Желание

      Элайджа вздохнул, прогуливаясь по улицам Нового Орлеана. Сейчас он меньше всего думал о возвращении домой, где, как он точно знал, Никлаус горько топил свою боль алкоголем из-за последней находки, паутина лжи, созданная Хейли.       Благородный, как его называли, совсем не чувствовал себя таким в этот момент.       Его семья лежала в руинах, разделенная — больше, чем когда-либо. Ребекка изгнана, Кол мертв. А еще была Хейли Маршалл.       Вина поглотила его разум. Он знал, что должен был это увидеть, должен был каким-то образом найти способ… защитить своего хрупкого брата от этого последнего жестокого предательства. Ибо, несмотря на монументальную маску, созданную гибридом, Никлаус был именно таким; прошедшая тысяча лет только продолжала наносить ему шрам за шрамом. Его счастье, его свет — были обречены упасть в яму нескончаемой тьмы в ту самую ночь, когда он убил свою первую жертву и была раскрыта правда о его происхождении.       Элайджа всегда желал лучшего для своего импульсивного, упрямого и жестокого брата. Его всегда терзало чувство вины за то, что произошло в ту ночь, когда на брата было наложено проклятье; за свою слабость в тот момент, когда он стоял, глядя в умоляющие, отчаянные глаза брата, а их отец позади него приказывал ему самому заковать в кандалы самого близкого человека. В тот момент, когда он уступил и сделал то, о чем его просили, он пожалел об этом. И все же страх перед Майклом… заставил его подчиниться приказам садиста.       Он покачал головой, глядя на полную луну над головой. Тысячу лет спустя семья Майклсонов пала еще сильнее, чем когда-либо. Смерть Кола ранила их всех так, как они никогда не ожидали, но, конечно, все было гораздо глубже; нужно было зайти гораздо дальше в их историю, чтобы по-настоящему понять корень проблемы, этой гниющей рваной раны.       Ни один член семьи не был белым и пушистым, и не был совершенно невиновен в своем падении. И все же, Элайджа не мог не взять на себя вину, по-крайней мере самому себе признать было необходимо, что он был причиной… большей части всего этого — каким бы неверным ни был этот факт.       Вот почему, после того как Он стал свидетелем того, как его брат, — в явном гневе от предательства и чистом горе из-за потери ребёнка, которого никогда и не было, — убивает оборотня, который лгал им месяцами, прежде чем они узнали правду. Именно поэтому теперь Элайджа смотрит на полную луну в канун Рождества, повторяя своё самое заветное желание, наверное в тысячный раз.       Он желал брату счастья и спасения. Он желал, чтобы их семья снова стала целостной… он желал, желал, желал, как всегда.       Он посмотрел на гравий под ногами, опустив плечи в редком проявлении покинутой надежды. Покачав головой, он развернулся и помчался обратно домой.       Он прошел мимо Никлауса, все еще напивающегося перед сном, с пустой бутылкой из-под бурбона на столике и ещё одной бутылкой в руке, невидяще глядящего на тело Хейли, более выразительно на фальшивый раздутый живот, который, как он когда-то считал, скрывал ребенка — его ребенка. Шанс на счастье, шанс найти кого-то, кто будет любить его безоговорочно; принятие предоставленное безоговорочно. Но это был пустой образ, написанный исчезающими чернилами.       Еще одна мечта разбилась.       Элайджа вздохнул и посмотрел под ноги, сглотнув и исчезнув в своих покоях, минуя по пути пустые комнаты Кола и Ребекки.       Он переоделся и лёг, чтобы попытаться заснуть, но все его усилия, казалось, были тщетны. Мысли кружились в его голове быстро и неустанно, не давая ему уснуть, хотя его тело и разум — сама его душа — жаждали сна. Он был в полной растерянности. Наконец, за час до рассвета, он задремал, не подозревая, что, проснувшись, он наконец обнаружит, что его желание сбылось.

