба, конечно. Возможно в этом и крылся секрет таких людей, как Феликс. Они просто ели сладкое, от чего становились добрее. И возможно поэтому Минхо не особенно к таким вещам радушен. Нет, он конечно от шоколадного торта плеваться не станет или от другого небольшого сладенького десерта, особенно если тот сделан руками Феликса, но уж лучше острое. Парни отправились на кассу, где спонсор их покупок не удержался и громким стуком банок напугал полудремавшего дяденьку, на что, естественно, второй неодобряюще качал головой. В квартире было, пусто и несколько пыльно. Если бы случайный человек сюда зашел, то ему бы показалось, что здесь давно никто не живёт, а хозяин покинул квартиру незамедлительно, взяв самое необходимое и оставив остальные вещи на местах. Минхо к этому привык. Ему комфортно в своем убежище, полностью скрытого от внешнего мира. Коридор был сделан в различных оттенках дерева с преобладанием мрачных цветов, что разбавлялось светло кремовыми деталями. Но даже они не справлялись со всей тяжестью навалившейся ночи. Черные пятна тут и там поглощали квартиру, оставляя дыры в затягивающую пустоту, особенно в стягивалась тьма в углах. Темнота проскальзывала сквозь щели, перемещая квартиру в параллельный сумеречный мир. Даже днем здесь было довольно темно, благодаря чёрным шторам в каждой комнате. Минхо разделся, особо не видя глазами, где что находится. Бросил обувь предположительно на коврик прихожей. И точно на нужное место повесил своё пальто. Потому что расположение крючка на стене запомнить легче, чем коврика на полу. Феликс где-то рядом раздражённо невнятно пробурчал. Он никогда не любил его привычку не включать по ночам свет. Хотя тот постоянно ласково кличил котом, но в такие моменты был явно не рад сходству с этими представителями. Феликс не раз пугался неожиданного, по его мнению, голоса из темноты помещения. Даже в тёплой бордовой толстовке дома было довольно прохладно. Минхо поежился и тут же расслабился, привыкая к морозному покалыванию. Затем, вздохнув, схватил пакет, который оставил на полу, чтобы снять сапоги, пошёл по коридору. Что-то заставило задумчиво остановиться около первой двери из темного дерева. Наверное самого темного цвета во всей квартире. — Может стоит хотя бы убраться там. Посмотреть не завёлся ли кто, ну… — Феликс прислонился к стене и постучал по запертой двери, — или уже умер. Парень издал светлый смешок, на этот раз Минхо даже не дернулся, только коротко, почти незаметно, поджал губы. Он перевёл взгляд с тёмной поверхности двери, которая будто бы утопала в темноте, создавая портал в какое-то другое место из-за того, что света вокруг не было совершенно, на искрящие озорством глаза в пляшущими в них бликами. Он не выдержал этого взгляда, посмотрел вниз под ноги и только потом двинулся дальше в кухню. — Нет. — Ну смотри, придёт к тебе ночью в комнату ходячий, а ты даже не заметишь, — усмехнулся парень глядя ему в спину. Светлые взгляды почему-то всегда были одними из самых острых, которые почувствуешь даже через набитый зимний пуховик. — Не надо было вам тогда с Ханом проходить все части The Walking Dead за одну ночь. Серьёзно, — покачал головой Минхо, включая на кухне слабый белый свет вытяжки над плитой. — После того, как видишь маленькую малышку Клементину в этом ужасном несправедливом жестоком мире, и начинаешь играть фактически за её отца, то потом очень сложно сделать перерыв, — но Феликс был бы не Феликсом, если бы не переключался на довольно смущающие человека темы на которые необходимо было проговорить, а когда это совмещается со сладкой местью за издёвку про парня, то получается сладкое комбо. В его духе, — Он тогда о тебе спрашивал, — догнал игривый голос с топотом босых ног. Он приземлился на свой личный стул у стены, забившись уютно в угол, как всегда это и делал. Сложил голову на руки и искренне поинтересовался: — Почему не дашь ему зелёный свет? Из-за Хёнджина? — Он тут ни при чём, — Минхо открыл крышку сладкой газировки и поставил её на стол рядом с ним. Затем достал пачку льда из морозильной камеры и быстро сделал