Приверженность

«Клянись же, ешь землю, что вместе со мною сгоришь» (с)

— Мой повелитель!.. Голос тонет, теряется в десятках, тысячах сонм других голосов. Сладкоголосый эльфийский писк (даже на поле боя эти твари таковы — нарочито сладкие, источающие приторное зловоние) сливается с орочьим рёвом. Среди остроухих, пропахших мёдом и травами мразей, как известно, распространено поверье о том, будто орки — не кто иные, как бывшие эльфы, павшие во Тьму под властью Моргота. И сейчас, посреди бурлящего сражения, эльфы и орки считай неотличимы друг от друга. Они совершенно одинаково напоминают клубки кишащих червей. Интересно, эльфам бы понравилось такое сравнение? Хэлкар усмехается, но уже через пару мгновений усмешка сходит с его бледных губ. Его повелитель не отвечает ему. «Мой повелитель… Гортхауэр… Тёмный Властелин». Кажется, он не произносит этого вслух. Хочет — но не произносит. Пред ним вновь оказывается один из этих смердящих эльфийских вонючек. Этот явно не так опытен, как многие. Должно быть, ещё слишком юн для эльфа. Он даже не может дать достойный бой. Один короткий быстрый взмах тяжёлого меча — и голова в прекрасном до отвращения эльфийском резном шлеме слетает с плеч. Теперь она похожа на кочан капусты. «Мой повелитель… мой…» Он не договаривает… Точнее — не додумывает. Старшее из девяти человеческих колец, дарованное ему Гортхауэром как главному из девяти его кольценосцев, внезапно начинает жечь с такой силой, что боль становится почти нестерпимой, и в этот момент Хэлкар всё понимает. Он должен найти его. Своего Властелина. Что-то сталось с его Кольцом. С самым главным и ценимым его достоянием, которым Гортхауэр так гордился. Кольца чувствуют друг друга. Так Властелин ему говорил. «Кольцо…» Голос Кхамула, Тени Востока, бьёт в голову. Хэлкар не видит его, но слышит, что тот обращается к нему. «Кхамул, где ты?» «Я тебя не вижу. Кольцо жжёт». «Моё тоже». Хэлкару не в чем более сомневаться. Что-то сталось с Кольцом Всевластия. И — с его Властелином. — Не буду скрывать причину по которой я велел тебе явиться ко мне, — военачальник Айнон начал прохаживаться по комнате, сунув за спину сложенные в замок руки. Он часто так складывал их. Это неизменно делало его похожим на индюка. Хэлкар заметил это и едва не начал усмехаться. Едва не начал — но в самый последний момент взял себя в руки. Он хорошо умел властвовать собой. Он научился этому ещё в раннем детстве. О его, Хэлкара, матери ходили нехорошие слухи. В городе поговаривали, будто она занималась чернокнижничеством. И за то, видать, и понесла она кару свою, когда испустила дух, рожая сына. Хэлкар узнал об этом в десять — когда зачем-то, будто движимый некой откуда ни возьмись взявшейся силой, залез в старый, пропахший пылью сундук и обнаружил там записи матери. Там были очерки о ядах — не природных, магических. И какие-то тексты, записанные будто стихи, древними рунами. На тот момент Хэлкар мало что в них понимал, но отчего-то решил, что то был язык квэнья. Он забрал тогда книжечку с записями из сундука и спрятал промеж своих вещей. На всякий случай. Отчего-то он тогда уже чувствовал, что случай настанет. Как и то, что о своей находке не стоит никогда и никому рассказывать. Сейчас же, стоя перед Айноном, Хэлкар искренне веселился в глубине души. Он уже знал, о чём его спросят. Именно поэтому он оставался недвижимым и никаких встречных вопросов военачальнику не задавал. — Ты молчишь, потому я, стало быть, начну, — Айнон наконец остановился. — Видишь ли, до меня дошли некоторые слухи, и я, будучи наделённым властью, считаю своим долгом предупредить тебя кое о чём. — Я слушаю тебя, мой командир. — Ты, должно быть, слыхивал о Чёрном Нуменоре. — Чёрном Нуменоре? — Да, да, именно так, Чёрном Нуменоре, — Айнон явно начал раздражаться. Плохо для военачальника, подметил про себя Хэлкар. Военачальник всегда должен оставаться холодным. Таким, будто сердце его сделано из самого настоящего льда. Льда, который ничто и никогда не способно растопить. — О Чёрном Нуменоре, тайные члены которого отчего-то решили, — голос