Nominale

1 — Супругом твоим будет, — Микото протирала рыбий пузырь, натянутый на деревянную раму, полностью не пропускающий свет и создающий впечатление, что они буквально внутри рыбы, съеденные заживо, но никак не переваривающиеся. Именно так почудилось Саске, когда в полночь его разбудили. В тот момент он крепко спал на теплой, прогретой печи. На него постоянно сыпалась известковая побелка и одеяло лежало над ним колючей неподъемной плитой. Глаза слипались, будто обклеенные слизью, голова не соображала. В темноте он еле различил голые ступни матери на темных прогнивших досках, от которых на босых ногах появляются постоянные занозы. Ее угольные волосы, такие же как у него, спадали на плоскую грудь с накинутой сверху ночнушкой. Белой-пребелой, накрахмаленной. На небе только взошел желтоватый месяц луны, за хлипкими дверьми сновал ветер. Она сильно нервничала, крутилась по избе, не находя себе дела, металась из стороны в сторону, то протирая чистые столы, то берясь за несуществующую пыль на иконах в углу. Отец же, отнюдь, выглядел чересчур собранным, (так, если бы это он и отдавал жене приказы), сидя на табуретке с косой ножкой и сжав кулаки на коленях. — Как это? — он вмиг охрип и в первую секунду Саске даже не узнал своего голоса. — А вот так, — на этот раз ответил Фугаку. — Честь это - породниться с сынком старосты деревни. Радуйся! — он повернул к нему свое потяжелевшее за последние годы тело и сомкнул губы в одну тонкую линию так, как делал это каждый раз, когда был раздражен. — Чему радоваться? Меня вы спрашивать не хотели? — в голове у него было еще несколько резких фраз на подобие «кому тот вообще может понравиться?», и даже «деревенские его вообще называют страшнорожим!». Но он быстро прикусил свой язык. — Уважаемые, добродушные, богатые, — Микото отвернулась к покатой стене, так чтоб никто не услышал, не догадался об ее редких всхлипах. Прощаться с детьми всегда непросто, а особенно матери, которая тужилась по несколько часов, а сверху на нее покрикивала ссохшаяся повитуха. — В конце концов, не последние люди в деревне. — И что же с того? — Саске спрыгнул с печки и подошел к столу посередине комнатки. Поднял глиняный стакан с водой и осушил. — А тебя никто и не спрашивал, ты так и знай. Все уже решено. Завтра соберемся… — Фугаку сжал квадратную челюсть натруженными пальцами. — Жить там будешь. В их доме, — он медленно встал, хромая на правую ногу. Прошлое лето гнедая взъерепенилась и попыталась вырваться из хомута. Наконечник сохи разрезал кость, будто масло; ни заговоры знахарки, ни ее снадобья, травушки — ничего не помогло. С тех пор ходит с трудом. Он еле доковылял до своего младшего сына, еще совсем юного, зеленого желторотика, который считал, что что-то знает в этой жизни. С силой сжал его плечо и потряс. Саске оскалился и спросил: — Почему я к ним? Фугаку смерил его долгим взглядом и сказал только: «смирись». Они погасили шандал и зашли за стенку. В той части горницы им приходилось спать на пыльных шкурах и скрипящих матрасах. 2 Во дворе длинный, ломящийся от изобилия еды стол, на нем сладкий мед, орехи, сливы, мазюня и много мяса. Кушанья стоят на льняной скатерти с расшитыми на ней краснючими цветами. Обвенчанные супруги сидят во главе, рядышком родители, друзья и все, кто пожелал пировать. Саске так и не притронулся к еде, Кушина — мать Наруто - постоянно совала ему под нос жирные пирожки, золотистые и с мягкой начинкой, практически лопающейся на языке перезрелым плодом. Его воротило. Воротило от яркого солнца, слепящего глаза, назойливой мушки, летающей под ухом, знойной погоды и жарких ветров. И от своей новоиспеченной омеги. У Узумаки были яркие глаза цвета полуденного