себе холодный американо в прозрачной кружке. Только сейчас ему пришло в голову. что количество банок с этим напитком в магазине стало намного больше, чем когда он пришёл туда в самый первый раз. Это на секунду заставило замереть с пачкой в руках. Как он этого не заметил раньше? И почему понял только сейчас? Минхо пытался вспомнить, сколько было банок с кофем вчера, неделю назад, месяц, но в голове возникала одна и та же статичная картинка полки, сегодняшнего обновления. Будто их всегда было столько, но он помнил точное количество рядов и их стало на две больше. Феликс терпеливо ждал ответа, но сканирующий каждое движение взгляд заставлял кожу неприятно зудеть. Хоть он не был таким настойчивым, как Чан, но иногда сопротивляться было так же трудно. Потому что расстраивать этих двух по непонятной причине больно даже ему. Минхо никогда больше не намеревался этого делать. Поэтому под хруст открывания пакетика с лапшой, он позволил пролиться некоторым словам из собственного сердца: — Не хочу… отношений. Феликс хмыкает. Минхо хоть и стоял к нему спиной, смотря на стол перед собой, на котором как перед операцией у врача лежал на переливающейся фольге квадрат лапши, но он кожей чувствовал, как его улыбка растворяется в тенях комнаты до которой не доходил свет вытяжки. — А об этом знал Хван, когда вы страстно обжимались на твоей кровати? — сладкий смешок, от которого постоянно улыбались остальные их друзья, упал в банку с розовой газированной водой. Но сейчас такой привычный звук, на который у него был рефлекс, как и у всех остальных, совершенно не работал. Возможно, он слышал в нём нотку горечи и неодобрения, потому Минхо не хотелось улыбаться, хотелось спрятаться, но он понимал, что даже если запрётся в собственной комнате, то это не спасёт. Как и не спасёт молчание от чувства светлой справедливости и желания помочь всем своим близким лучшего друга, которое буквально било в спину. — Минхо, может хватит сидеть в этой квартире в одиночестве? — с булькающим звуком, в которую падает квадрат лапши в кастрюлю на огне, что-то внутри него падает во тьму кухни, следом за недавней улыбкой Феликса. Он чувствует, что они никуда не пропали. Они хранятся в странном темном месте похожим на деготь, где даже его кошачье зрение не поможет. Минхо сглатывает. Стоит больших моральных усилий произнести следующие слова: — Я не одинок. У меня есть ты, — и не понимает, верит ли он им или нет. Скорее всего, это просто не важно. Если чаще что-то говорить, то рано или поздно это обязательно станет реальностью, абсолютно всё равно насколько это поздно затянется. Минхо сосредотачивается на том, чтобы открыть пакетики с травами и приправой. Руки почему-то занемели, поэтому выходит чересчур медленно. — Минни… — протягивает Феликс, прекрасно его чувствуя. Смягчается, понимая, что перегнул с напором. Минхо не хочет слушать извинения или что-либо из его уст в подобном тоне. От него уже тошнит. Он накрывает крышкой чудо современных кулинарных открытий для таких как он, с трудом поднимающих своё тело по утрам, находящих несколько весомых причин что-то делать, да и жить в принципе, и подходит к Феликсу. Тот внимательно на него смотрит, что было одним из его талантов: подмечать настроение людей, но говорить не решается. Минхо хватает чужую банку и делает пару глотков, выносит приговор, как для неё, так и для этого разговора. — Мерзость как сладко, — лицо морщится и вырывается что-то подозрительно похожее на кошачье шипение. Он недолго думает в пустоту отсутствующим взглядом, берёт свою кружку и садится напротив Феликса. Залив сладость своим горьким холодным кофе начинает казаться не таким потерянным. Лишь в руках крутит телефон, пытаясь собраться с разбегающимися в стороны мыслями. Выходит только очередной раз за вечер наткнутся на то, что белый свитер в красную полоску, который когда-то казался ужасно мягким и тёплым, скребёт по коже наждачкой. У него в принципе почти не осталось вещей, которые мог бы надевать с чувством удовлетворения собой и ощущением в них. Минхо бы сходил купить что-то другое, но в этом