Айнона дрогнул, и Хэлкар мысленно поставил себе ещё одно очко против него, — что они могут позволить себе играть с огнём, — он гневно сверкнул глазами. — Что скажешь на это, Хэлкар? — Скажу, что не люблю огонь, мой командир. — Отчего же? — тут же отозвался Айнон, явно сбитый с толку столь неожиданным ответом. — Он слишком горяч, мой командир. Я не люблю всё то, что жжётся. — Вижу, ты решил заговорить мне зубы, — Айнон немедленно снова разозлился, раздражённый таким ответом. — Тогда я, знаешь ли, прямо скажу. Чёрная магия в Нуменоре под запретом. Карается смертью, если ты вдруг не знаешь. Что ты об этом думаешь? — Я об этом не думаю, мой командир. Айнон хмуро поджал губы. Какое-то время он сверлил Хэлкара глазами, затем наконец покачал головой и отмахнулся. — Вижу, благопристойная беседа у нас не получится, — сказал он. — Что ж, смею надеяться, что ты меня услышал. — Разрешите идти, мой командир? Айнон ничего не ответил — лишь махнул рукой в сторону двери. Такое поведение обычно не было ему свойственно. Сладковатое эльфийское зловоние смешивается с запахами пота, крови и пепла. Живого пепла. Запаха тлеющих костей. В воздухе витает чья-то иная, чужеродная магия. Хэлкар это чувствует. «Кхамул, где ты… Кха…» Он появляется прям пред ним. Тень Востока, сильнейший маг. Способный наслать мор такой силы, что не успевшие от него укрыться немедля начинают страдать от жутких язв, покрывающих тело. Затем эти язвы открываются внутри, и из заднего прохода жертвы начинают хлестать кровь и нечистоты. Особый вид мора, изощрённо жестокий. Магия, которой Кхамул особенно гордился. И за которую был особенно почитаем Гортхауэром. — Кхамул, где Тёмный Властелин? Сзади на Кхамула пытаются напасть двое — люди, не эльфы — но появившееся откуда ни возьмись чёрное облако тут же окружает их, заставив немедленно упасть замертво. — Побереги магию на поле боя. — Не указывай мне. — Оставим. Не до этого. Где повелитель Гортхауэр? — Я нигде не могу его найти, — отвечает Кхамул, и от этих слов его внутри у Хэлкара всё обрывается. Что-то происходит, чувствует он. Что-то происходит с Кольцом Всевластия. И — с Гортхауэром. — Прикрой меня, — говорит он. Кхамул тут же усмехается в ответ. — А что насчёт «прибереги магию»? — интересуется он. — Считай, что я отменил свой приказ. — Так это был приказ? — Хватит. Мне нужно найти Тёмного Властелина. Кхамул быстро кивает, и Хэлкар надеется — очень надеется — что это не будет тот самый зловонный кровавый мор, который Кхамул так любит. Боль в теле была наполняющей. Нет, не так. Преисполняющей. Он  трудом открыл глаза, и то, что увидел он в следующее мгновение, едва не вызвало желание закричать. Глаза, золотые, будто тёмный янтарь, и пылающие так, как пылает самое яркое пламя, смотрели на него в упор. Он резко сел, забыв про боль. Она никуда не ушла, она продолжала преисполнять, но сейчас это не имело значения. Уж точно не такое, как эти пылающие глаза, которые, казалось, прожигали насквозь. С трудом отведши взор, Хэлкар узрел наконец венец на голове незнакомца и медные, почти красные, ниспадающие густыми прядями волосы. Он был весь как огонь. Он был сам огонь. — Не пугайся, — сказал он наконец, — я не причиню тебе зла. — Кто ты? — А ты как думаешь? Хэлкар поёжился внутри. Он не думал, он уже знал. Превозмогая себя, он встретил взгляд этих жутких огненных глаз, которые, к его удивлению, более уже не пылали — теперь они мерцали, выражая явную заинтересованность. — Саурон… — прошептал он наконец, и обладатель огненных глаз тут же громко и раскатисто расхохотался. — Сколько страха было сейчас в твоём голосе, — сказал он, отсмеявшись. — Нет, даже не страха — ужаса. Саурон, — повторил он, немного нараспев, — Саурон. Исчадие Тьмы, прихвостень Моргота… как ещё вы там меня называете? Хэлкар, не отрываясь смотрел на его руки. Пальцы Саурона — теперь Хэлкар был совершенно уверен в том, что перед ним был именно он — украшали перстни, а на запястья были нанизаны браслеты — прекрасные настолько, что Хэлкар невольно восхитился. — Нравятся? — усмехнулся Тёмный