неба и широченный рот. Он часто смеялся и вел себя как идиот. Никто его не любил, и даже сейчас Учиха ловил на себе эти сочувствующие взгляды. Кому вообще может понравиться омега, доходящая до твоего роста, с таким крепким телом. Учихе даже стало неловко: он догадывался, что Наруто и весит то больше него. Нет, тот не был полным или пухлым, но по сравнению с другими хрупкими омегами казался здоровым буйволом. И ладно бы только внешность, но характер… Шебутной, взбалмошный и упрямый. Саске всегда его не терпел. Как и сейчас, Узумаки слишком много крутился на лавке и заехал ему под коленку своей ступней. Учиха зашипел и расплескал бормотуху по чистой рубахе. В ответ ему неловко улыбнулись. У Наруто заалели щеки, и он неловко почесал затылок, как любил это делать всякий раз, когда нервничал сверх меры. Напряжение витало в воздухе, еще чуть-чуть и его бы можно было почувствовать. Саске надеялся, что если бы его возможно было потрогать, осязать, то это была бы веревка, на которой он сейчас бы повесился. Задохнуться или сломать себе шею, упасть лицом в похлебку перед глазами всей деревни и то лучше, чем провести всю жизнь с тем, кого не любишь. Ему чудилось, что его мнение разделяет каждый, и именно поэтому ни у кого не было повода для радости. И именно поэтому они не сватались по всем правилам смотрин, никаких игрищ. Похоронный пир. Смерть семьи. Почему-то наблюдать за гостями представлялось ему удовольствием, у каждого эмоция своя, но в чем-то полностью повторяющая предыдущего. Он посмотрел на дряхлого старика рядом с Фугаку - тот скрипнул сгнившими зубами, разинул огромную пасть, похожую на дыру; закоченевшие пальцы еле поднимали вверх узорчатую рюмку, костяшки пальцев казались сплюснутыми, будто он их чем-то раздавил. Его сгоревшая под жарким солнцем рожа так и выражала сочувствие. Даже не выражала… Ощущение такое, словно он сейчас выпрыгнет из-за стола, плеснет в себя водки и скажет что-то вроде: «вешайся на тополе, ветки должны выдержать». Саске верил в то, что старик его понимает. Ведь рядом с ним его старуха: половина лица от уха до шеи сожжена, в детстве полоумная мать плеснула в нее кипятка. Страшные волдыри остались на всю жизнь. Будто черви проели когда-то нежную кожу. Учихе стало мерзко и он проследил глазами дальше. Сай весь вечер глядел в их сторону с ненавистью и раздражением, и весь вечер только и делал, что пил, не останавливаясь ни на закусь, ни на то, чтобы запить. Через скамью от него Карин - его подружка с детства, мечтательно покрутила рыжую прядь и завела за острое ушко. Она махнула ему рукой и неуверенно встала из-за стола. Глаза ее подводили. Слепла. Саске сказал непонятно кому, что сейчас вернется, и быстрым шагом дошел до калитки. Карин подперла своим бедром залакированную древесину и, виляя своим задом, как это делают телята, побрела по тропинке. Она, наверное, думала, что это кому-то покажется соблазнительным, но выглядело жалко. Впрочем, никто ее не убеждал в обратном. Они остановились около молодой березки на краю крутого оврага: с этого места виднелась вся округа, как на ладони. Просторные поля, десятки тропинок и заливающийся розовым закат. Закурили самокрутки, завернутые в одежку из газеты. На языке появилась привычная горечь. Говорили ни о чем. Саске воспользовался возможностью наконец-то расслабиться и понять, что его жизнь больше никогда не станет, как прежде. Вернулись через полчаса или же час, времени не заметили. Наруто сгорбился и кусал внешнюю сторону щеки. Такой потерянный. Саске молча сел рядом. 