не было смысла, не было весомой причины тратить на это время. Однако чем больше крутишься мыслями вокруг них, тем больше хочется снять всё и выбросить, в окно или сразу спалить так, чтобы даже пепла не осталось. И как любого рода раздражающие мысли, они были похожи на сухие листья: поднимаются лёгким дуновением ветерка с асфальта и в воздухе закручиваются уже в ураган. От силы секунд десять. Друг замечает это, а потому начинает снова, но осторожно: — Думаешь, что сможешь продолжать их игнорировать? — задумчиво глухо стучал указательным пальцем Феликс по ободку банки, стараясь не заглядывать в глаза, чтобы лишний раз не провоцировать. Они оба знали, как это работает. Стоит Минхо посмотреть в тёмные глаза цвета тёмно коричневого очень толстого вязаного свитера, как хочется всё рассказать или обнять, ничего не говоря и он всё поймёт сам, потому что всегда был невероятно искренним. У Минхо аллергия на искренность, как и искренности на него. Он закрытый, зажатый и постоянно на собственной волне. И казалось, что именно в этом секрет их дружбы, они слишком непохожи. Будто детальки пазла, которые скрепляются именно в местах их самых больших различий. — Рано или поздно они смиряться и отстанут, — Минхо тоже смотрел за его движением, которое после ответа замирает на краешке банки. И все равно они не прямо, но видели глаза друг друга. — Они твои друзья и ты прекрасно их знаешь, что если бы тебя похитил DC`шный злодей, они бы даже без суперсобностей побежали тебя спасать. Телефон нервно отбрасывают в сторону. Он ударяется пугающе громко о поверхность стола. А потом раздаётся мелодия уведомления, словно возмущённый ответ на подобное обращение. На что получает строгий недовольный взгляд. После Минхо устало откидывается на спинку стула и прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Он часто начал так делать обманывая себя, что таких передышек с четырёхчасовым сном вполне хватит, чтобы не валиться с ног от недосыпа. Ему так и казалось, потому что решил полностью игнорировать тот факт, что на выходных его валит на двенадцатичасовой беспробудный сон. Возможно поэтому ему удалось прожить в таком режиме полгода. Снова открывает глаза, вглядываясь в мрачное пространство натяжного матового потолка в поисках ответов, которые ищет не первый день и даже не первую неделю. Но на чистом белом листе до сих пор не хотят появляться даже подсказки. Там одиноко пусто, холодно и смысл утекает так же быстро, как время пролетающее в поисках. — В такое время… — Феликс задумчиво трёт железный ободок, — Либо Чан снова не спит и работает, — улыбается он нежно, но в уголках тяжелела печаль. Так было много раз, когда Феликс рассказывал о Чане. У них была невероятно нежная любовь. Чтобы оттащить Криса от него, нужно было предоставить действительно невероятно веские аргументы. Если у него горел дедлайн, то обязательно потащит своё чудо в студию, если убедится в том, что тот не сильно устал на учёбе. А Феликс только будет рад поторчать лишние часы в его компании, даже если каждый из них будет занят делом. Рядом друг с другом они всегда были двумя мягкими слипшимися комочками, тихо хихикающими о чём-то своём. Только не бывает ничего хорошего, без но. Банчан был заботливым, любящим, нежным, дарящим любимому свою улыбку, тело, сердце и не боялся отдать душу на хранение в ладони Феликса, зная, что сбережёт и будет согревать её. Крис был всем для других и ничем для себя. Минхо не раз слышал эту фразу, сказанную с нервной тревогой Ёнбока, которая отдавала в кончики маленьких пальцев, что он согревал, чтобы успокоить. Феликс решает быстро скинуть с себя это чувство, отстраняясь от банки. Парень откидывается на стуле, потягивается и зачесывает назад волосы, — Либо Хан смотрит очередное аниме, — он затягивает чёрной резинкой маленький хвостик, торчащий во все стороны жёлтым фонтанчиком, — надеюсь, что Унесённые призраками, он обещал пересмотреть со мной, — вырывается усмешка где-то из глубины прошлого вместе с воздухом из лёгких, затем это невинное существо из которого так просто вылезал прищуренный хитрый