Властелин, перехватив его взгляд. — Неплохие безделушки, согласен. Я увлекаюсь ковкой немного. Да, это не уровень именитых эльфийских кузнецов, — слово «эльфийских» он произнёс так, будто сплюнул, — Хэлкар отметил это сразу же, — но, как по мне, довольно неплохо, — он приблизился почти вплотную, и Хэлкар невольно отпрянул, едва не вжавшись в стену. — Саурон, — повторил он. И поспешно добавил: — Зачем я здесь? Почему ты меня не убил? — Я предпочитаю имя Гортхауэр, — Тёмный Властелин откинул назад прядь ярко-медных волос. — Задам встречный вопрос: зачем мне убивать тебя? — Я враг тебе, а ты мне. Гортхауэр тихо рассмеялся. — Ты просто многого не знаешь, нуменорец Хэлкар. Хэлкар вновь посмотрел в эти пронзающие насквозь огненные глаза и внезапно испытал жгучую ярость. Он дёрнулся было, сам не зная, зачем, — быть может, для того, чтобы нанести удар Тёмному Властелину (смешно; в том состоянии, в котором он был сейчас, он не смог бы ранить и самого ничтожного орка), а быть может, для чего-то другого — но глубокая, тяжёлая, преисполняющая боль, вернулась снова, и он едва не рухнул на ложе, на котором волею своего врага он непонятно как и ради чего оказался. — Я могу унять твою боль, — сказал Гортхауэр; глаза его теперь мирно и даже благожелательно мерцали, — если ты позволишь мне. — Я не хочу. Ты враг мне. Тёмный Властелин покачал головой. — О нет, я не враг тебе, — сказал он. — Твой главный враг — Нуменор. Они непременно убили бы тебя, если бы им удалось наконец доказать, что ты занимаешься чернокнижничеством. — Откуда ты знаешь? — Я много чего знаю. Если не сказать всё. Я видел тебя на поле боя, хотя меня там и не было. И именно я отдал приказ оставить тебя в живых. Столь редкими драгоценностями негоже разбрасываться. Он протянул руку, чтобы коснуться его лица, и на какой-то момент Хэлкар решил было, что это какая-то очередная жестокая игра Саурона и что от касания его он, Хэлкар, немедленно сгорит или упадёт замертво. Но ничего подобного не произошло. Ладонь Тёмного Властелина легла на его подборок, затем легко, будто бабочка, вспорхнула по щеке до самого виска и, ненадолго задержавшись в волосах, выпорхнула из них наконец. — Насколько я понимаю, у тебя больше ничего не болит, — усмехнулся Гортхауэр, после чего поднялся на ноги. — Идём со мной, нуменорец, я хочу тебе кое-что показать. Хэлкар с удивлением обнаружил, что у него действительно ничего больше не болело. Поднявшись на ноги, он вдруг понял, что одет в какую-то чёрную хламиду. Должно быть, его переодели по приказу Тёмного Властелина. Он искренне надеялся, что это были не орки. — Я знаю, о чём ты думаешь, — тут же отозвался Гортхауэр. — Нет, что ты, никаких орков — я сделал это сам. Я не позволил бы никому раздевать тебя. У тебя такие красивые белые волосы — орки вполне могли не удержаться. Как и истерлинги, — он усмехнулся. — Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю. Хэлкар понимал. Понимал слишком хорошо. Настолько, что его едва не начало тошнить. — Идём, — вновь скомандовал Тёмный Властелин, и Хэлкар, поднявшись, последовал за ним. Тот, кого он привык называть Сауроном, отчего-то больше не вызывал у него страха. Как и ненависти. Хэлкар сам не мог понять, почему это случилось так быстро. Воздух пахнет кровью. Повсюду клубится магия. Чёрная и белая — она ощущается столь отчётливо, что, кажется, её можно потрогать. Он находит Гортхауэра не так быстро, как мог бы. Кольцо не помогает — так, как помогало раньше. Как помогало всегда. Кольца чувствуют друг друга — так говорил ему Тёмный Властелин. И так он сам ощущал. Больше не чувствуют. И именно поэтому, когда взгляд его упирается в правую руку распластанного в подножия скалы Гортхауэра, Хэлкар почти не удивляется. Почти не удивляется — но впадает в сильный, сковывающий ужас. На правой руке Тёмного Властелина нет указательного пальца. Того, на котором его повелитель носил своё Кольцо. Кольцо Всевластия, своё лучшее детище, в которого он вложил всю свою силу. В которое он вложил вообще всё. Кто мог это сделать, кто? Неужто Митрандир, прихвостень