3 Новый дом был в десятки, а то и в сотни раз лучше прежнего. Высокие потолки, светлые стены, широкая кровать и застекленные окна. Саске не удержался и подошел поближе, потрогать. Родители Наруто - зажиточные крестьяне, для которых все это не ново. Саске же сейчас удивлялся холодному стеклу, как пятилетний ребенок. Он открыл створки, и в комнату влетел теплый августовский воздух. Последние деньки жары. Тело напряжено как канат, сзади слышатся неторопливые шаги. — Глянь-ка, что подарили, — Наруто держит в руках аксамит, темного насыщенного цвета переспевшей вишни. Вещь дорогая, не каждый сможет себе позволить. Может, в будущем смогут из нее сшить наволочки. Конечно, это будет делать какая-нибудь швея. Они этим точно заниматься не станут. Или, можно будет потом обтянуть кресло. И даже это не было лучшим подарком из тех, что они получили. Не считая дома, в котором они теперь жили, отец Узумаки перенес им тахту, которую называл «диваном». Учиха никогда еще в жизни такого не видел. О чем и говорить, в отчем доме у них не было окон, и они спали в одной комнатушке, разделенной деревянной картонкой. От этого его берет злость: «Почему они, а не мы?». В какой момент их семья так обеднела, а их так разбогатела? Саске видит, как пальцы Узумаки дрожат, когда он гладит ткань, а потом поднимает светлую макушку вверх, смотря ему в глаза. Подходит ближе, так и не выпустив тряпку из рук; его горячее дыхание опаляет подбородок, и чувствуется запах омеги. Возбужденной омеги. И в этот момент Саске вспоминает еще одну причину, по которой ему не нравился Наруто, почему он его не переносил. Они не только живут в разных мирах, но и стремятся жить в разных мирах. Наруто знает все эти новомодные словечки, бывал в других городах и привык жить в комфорте, нежась в родительской любви. Саске все еще говорил хустояка, салоп и коваль, бывал разве что в соседнем селе и спал на крохотной печке, которая была ему «как раз» лет пять назад. Он резко отвернулся и почти что прошипел: — Ложись спать. Наруто оторопел, зрачки расширились: — А как же… — Об этом никто не узнает, если будешь держать язык за зубами. Учиха толкнул его плечом и, хлопнув дверью, вышел в коридор, постелив себе в гостиной на «тахте». Про себя усмехнулся «Вот и пригодился ди…диван». 4 Воздух холодал. Саске шел по росстани, на талии у него висели забитые зайцы, перевязанные веревками у лап. На улице морок такой, что еле различишь каменистую дорожку. Пару раз чуть не свернул ногу. Неподалеку послышался громкий, разрезающий тишину смех, а следом засверкал фонарь. Всего через несколько секунд его хлопнули по спине. — Здорово! — растягивая гласные и сильно окая. Перед ним покачиваясь стоял Конохамару - наглый мальчишка с выбитым в драке передним зубом. И из-за этого сильно шепелявый, настолько, что сложно разобрать и половины произнесенного. Каждый раз приходилось собирать слова в предложения, как кусочки пазла. Саске пришлось попросить его дважды повторить. — Как тебе жизнь супружеская? Пришлось задуматься. Как ему супружеская жизнь? Можно ли ее вообще так назвать? Они спали в разных комнатах, ели в разное время и, скорее, были друг другу соседями. Хотя, не во всем. Соседи так не ссорятся. Наруто подрабатывал столяром, а иногда даже ковалем. Саске охотился в местном лесочке на мелкую живность, подрабатывал у мясника. Работал Учиха больше, а потому считал, что обязанностями по дому обязан заниматься Узумаки. Но так думал только он. Наруто же каждый раз, когда начиналась эта шарманка, начинал злиться и спорить, будто дело и правда в готовке. В какой-то день Саске просто устал от этого. Устал от постоянного чувства голода; желудка, переваривающего самого себя, и стал ходить к «маме». Та была только рада. При этом, он частенько засовывал куда-нибудь купюры, потому что знал, что просто так родители точно не примут. Гордые