взгляд, направленный на него. Минхо чувствует это всем своим выдохшимся телом. Сложно было вообразить каких усилий Феликсу стоило, чтобы при этом погасить улыбку, — Либо Хёнджин снова рисует, страдая от твоего игнора. Он же всё-таки у нас творческая-драматичная натура, — вытягивает руку вперёд элегантно выпрямляя пальцы и рассматривая свой маникюр, которого не было, но этот жест один из самых любимых у Хёнджина, — С уверенностью поставил бы на то, что на его странице депрессивный статус с аватаркой стоит. — Что ты от меня хочешь? — бесцветно выдыхает Минхо, будто отдавая последние силы на этот вопрос. Он уже ничего не искал на потолке. Его взгляд плыл, затягиваемый серым цветом поглощенного белого. Его тянуло к потолку необъяснимым влечением, настолько сильным, будто он вот не выдержит и упадёт в него, пропадёт где-то за той стороной. И Минхо бы действительно этого хотел, если бы не чувство, постепенно нарастающее где-то из глубины. Ненасытное, яркое, сжигающее, что отзывалось резким движением на каждое слово Ёнбока. — Прости, Минхо… но… — что-то он заметил в нём, оттого пристыженно опустил голову и сложил руки перед собой, как пойманный котёнок за лужу в непредназначенном месте, — просто поговори с Хёнджином. Не знаю. Скажи честно, что ты чувствуешь, — заметив, что потерянный взгляд откинутый головы превратился в колкий с резким поворотом в его сторону, он исправился, — хорошо-хорошо, понял, — примирительно поднял ладони Феликс в воздух, — дай ему ясность. Мол, у нас умер общий друг, я пока не могу думать о романтике, прости, если ранил тебя этим. Я… переживаю за него. — Только ты хорош в подобных разговорах — отсекает Минхо. Что-то огромное пробирается наружу. Он чувствует, как острые длинные когти неаккуратно впиваются в мягкую душу. Остаются рваные раны, болтающиеся кусками как собственный след этого монстра. Проделанный тоннель ноет от пустоты, раны болят, щипят до слёз. И хочется раненым зверем ходить по кухне, будто это поможет её унять. — Тебе просто нужно почаще говорить то, что действительно думаешь и чувствуешь, — Феликс осторожно заглядывает в настороженные глаза. — Потихоньку. — Он медленно кивает к нему. Минхо это напоминает сценку, как пытаются подружится с диким животным. И это не располагает к беседе, наоборот, заставляет внутри него ползти что-то ещё быстрее. — Необязательно вываливать сразу всю душу собеседнику. Достаточно даже искренней короткой фразы. «Мне сложно», «я пока не хочу разговаривать об этом», «я бы хотел поделиться, но сейчас правда не могу этого сделать». Всё можно решить спокойно, а не как… — во взгляде проскальзывает злость, неодобрение, разочарование. Все те эмоции, которые не мог вынести в тёплых глазах. Каждая из них вонзает в сердце маленький ножик с ядом предательства. Та пустая безмятежность, в которой он пребывал, всего минуту назад, уже кажется далёким прекрасным сном. Феликс будто очнулся, моргает, меняя свой взгляд в котором теперь воняет сожалением, но уже поздно. — …ты тогда поступил. — Я дал понять, кто они для меня, я расставил всё точки в наших отношениях. — Палец Минхо принялся резко водить по поверхности чёрного деревянного стола ногтём указательного, будто это помогало разобрать и вспомнить, что он тогда говорил и что его слова действительно весомы, как сейчас, так и тогда, — Если некоторые из них не могут с этим смириться, это их проблемы, не мои. Я не буду ни к кому ходить и что-то говорить, понятно, Феликс? Минхо сверлил яростным взглядом оглушённого его энергией парня. Тот совершенно не ожидал получить на свою успокаивающую, уступчивую, мягкую формулировку мысли целый серьёзный выпад. Особенно, что Минхо и не отличался такой живой агрессией. Главный по этому у них был Чанбин, но никак не спокойный Минхо, который и угрожал с каменным лицом, от чего любой его аргумент был априори весомее, даже если бы был абсурдным. Поэтому Феликс кивнул: — Понятно. Тот кивнул сам себе. Первая волна, которая резко накрыла, отступила, оставляя после себя бесконечную усталость. Он не знал, что на него нашло, он не хотел пугать