лопоухих мразей, чья магия всё это время незримо витала над полем боя? Хэлкар понимает, что сейчас не время думать об этом — как и о том, жив ли его Властелин. Майар не могут умереть. Или могут? Не время, не время… Сейчас — некогда. Нужно вынести его с поля боя. Наклонившись над своим Властелином, он шепчет древнее заклинание, которое освоил ещё давно, во времена бытности нумернорским полководцем. Освоил на свой страх и риск. — Это наш новый военачальник, — Гортхауэр произнёс эти слова с нескрываемой гордостью; то, что истерлингам такой расклад явно не понравится, его явно не шибко волновало, — нуменорец Хэлкар. Прошу отнестись с почтением. Орки смотрели на него исподлобья. Изо рта у некоторых из них капала слюна. Привычка не закрывать рот тяжело поддаётся искоренению — так сказал ему Гортхауэр. Но искоренять её было необходимо: эльфы быстро взяли на вооружение орочью привычку носиться по полю боя с раскрытым ртом и не преминули возможностью пускать свои стрелы именно туда. Влетевшая в рот стрела неизменно быстро пробивала глотку, а затем — затылок. Это был беспроигрышный вариант. Оттого орков следовало отучать от привычки ходить, разинувши пасть. Истерлинги с орками не церемонились — могли и кулаком приложить без предупреждения за раскрытый слюнявый рот. Об этом Хэлкар уже знал. Сам он совершенно не горел желанием избивать орков. Не оттого, что испытывал жалость, нет. Хэлкар не хотел пачкать руки. — Кто-нибудь хочет бросить ему вызов? — спросил Гортхауэр. Это была игра, настоящая игра — в них Тёмному Властелину не было равных. И сейчас Хэлкар понимал, что эта игра нужна. Нужна в первую очередь ему самому. — Я! — раздался голос из толпы истерлингов. Орки тут же радостно заулюлюкали. Больше всего на свете им нравилось смотреть на драку. Произнесший это истерлинг выступил из толпы. Он был очень смуглым, с правильными красивыми чертами лица — из тех, от одного вида которых женщины обычно сразу же теряют разум. Голову его покрывал чёрный шемаг, придерживаемый обручем золотистого цвета, напоминающим корону. Толпа истерлингов тут же одобрительно заскандировала было, но Тёмный Властелин миролюбиво поднял ладонь, и все тут же замолчали. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Кхамул, — сказал он, улыбаясь уголками губ. Истерлинг тут же усмехнулся в ответ. — Да я его и без оружия уложу, мой повелитель, — сказал он. — Он похож на бледную поганку! — крикнул кто-то из толпы истерлингов. Остальные тут же дружно рассмеялись было, но очередной жест Гортхауэра снова заставил их замолчать. Лишь только орки продолжали тихо гоготать. — Я думал, я стану твоим главным военачальником, повелитель, — сказал истерлинг Кхамул, и глаза его нехорошо сверкнули. Гортхауэр однако спокойно кивнул. — Станешь, если одолеешь его, — ответил он. После чего прибавил: — А если не одолеешь, но сумеешь нанести ему хотя бы царапину, будешь вторым по старшинству. — Вторым после поганки… — вновь усмехнулся Кхамул. — Не то чтобы я об этом грезил. Но воля твоя, повелитель. Под вопли толпы Кхамул занёс меч. Он был изогнут — Хэлкар видел ранее такие на поле боя у истерлингов, и всякий раз они казались ему какой-то насмешкой над оружием. Меч должен быть тяжёлым и прямым. Так Хэлкар считал. Изогнутый меч Кхамула прошёл мимо виска, затем шеи, после — едва не задел бок. Но лишь «едва не». Хэлкар всякий раз уклонялся, не нанося в ответ ни одного удара, и это довольно быстро привело Кхамула в бешенство. — Сражаться собираешься, поганка? — сплюнул он. — Или так и будешь бегать от меня? Хэлкар, до этого державшийся совершенно бесстрастно, внезапно усмехнулся Кхамулу, и того это разъярило ещё сильнее. Он снова ринулся в бой, и Хэлкар наконец ответил ему. Один быстрый короткий взмах тяжёлого меча отшвырнул истерлинга в сторону. Кхамулу однако это понравилось. — Ах ты ж, — в сердцах сказал он с плохо скрываемым уважением и снова занёс изогнутый клинок, который снова врезался в тяжёлый двуручный меч. Настоящий бой, которого так жаждал Кхамул, наконец начался. Внезапно для самого