слишком. А если найдут деньги потом, то хоть и поворчат, но не откажутся. Он начал вспоминать еще какие-то моменты их ссор, но не успел. Из окна общей баньки высунулась чья-то белоснежная задница. Скорее всего женская, округлая и мясистая. А следом на нее опустилась чья-то гладящая рука человека, находящегося снаружи. Сразу послышались крики вперемешку со смехом. Конохамару сразу забыл об их разговоре поспешил к своим дружкам, а Саске в смешанных чувствах побрел «домой». К Микото сегодня решил не идти. Устал. Ему сразу не понравилось то, что он увидел едва, войдя в гостиную. На его своеобразной кровати, полностью расстеленной, лежал Наруто. Он грыз свои ногти, а потом скинул с себя простынь и неловко начал: — Как в лесу? Учиха скинул с себя легкую дубленку и бросил у шкафа две тушки. Разделать их можно и потом. Разрезать жесткую шкурку и стянуть кожу, как чулки с женщины. — Не жалуюсь. — А я сегодня локтем поранился, — он демонстративно помахал перед ним конечностью. На нежной коже красовалась глубокая ссадина, чуть-чуть заденешь - и снова польется тягучая кровь, — В кузнице кто-то… — Что ты хочешь? После вопроса прошло непозволительно длинный промежуток времени. Наруто мял рукой простынь, а потом без единого намека на смущение выдал: — Завтра у меня течь. Ответ не поверг в шок, не удивил. — И? — Одному — это сложно вынести, — Узумаки наконец встал с чужой постели и сказал, то чего Саске точно не мог ожидать, — Я хочу тебя. Наруто подождал чего-нибудь несколько секунд и ушел к себе. «Тахта» сохранила чужой душащий сладкий запах. Саске итак уже скинул на дощатый пол и подушки, и одеяло, и простынь. Лежал только на ткани, но все равно задыхался. Ему было страшно. На следующий день, и день после него, и после после него, он остался у Карин. Та этому несказанно радовалась. Расстелила ему прямо рядом с собой, и все ночи «нечаянно» пододвигались либо слишком близко, невзначай прикасаясь к его паху, либо у нее случайно расстегивалась короткая ночнушка, являя на свет темную ареолу соска кофейного цвета. Саске ее никогда не желал, поэтому проблем не находил. Ни тогда, когда она, предполагая, что он спит, протягивала его руку к своей влажной расщелине, похожей на внутренности ракушки. Ни когда томно вздыхала ему на ухо. Он просто отдергивал свою руку, просто отворачивался к стене. На четвертый день он не вернулся к Карин. В темном лесу, идя по следам лисицы, напоролся на балагту. Болото не отпускало: Саске помогал себе оторванной с дерева толстой веткой и только когда стало по-настоящему страшно утонуть в будущем торфянике, смог вылезти. Но ему не повезло. Он поставил лодыжку между камней, точнее, впихнул и практически втоптал. Острые камни разорвали плоть; ему показалось, что он видит торчащую кость. Накатила тошнота. До дома еле добрался, сразу поднялся жар. Шатаясь из стороны в сторону, дошел до дивана и на него свалился. На задворках сознания зудела мысль, что это «карма». Он сделал в своей жизни что-то не так, но не знал, что именно. Ощущал чужие касания, мокрую тряпку на лбу, какие-то манипуляции с поврежденной конечностью и тяжелую голову на своем животе. От этого стало спокойнее: Учиха наконец смог закрыть тяжелые веки и раствориться в блаженном сне. Он больше не видел летающих мошек под крашенным потолком и длинных пальцев, гладящих его острые скулы. И больше не думал о повторении судьбы отца. Проснулся через несколько часов, весь в липком поту и пересохшим ртом. Он сипло позвал Наруто, потом голос немного окреп, и он позвал еще раз. Тот подошел к нему почти сразу, с холодным стаканом в руке и каким-то порошком в руках. Узумаки рассыпал пудру в воде и, помешав, предложил