Никтофобия

— В каком смысле — ты не помнишь? Рохан, изящно уперев руку в бок, кривит губы. Он с неверием, в упор пялится на школьника, что понуро сидит к нему спиной и собирает опавшие ветки. — В прямом, — Джоске глухо огрызается, — И вообще, кто тут взрослый, совершеннолетний человек, который должен брать ответственность за организацию подобных походов? — Не неси чушь, не хотел — не шел бы, я тебя силком не тащил, — мангака одергивает большую плоскую папку с листами, ведет плечами и озирается, поправляя лямку сумки, — Кто из нас в школе учится? Что вам там говорили на уроках основ безопасности жизнедеятельности? — Ты не так давно окончил школу, — Хигашиката резко оборачивается, щурится и снова продолжает копаться в корневище дерева. — На уроках я занимался тем, что сейчас меня кормит, если я конечно приходил на занятия, — Кишибе задевает презрение парня, и он раздраженно цокает; морщится, когда замечает на подоле широких брюк грязь. — Ага, и поэтому мы сейчас потерялись в лесу. Рохан уязвленно вздергивает нос, но не знает, что съязвить в ответ — реальность была такова — они действительно сейчас находились на опушке, окруженной чащей. И, кажется, не помнят, откуда пришли. Кишибе осматривает стволы деревьев, обходит некоторые и наощупь ведет по бугристой коре. Через пару секунд бредет по кромке опушки среди деревьев, заглядывает в глубь леса. — Что ты делаешь? — Джоске поднимается, отряхиваясь, охапкой загребает хворост и мимолетно оглядывается на мечущегося мангаку. — Пытаюсь попасть домой, в отличие от некоторых, у меня есть дела, и мне нужно быть в городе в ближайшее время, — нотка волнения подрагивает в его голосе, — Не знаю, как ты, но я возвращаюсь. Рохан собирается ступить в густую рощу сумеречного частокола, но его грубо хватает за плечо Хигашиката. — Успокойся, — он встряхивает его, хмурится, заглядывая в глаза, — С каких пор ты стал таким нервным? Совсем не понимаешь, что идти по лесу в сумерках — самоубийство? — Я не могу остаться тут на ночь, мне срочно надо— Школьник раздраженно вздыхает, отпуская узкое плечо, и возвращается к небольшому пню, вываливая рядом охапку сухих веток: — Делай, что хочешь. Кишибе колеблется, ежится, с сомнением поглядывая в непроглядный лес и сдается — осторожно опускается на поваленное бревно позади пня, на котором разместился Джоске, и хмуро погружается в штрихование эскиза. Время от времени Рохан вздрагивает, испуганно озирается, что не ускользает от внимания Хигашикаты. Когда костер разведен, школьник встает, проходя мимо мангаки. Тот резко выбрасывает ладонь, цепляясь за локоть Джоске. Парень недоуменно смотрит на потерянное лицо Кишибе и смягчается: — Я сейчас вернусь, листы только соберу для шалаша. Джоске расстилает гакуран на листья — по оголившейся коже бегут мурашки от холодного ветра. — Пойдем, — школьник поднимает голову к Рохану, подзывая его. Раскрывает рот, чтобы сказать что-то еще, но смущенно трет щеку раскрытой ладонью, смотрит на разложенные листья со школьной формой на них, будто пытается найти там нужные слова. На удивление, Кишибе ничего не отвечает — озябший, он, избегая взгляда Хигашикаты, ложится спиной к парню на темную ткань. Через несколько минут костер тлеет, пламя потухает. Джоске чертыхается — «Замечательно» — и начинает возиться с кострищем, не поднимаясь с разложенного гакурана. Вдруг к спине прижимается тело Рохана. Огонь вновь начинает потрескивать, Хигашиката не двигается. — Я боюсь темноты, — тихо признается позади мангака, неуверенно отодвигается, когда свет мягко обволакивает небольшой отрезок опушки, — Извини. Джоске оборачивается, загребая костлявые плечи и укладывая крякнувшего Кишибе, заворачивает обоих в гакуран и крепко зажмуривает глаза, чувствуя сбившееся дыхание на своей щеке.