себя, Хэлкар ощутил, что тоже наслаждается схваткой, из-за чего он едва не пропустил удар, точнее — можно сказать, пропустил его: изогнутый меч Кхамула, рассекши тунику, задел его плечо. Истерлинг тут же довольно усмехнулся. — Сдавайся лучше, — неожиданно миролюбиво произнёс он. — Я ведь уже поцарапал тебя. Вторым по старшинству после тебя быть мне точно не понравится. Заботы доставлять буду. Это я умею, даже не сомневайся. — Хочешь лёгкой победы, истерлинг? — Ух ты, заговорил! — Кхамул, казалось, искренне обрадовался. — Я уж испугался, было, вдруг немой, — изогнутый меч вновь вознёсся — и снова встретил сопротивление тяжёлого двуручного. — Немых я, знаешь ли, не люблю… — Болтаешь много. Не заставшие самого начала поединка орки и истерлинги начали подтягиваться к толпе, чтобы поглазеть на бой. Кто-то из зевак громко выкрикнул что-то вроде «глядите, там нуменорец дерётся с Кхамулом у главной башни!» — и это немедленно заинтересовало остальных. Орки вокруг радостно прыгали, улюлюкая. Самые бойкие из них уже начали делать ставки. Выигрышем было, как у них обычно водилось, дурманящее пойло, которое они обычно выменивали на ятаганы у жителей южных земель. Орочьи ятаганы те по обыкновению перековывали на мечи, а дурманящего пойла у них всегда бывало в достатке. Те из них, что орков не боялись и могли преодолеть своё отвращение пред ними, успешно обменивались с ними, отчего и одни, и другие, неизменно имели выгоду. В отличие от орков, толпа истерлингов  выражала явное недовольство; по всей видимости, они изначально понадеялись на быструю и лёгкую победу Кхамула, отчего происходящее сейчас им откровенно не нравилось. Улучшив момент, Хэлкар наконец сбил Кхамула с ног и приставил острие меча  к его горлу. — Сдавайся, истерлинг, — сказал он. — Я тебя ещё достану. Поганка нуменорская, — прошипел Кхамул, после чего выругался столь грязными словами, что орки тут же довольно захлопали в ладоши. — Довольно! Голос Тёмного Властелина прорезал воздух, будто плеть. Бой был завершён. Кхамул поднялся на ноги. — Неплохо, истерлинг, — бросил ему Хэлкар, взглядом указав на царапину. — Шёл бы ты, — огрызнулся Кхамул. Краем глаза Хэлкар взглянул на Гортхауэра. В огненных глазах его читался откровенный нескрываемый восторг.   С помощью магии он выносит Тёмного Властелина с поля боя и переносит в Мордор. Сейчас, глядя на него, Гортхауэра Жестокого, ставшего теперь таким беспомощным, Хэлкар испытывает самый настоящий ужас. Он ведь пытался его предупредить… Пытался, пытался… …пытался. Всё было тщетно. Тёмный Властелин никогда никого не слушал. Такова была его натура. В народе время от времени то тут, то там поговаривали, что де Гортхауэр наелся в своё время увещеваний от Моргота — оттого и стал настолько нетерпим к советчикам. Так это было или нет — того Хэлкар не знает. А вот о том, насколько поперек горла Тёмному Властелину разного рода советы, особенно те, с которыми он бывал не согласен, ему известно не понаслышке. — Наше время пришло! — провозгласил Гортхауэр. Золотое кольцо на указательном пальце его правой руки горело, казалось, ярче, чем обычно. Как и его глаза. — Пришло время нанести сокрушительный удар! — продолжил тем временем Тёмный Властелин. — Теперь — наконец-то — мы поставим всё Средиземье на колени! И в день, когда это произойдёт, вы — девять ближайших и самых преданных моих учеников — будете стоять подле моего трона и наслаждаться победой, а потом… Хэлкар не мог далее слушать. Как не мог и разделить надежд Тёмного Властелина… Нет, не надежд. Убеждённости. Сильнейший маг этого мира — и не только этого — один из майар, ученик и ближайший сподвижник самого Моргота, Гортхауэр Жестокий, он всё же имел свою слабость. И состояла она не только в том, что слишком уж страстно Гортхауэр жаждал власти (хотя и в этом, бесспорно, тоже). Она состояла в том, что, несмотря на всю свою мощь, Гортхауэр не был военачальником. А он, Хэлкар, был. Именно потому видел он все просчёты и промахи плана своего властелина. И чем больше он думал об этом, тем мрачнее становилось его лицо. Гортхауэ, должно