Феликса, не хотел говорить синим в таком тоне. Обещал же сам себе, а в итоге… просто… просто Минхо так устал. И даже в мыслях это звучало так жалко, так оправдательно невыносимо, что стало тошно. Хотелось вытрясти самого себя из тела, хорошенько постирать, собрать и затолкать на место. Однако это просто невозможно. Его ничто не исправит, ему ничто не поможет. Он отвернулся, опуская локти на колени и забираясь пальцами в волосы. Спина сгорбилась. Ногти впились в кожу головы, но это не помогало не падать слёзам на белую кафельную плитку. Чёрт. Тело заколотило дрожью. Точно от низкой температуры в квартире и гуляющего сквозняка на полу. Тихие шаги Феликса отдавали тихим шелестом кленовых листьев. Его тёплым смехом. Ясными глазами, которые стремились увидеть и почувствовать как можно больше. Протянутой рукой, в которую он не вложил свою. Обещанием. Поддразнивание за обиду. Семейную голубую машину, что тоже грела просто своим видом, не смотря на цвет. Ярким солнечным светом, слишком тёплым, слишком сияющим для осени. Феликс сел прямо перед ним на колени. Минхо не дёрнулся, когда одну из рук вытащили из волос и сжали. — Не делай себе больно, прошу, — её притянули к груди и спрятали в ладонях, — расскажи мне, в чём причина. В любом другом случае, Минхо бы проклял себя, ударил, задал себе тысячу раз вопрос «зачем?». Он не привык о там говорить, да и никогда не хотел. Но эта осень, эти глаза и холодные руки вытягивали из него слова. — Ты первый, кто подошёл ко мне, — голос был тихим, сиплым, как если бы тугую проволоку пытались вытянуть в прямое положение, — первый, кто не считал меня пугающе странным. — глубокий вдох чуть не сорвался в кашель, — Ты был со мной долгое время. Знаешь, мне тогда казалось, что всегда будем только мы. И нам больше никого не надо. — Минхо сглатывает свой неразговорчивый ком в горле, что умолял заткнуться и стать обычным собой, — Я хотел, чтобы ты был счастлив и действительно был рад, когда у тебя появился любимый человек, — его руку стали нежно поглаживать, успокаивая, — но я не был готов к тому, что столько людей вдруг будет влезать в мою жизнь из-за твоего парня. И снова ты мне помогал с этим справиться. Давал советы, успокаивал, помогал отстраниться, когда это было нужно. И я понимал, что ты не можешь без Банчана, а он не может без всех них, но после… — Минхо ещё больше сжался на стуле, стараясь закрыть что-то неудержимо страшное, что сейчас пыталось из него вырваться, — …после это потеряло всякий смысл. Они мне никто. Я это знаю и они это знают. — Ты хочешь сказать, что вы знали друг друга только из-за меня, но понимаешь, что это неправда. Ты это видел и чувствовал. Тебе просто страшно, Минни. Если бы они были только моими друзьями, то не писали и не названивали бы тебе, чтобы выяснить, как ты. Особенно после того, как ты всех грубо отшил, когда они пришли тебя просто проведать. Вдруг резко раздалось шипение, сбрасывая натянутую атмосферу в комнате, обращая на себя всё внимание. Оранжевый бульон вырвался из-под крышки, капая на конфорку и пузырясь на горячих стенках кастрюли. Минхо вскочил со стула, подбегая к плите, громко матерясь и убавляя мощность. Его еда мерно капала на чёрную поверхность. Он не спешил возвращаться обратно. Момент был нарушен. Он снова был на стороже своего пространства, своих ощущений, хотя все ещё не мог остановить слёзы. Феликс чувствовал и как бы не было больно им обоим, продолжил резко: — Если думаешь, что перестав с ними общаться, чтобы удерживать меня в своей голове и вернуться в то время, когда был счастлив больше всего, то знай, это ошибка. Сам это знаешь, но страшно признать, что с ребятами ты тоже был счастлив. Тебе нравилось, что кто-то кроме меня хочет понять или быть просто рядом, даже если понять не удается. — Ты прав Феликс. как обычно чертовски прав, но не хочу выбирать их вместо тебя. Это неправильно. — Неправильно — это держать при себе образ мёртвого человека и закрываться от живых. Неправильно думать о прошлом, насколько бы хорошим и счастливым оно не казалось. Я умер, Минхо, тебе пора жить дальше.