***

      Лицо Элайджи сморщилось, когда он почувствовал прикосновения пальцев к своему лицу, и он потянулся и отпрянул, уклоняясь — или, скорее, пытаясь это сделать — только для того, чтобы обнаружить, что не способен избежать настойчивых прикосновений.       Он низко зарычал и открыл глаза, усаживаясь… только для того, чтобы остановиться, растерянно нахмурившись и приоткрыв рот. Его глаза сузились, когда он оглядел спальню, обнаружив тонкие изменения и определенное различие в аромате, которое было… каким-то образом знакомым, но невозможным.       Его внимание снова переключилось на маленького ребенка перед ним, широкие знакомые голубые глаза смотрели на него с отточенной невинностью.       — Кто ты? — пробормотал он, рассматривая ямочки на щеках, когда она ухмыльнулась, звонкий смех срывался с ее губ, когда голова с темными кудрями покачивалась из стороны в сторону.       — Глупый дядя Лайджа, — захихикал ребенок, растягивая слова с явным британским акцентом, и Элайджа открыл рот, чтобы ответить, когда их прервал голос.       — Адиса! — раздался американский акцент, и через мгновение до его ушей донесся звук сверхъестественного существа, мчащегося по коридорам.       Девушка, сидевшая на его кровати, вздохнула и надулась, глядя вниз.       — Мама, — заскулила она.       — Нет, — был твердый ответ за дверью, прежде чем появилась извиняющаяся брюнетка с карими глазами и бледной кожей.       — Мне очень жаль, Элайджа, — сказала она, прежде чем снова повернуться к дочери, выражение ее лица стало твердым, когда она приподняла бровь. — Адиса Майклсон, извинись перед дядей и спустись вниз к отцу. Сейчас же.       Девушка опустила голову еще сильнее, на ее лице застыла упрямая хмурость. Надувшись еще сильнее, хотя, казалось, куда ещё, она посмотрела из-за ресниц на очень растерянного и дезориентированного Элайджу.       — Прости, — пробормотала она.       — Все нормально, — ответил он отстраненным голосом, глядя на девчушку. Она одарила его улыбкой и затем спустилась с кровати. Он хмыкнул, увидев, как девочка выскочила из комнаты и помчалась по коридору, громко позвав своего отца.       Он поднял голову и увидел, что мать девочки наблюдает за ним, и она кивнула.       — Мы собираемся позавтракать минут через пятнадцать. Ник подумал, может, мы могли бы пойти в залив, чтобы Адиса могла немного побыть с волками?       Элайджа моргнул, все еще приоткрыв губы и изогнув бровь, глядя на нее. Он не был уверен, что именно сказать.       К счастью, пока еще безымянная брюнетка ухмыльнулась.       — Я, э-э… оставлю тебя одеваться, — а затем, со все той же ухмылкой на лице, она вышла из комнаты.       Элайджа выдохнул, нахмурившись сильнее, когда мысли закружились в его голове. Размытые образы, казалось, пробудились, когда две брюнетки предоставили его самому себе, и он покачал головой, поднимаясь. Похоже, ему нужно было где-то быть в ближайшее время.       Несколько минут спустя Элайджа почувствовал себя немного лучше, когда он поправил запонки и провел руками по пиджаку. Было крайне удивительно найти новую одежду — особенно женскую одежду, помимо своей обычной. Однако он настоял на своем, убежденный, что сможет разобраться в вещах, столкнувшись со всеми фактами, какими бы ошеломляющими они ни были.       Первородный вздохнул, выйдя из комнаты, еще раз осмотревшись, прежде чем появиться в коридоре. Он шел неторопливо, хотя, возможно, и вяло, все еще пытаясь смириться с тем, что может найти или вспомнить. Он был так погружен в свои мысли, что не узнал запаха и не услышал быстрых приближающихся шагов, пока не стало слишком поздно, и с тихим вскриком его не утащило в проём.       Он зарычал на нападавшего и прижал к стене обеими руками, поменявшись с ним местами, только чтобы ошеломленно выдохнуть имя женщины, которую он никогда не думал увидеть снова:       — Катерина…       Женщина не ухмылялась ему, как раньше, а вместо этого мягко улыбнулась и подняла бровь. Взгляд был настолько неожиданным и другим, что он ослабил хватку, а затем ее руки обвили его шею, когда она притянула его к себе. Он вздохнул, когда заблокированные, мрачные образы всплыли в его памяти, когда он поцеловал ее в ответ, прикосновение их губ из страстного превращалось в нежное и любящее, чем дольше она упорствовала.       Она была первой, кто отстранился, переводя взгляд с его глаз на губы, и чмокнула его еще один… два… три раза, прежде чем снова улыбнуться.       — Счастливого Рождества, Лайджа, — прошептала она, вздыхая и прислоняя свой лоб к его.       Он сглотнул, крепко прижимая ее к себе, его брови нахмурились от замешательства от того, насколько другой она была с ним в этот момент. Что же вообще происходит?       — Счастливого Рождества, — прошептал он с опозданием на несколько мгновений, и она посмотрела на него, немного обеспокоенная, что он мог сказать по выражению ее карих глаз. Он улыбнулся и отмахнулся от этого, голова кружилась, пока он вел ее во двор под детский зов их имен.       