быть, заметил это — так Хэлкару показалось. Заметил — но не сказал ничего. Впрочем, Хэлкар не сомневался в том, что Тёмный Властелин ещё прикажет ему  явиться чуть позже. Для беседы. Гортхауэр говорил ещё что-то —  о грядущей победе, о растущей мощи Мордора — но Хэлкар уже не слушал. В голове его чётко выстраивались войска — так, как планировал Гортхауэр их поставить на поле боя — и он всё больше и больше видел все недочёты. Слишком многое в этом плане провисало. И более всего не нравилось Хэлкару желание Тёмного Властелина самолично выйти на поле боя, чтобы сразиться с Союзом людей и эльфов. Хэлкар даже не мог объяснить, почему. — Хэлкар? Он резко поднял голову — слишком резко для того, чтобы Тёмный Властелин не мог заметить его отсутствующего взгляда. — Мой повелитель? — Ты слушал то, что я говорю? — Конечно, мой властелин. Гортхауэр одобрительно кивнул, но явно не поверил. И Хэлкар ещё более уверился в том, что разговор им ещё предстоит. Хэлкар вышел из здания главной башни последним. Лицо его был хмурым, а настроение мрачным. Чем больше размышлял он о затее Тёмного Властелина, тем больше она ему не нравилась, и тем тревожнее становилось у него на душе. Несколько Кольценосцев, включая Кхамула, сидели на ступенях у главной башни и о чём-то оживлённо беседовали. Все они явно было воодушевлены идеей Гортхауэра и пребывали в мечтах о новой жизни, где всё живое в Средиземье будет подчинено Мордору, повелителю Тёмному Властелину и, разумеется, им как ближайшим сподвижникам. Поразмышляв об грядущих переменах, Кольценосцы оставили наконец эту тему и принялись болтать о том, о сём. Как ни крути, все они были людьми. — Слышал я о тех лесах, — начал свой рассказ истерлинг Хонахт, восьмой Кольценосец, — что обитает в них очень сильный и очень опасный маг. Такой сильный, что сам Курумо, говорят, с ним тягаться не осмелится. — Нет там никаких магов, Хонахт, — немедленно возразил ему нуменорец Моргомир. Как и Хэлкар, он гордился своей белой кожей и западным происхождением и в глубине души своей полагал себя лучше других. — Болтаешь ты ерунду всякую. Водись там маг, ещё и такой сильный, как говоришь ты, — повелитель Гортхауэр непременно прознал бы об этом. И нам бы поведал. — Да есть же, говорю я вам! — Хонахт, казалось, обиделся. — Он, говорят, такой… странный. Бродит по лесу днями и ночами, песни поёт, с цветами да грибами беседы заводит… Остальные Кольценосцы немедленно разразились громким раскатистым смехом. Хонахта это явно ещё сильнее обидело, но сдаваться он пока что был не намерен. — Чего ржёте? — насупившись, спросил он. — Говорю я вам, песни поёт, с грибами беседует. А ещё говорят, — Хонахт понизил голос, явно надеясь заинтересовать и убедить своих товарищей, — что он зайцев в повозку запрягает, что мы лошадей. И гоняет на зайцах этих по всему лесу, а ещё… Дружный хохот Кольценосцев не дал ему договорить. — Скажешь тоже, — проговорил сквозь смех Кхамул, — на зайцах по лесу рассекает! Ну и шутник ты, Хонахт! А по тебе и не скажешь, что ты такой сказочник!.. — при этих словах он заметил Хэлкара и осёкся. Остальные Кольценосцы тоже тут же замолчали. — Что-то он тучи чернее, — понизив голос, произнёс Кхамул, но Хэлкар всё же расслышал. И, обернувшись к Хэлкару, продолжил: — Хэлкар! А мы тебя уж обыскались! Иди к нам! Хэлкар нехотя, но подошёл. Беседовать с собратьями по оружию не было у него совершенно никакого желания. — Вижу, ты не в настроении, командир, — сказал Моргомир. Хэлкар взглянул на Кхамула. — Это безумие, — сказал он наконец. Кхамул покачал головой: — О чём ты? — Безумие — то, чего он хочет. — Ты про план повелителя Гортхауэра? Хэлкар кивнул: — Да. Он хочет слишком многого. Кольценосец Моро выступил вперёд. — Не мутил бы ты воду, командир, — сказал он. — Тёмный Властелин знает, что делает. Или сам ты не жаждешь власти? Хэлкар покачал головой: — Я справедливости хочу. Кхамул подошёл к нему вплотную. — Справедливости? — сквозь зубы  проговорил он. — Знаешь, при всём уважении, оставь свои нуменорские штучки. Это Мордор, тут правит сила. А ежели не согласен, так почему ты здесь? — Наша сила — ничто без Тёмного Властелина, — ответил Хэлкар. — Ты глупец, если этого не понимаешь! — Тёмный Властелин знает, что делает! — возразил Кхамул. — А мы — его ближайшие сподручники, и каждый из нас после победы получит достойное вознаграждение! Так что, будь любезен, — глаза его сузились, — не мути воду. Какое-то время Хэлкар, не отрываясь, смотрел в тёмные, почти чёрные глаза истерлинга, затем наконец отмахнулся. — Тебе не понять, Кхамул, — сказал он. — Так объясни мне! — воскликнул Кхамул. — Не только мне, всем нам! Чего же, по твоему мнению, я не способен понять? — Ты спросил, зачем я здесь, — произнёс Хэлкар, глядя теперь куда-то вдаль. — Я тебе отвечу. Мой ответ — приверженность. — Приверженность? Хэлкар кивнул: — Да. Попытайся осмыслить. Развернувшись, он зашагал прочь. Кто-то из Кольценосцев тихо сказал ему вослед «а гонору-то…» Хэлкар не стал возвращаться. Больше всего на свете он хотел сейчас поговорить с Тёмным Властелином. Гортхауэра он нашёл в его покоях — в той его части, что служила обычно ему кабинетом. Увидевши своего подчинённого, Тёмный Властелин немедленно приобрёл хмурый вид; то, что Хэлкар явился к нему без приглашения, явно не пришлось ему по душе. Всем своим существом Хэлкар не желал тревожить либо печалить своего повелителя, но отступать было уже некуда. — Хэлкар? — пылающие глаза цвета тёмного янтаря впились в его лицо. — Ты что-то хотел? — Да, мой повелитель, если могу я… — Я не припоминаю, чтобы я приказывал тебе явиться. — Я знаю, мой повелитель. — Ты начал много самовольничать в последнее время, — произнёс Гортхауэр, не сводя с него взгляда. — Другие Кольценосцы жалуются… — Я лишь исполняю свой долг, мой повелитель. — Это мы позже обсудим, — неожиданно миролюбиво ответил Гортхауэр. И добавил: — Говори, что хотел. Ты ведь пришёл не просто так, я прав? Подойдя к Тёмному Властелину почти вплотную, Хэлкар взглянул в его огненные глаза. — Мой повелитель, это безумие, — сказал он наконец. — О чём ты? — губы Гортхауэра немедленно сложились в тонкую злую полоску. — Будь любезен, поясни. — То, о чём говорил ты сегодня… мне и Кольценосцам… — Хэлкар, казалось, запнулся, но, набравшись смелости, всё же продолжил: — Это безумие. Самое настоящее. Одним резким рывком Гортхауэр поднялся с кресла. — Что ты сказал? — проговорил он. — Я сказал… что… это безумие… мой повелитель. — Повтори, — велел Гортхауэр, и внутри у Хэлкара всё похолодело. — Мой повелитель, я… — Я сказал, повтори! — голос Гортхауэра прогремел теперь на всю залу. — Ты действительно — нет, ты и впрямь! — хочешь сказать, что моё желание возвыситься наконец надо всем этим Средиземьем, — последнее слово Тёмный Властелин произнёс с плохо скрываемым презрением, — и тем самым также возвысить вас, ближайших моих сподвижников и учеников, — безумно? Ты это хочешь сказать? Огненные глаза жаждали теперь спалить его на месте, но Хэлкар не отступил. — Да, мой повелитель, — сказал он. Гортхауэр казалось, был в бешенстве. Он уже занёс было руку для удара, чтобы наказать своего дерзкого ученика, но в последний миг вдруг передумал. — Поясни, — коротко проговорил он, опуская руку. Хэлкар снова посмотрел ему в глаза. — Мой повелитель, тебе не стоит самолично выходить на поле боя. — Отчего же, — Тёмный Властелин запнулся, и Хэлкар понял, что зародил в нём сомнения, — ты так считаешь? Кивком головы указал он на правую руку Гортхауэра, на указательном пальце которой ярко горело украшенное рунами золотое кольцо. — Вся твоя сила — в нём, — с плохо скрываемой горечью произнёс он. — И что же от того? — То, что нельзя, — Хэлкар встряхнул головой, отчаянно силясь подобрать слова, — нельзя собирать всю силу в одном месте. Нельзя все надежды возлагать на что-то одно… — Ты всегда знал, какие надежды я на него возлагаю, — Тёмный Властелин посмотрел на своё кольцо с такой любовью, с какой, должно быть, смотрит влюблённый смертный на свою избранную деву. — Всегда. С самого начала. Ты знал — и поддерживал меня во всём. Всякий раз, глядя на тебя, я