И снова образы прояснились, и… и он, казалось, почувствовал себя принадлежащим этому миру, построенному для него. Он вспомнил события… это было пять лет? Да… пять лет. И все же он сохранил воспоминания обо всех предыдущих годах, такие же конкретные и правдивые, как и всегда.       Воспоминания, которые были так свежи в его памяти перед тем, как он заснул, остались такими же, как и раньше, но уже не такими явными, поскольку теперь их заняли более поздние воспоминания за, в общей сложности, пять лет.       Было ли это… Было ли это на самом деле? Было ли то, что он переживал сейчас, настоящей произошедшей эволюцией его жизни или образом того, что должно было произойти?       На столе лежала бумага, и они снова столкнулись с девчушкой — Адисой — сидящей в одиночку, ее ноги болтались под стулом, на котором она сидела. Она улыбнулась им, когда Элайджа взял газету, он нахмурился, прочитав дату-       Так что это было реально.       Но потом…       — Где Кол? — спросил он, настойчиво и взволнованно, оглядываясь вокруг.       Катерина подняла взгляд с того места, где сидела с Адисой, в очередной раз обеспокоенная. Она улыбнулась ребёнку, а затем повернула взгляд в его сторону.       — Кол наверху, в душе, — ответила она тихим голосом, внимательно глядя на него. — Лайджа ты-       Тогда-то он и понял, что, поскольку все это было реальностью, его отношения с Катериной — воспоминания о них вместе, влюбленных и счастливых — все это было правдой.       Он подхватил ее в свои объятия, притянул к себе, поскольку его обычные приличия покинули его, и крепко поцеловал ее в губы. Она ахнула от его страсти и настойчивости его, но смягчилась и растворилась в нем, пытаясь облегчить его разум, целуя его страстно, нежно и с любовью.       Он отстранился, взял ее лицо в свои руки и посмотрел в ее ошеломленные глаза.       — Я люблю тебя, — сказал он решительно, эмоции почти душили его, на губах играла искренняя улыбка.       Ее брови изогнулись в замешательстве, но она не смогла сдержать улыбку, ее любовь к нему отражалась не только в словах, которые она говорила, но и в ее глазах, ее великолепных карих глазах.       — Я люблю тебя, Элайджа», — прошептала она, улыбаясь ему. И он ей поверил — полностью.       — Элайджа, я думаю, Ник снесет тебе голову, если ты продолжишь это в присутствии его ребенка. Рождественское вечеринка или нет, но он все еще ворчливый, — раздался во дворе голос с очень нахальным тоном, которого так не хватало.       Голова старшего Майклсона закружилась, и он замер, почувствовав эйфорию, при виде своего младшего, когда-то погибшего, брата; теперь, когда воспоминания о нем за последние пять лет проникли в его разум… теперь их легче увидеть и осмыслить.       Катерина ухмыльнулась, стоя перед ним и обняв его руками за талию.       — Я не против, — сказала она, склонив голову в позе, очень похожей на Кэтрин. Но она была счастлива, бездумно счастлива, Элайджа мог это сказать.       — Я уверен, — ухмыльнулся Кол и сел рядом со своей племянницей, глядя на альбом для рисования в ее руке. — Очень красиво, дорогая. Ты показала папе?       — Она показала, — сказал сам мужчина, войдя в комнату, ухмыляясь и обнимая за талию брюнетку, которую Элайджа видел раньше. Он поцеловал дочь в голову, и девушка улыбнулась ему, прежде чем посмотреть на Элайджу.       Брюнет посмотрел на Никлауса, ошеломленный, хотя воспоминания эхом отдавались в его ушах и за ве́ками каждый раз, когда он моргнул, знания последних пяти лет теперь почти полны.       Не хватало только одного человека.       — Где Ребекка? — спросил он, нахмурившись.       — Она и Стефан задержались, — ответила Белла, как он теперь знал, пожимая плечами. — Должны быть здесь через-       Звук остановившейся машины, открывающихся и хлопнувших дверей прервал ее. Блондинка ухмыльнулась, когда обнаружила свою семью и, оставив чемодан у двери, бросилась всем в объятия, обнимая и приветствуя их, явно счастливая. Элайджа улыбнулся, когда она наконец добралась до него, и теперь он вспомнил последнюю часть головоломки.       Он поднял глаза и кивнул новому пополнению в семье — Стефану Сальваторе, — который кивнул в ответ, легкая улыбка на его губах стала еще шире, когда к нему присоединилась его жена Ребекка.       Глаза Элайджи блуждали по членам его семьи, вглядываясь в их счастливые лица со свободой, которую он никогда не думал, что испытает. Вина за тысячу лет была снята с его плеч, когда он и Никлаус кивнули, искренне улыбнувшись друг другу, когда гибрид похлопал его по спине, направляясь к машинам. Он наблюдал, как его брат воссоединился со своей супругой и дочерью, прежде чем опустить взгляд, обнять Катерину за талию, и посмотреть в сияющие карие глаза величайшей любви, которую он когда-либо знал и когда-либо узнает.       Его желанием было простое благополучие их семьи и чтобы Клаус нашел свое спасение.       То, что он получил, было гораздо большим.