думал, что ты — как драгоценный камень в моём венце. Я постоянно ощущал твою жгучую и непоколебимую… приверженность. Да, приверженность! — отведя наконец взор от своего возлюбленного кольца, он устремил его на Хэлкара. — Так что же теперь случилось, мой старший Кольценосец? Хэлкар начал было объяснять Гортхауэру, как он видит его план с точки зрения военного ремесла, но в глубине души сам уже понимал, что битва проиграна изначально. Тёмный Властелин не станет слушать его доводы. Он слишком одержим своим кольцом. Тем самым, которое он постоянно величал лучшим своим творением и самым прекрасным из всего, что когда-либо было создано в мире. Он понимал это так же хорошо, как и то, что сам он никуда не отступит и останется со своим повелителем. Вовсе не оттого, что, присягнув на верность Гортхауэру, отрезал он сам себе всякие пути к отступлению. А оттого, что иначе он поступить не мог. Хэлкар был предан Тёмному Властелину настолько же сильно и страстно, насколько тот был предан своему кольцу. Своему лучшему и самому любимому творению. Приверженность… да, приверженность. Так Хэлкар сам это называл. И именно так назвал это Гортхауэр. — Мой повелитель! Хэлкар бросается к ложу Тёмного Властелина — так резко и стремительно, что едва не спотыкается, но в последний момент ему всё же удаётся удержаться на ногах. — Хэлкар… — взгляд Гортхауэра затуманен; глаза не пылают теперь пламенем, а скорее напоминают помутневший янтарь. Хэлкар замечает это, и сам вид мутных глаз Тёмного Властелина, едва ли не вызывает желание заплакать. — Хэлкар… Где я? — Ты в Барад-Дуре, мой повелитель. Пальцы правой руки Гортхауэра начинают беспокойно двигаться, и Хэлкар теперь в ужасе от того, что вот-вот должно произойти. Указательный палец не двигается. Почти не двигается. Потому что он отсечён почти что от самого основания. Гортхауэр чувствует это. Чувствует — но не палец являет собой то, что заботит его сейчас более всего. — Хэлкар… — взгляд Тёмного Властелина более не мутен; напротив — глаза кажутся почти красными. — Хэлкар, где моё кольцо? — Мой повелитель… — Где моё кольцо, Хэлкар? Хэлкар потупляет взгляд. Он не знает, что ответить Гортхауэру. — Говори! — вскочив с ложа, Тёмный Властелин хватает Хэлкара за плечи и начинает трясти. — Говори немедленно! Где моё кольцо? — Мой повелитель, я не знаю. — Что… — голос Гортхауэра срывается. Он отталкивает Хэлкара. Затем, дрожа, протягивает к Хэлкару свою правую руку, на которой не хватает указательного пальца. — Что ты сказал? — Я не знаю, мой повелитель, — Хэлкар старается теперь говорить твёрдо — как он обычно говорит. — Когда я нашёл тебя на поле боя, его при тебе уже не было. Взгляд Тёмного Властелина начинает судорожно метаться — так, словно он видит перед собой что-то, что доступно лишь ему одному. Хэлкар понимает — Гортхауэр вспоминает. — Исильдур… — шепчет Тёмный Властелин наконец. Губы его дрожат. — Исильдур! Проклятый… проклятый нуменорец! — Мой повелитель… — Отойди! — Гортхауэр отталкивает его и далее продолжает говорить сам с собой. — Он… он украл его! Вор! Мерзкий вор! — Мой повелитель… Гортхауэр… пожалуйста! — Пошёл вон! — отвечает ему Тёмный Властелин и, едва произнеся эти слова, разражается полный боли и отчаяния криком. Крик переходит в вопль, вопль — уже в откровенный вой, будто сотни варгов, страдающих от непереносимой боли вторят своему вожаку. Случись так, Хэлкар не удивился бы. Варги всегда были особенно расположены к Тёмному Властелину. Как и он к ним. Непереносимый вопль не прекращается, и Хэлкар начинает бояться, что Гортхауэр может использовать магию в припадке ярости и что-либо разрушить. Кажется, так и происходит — за окном раздаётся грохот. Хэлкар не знает, что это. Как и не знает, что делать ему сейчас. Он, Хэлкар, не справился. Не оправдал звание старшего Кольценосца. Будь он его достоин — он сумел бы отговорить Гортхауэра. Ему ничем не помогла его приверженность. Хэлкар думает это — а Тёмный Властелин продолжает разражаться полным горя и страданий воплем. И где-то там, за окном, камни с гор продолжают катиться.