Саске. — Спасибо, — осушив до конца закашлялся. Легкие сжало в тисках. — Как ты так умудрился? — Наруто сел на колени перед Саске и потрогал его лодыжку. Припухлость немного спала и ее место заняли россыпи гематом. Фиолетовых, синих, черных. Учиха негромко шикнул от легких прикосновений. — Ты всю ночь со мной сидел? — вспомнил как нездоровый рассудок замечал чужое присутствие, как художник на картине замечает недостатки, недочеты. Где-то добавить краски, где-то деталей, вон там подтереть, тут не хватает штришков. В итоге ты замечаешь, что что-то не так, но это отнюдь не портит всей картины, если она тебе нравилась первоначально. — Мне не в тягость, — Наруто свел к переносице брови. — Я не стал звать знахарку, подумал, что и сам справлюсь… Но если ты хочешь, то я попрошу ее прийти. Здешней знахаркой являлась Сакура - смазливая девушка с пухлыми губами и красивыми ключицами, которые часто выглядывали из ее платья. Раньше этим занималась ее бабка, но та недавно скончалась, и все ее заботушки перешли внучке, которая что-то да знала. Наруто знал, что та давно неравнодушна к Саске, а Саске знал, что Наруто об этом думает. — Не стоит, скоро пройдет, — он пошевелил больной ногой, удостоверившись, что нет перелома. На счет следующих слов был не уверен, но все же произнес. — Как ты в последние дни… — Нормально, — загорелые уши покраснели, и он попытался скрыть свой взгляд. — Где ты был? — У Карин, — Саске произнес это без единой эмоции. — Спасибо за правду, — Наруто покачал головой и вышел из комнаты. 5 Смотреть на высокого, высокомерного мальчишку, всегда казалось преступлением. Черноглазый альфа всегда относился к нему с насмешкой, реагировал так, будто Наруто - дырка от бублика и ничего в этом мире не стоит. Другие вели себя с Наруто точно так же, но какое ему дело до других… Саске он всегда так и стремился прокричать: «Что я тебе сделал? Что я сделал, чтобы ты меня ненавидел? Я готов с тобой поделиться своими игрушками, вещами, домом, едой, своим телом. Чем угодно. Но не смотри на меня так, будто тебе все равно». Стоя в коротких штанишках, сжимая петли у карманов и сдерживая слезы, когда тебе в очередной раз не предложили присоединиться сначала поиграть в войнушку, держа длинные заостренные палки, валяться в земле, как свиньи, издавая звуки древних людей, потом вместе со всеми сходить на речку, искупаться в ледяной воде, пройтись ступнями по гальке, поковыряться в земле, мягкой как песок. Наруто до сих пор помнит восход, звезды, карамельные оттенки облаков и Саске, целующего какую-то омежку, лучше его в сотни, а то и в тысячи раз. У нее не такие огромные плечи, не такие мускулистые бедра и улыбка у нее мягкая и приятная. И ходит она красиво: такая легкая походка, как у птички. Его мама называла ему как-то крохотную птичку, желторотого королька. Вот эта девчонка и была именно такой. Тогда он смотрел на свои здоровые ноги в зеркале и ему становилось дурно. Косолапый медведь - вот кто он. В тот день когда у него началась первая течь, Минато сказал ему жениться на Сае. Тот одного с ним статуса, из одного круга и… не равнодушен. Наруто не стал юлить или утаивать, он просто сказал правду — я не буду счастлив. Минато спросил: тогда кто? Не было и секунды чтобы засомневаться. Сын, бывшего пахаря из дома, пришедшего в запустение. Отец вздохнул, но не стал препятствовать. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А дальше устроенная на скорую руку свадьба и несколько недель совместной жизни. И Наруто все еще не был счастлив, хотя, чего еще желать: тот о ком ты думал часами, днями, связан с тобой узами брака. Но это лишь номинально. Узумаки узнал это слово, когда Кушина заставляла его изучать французский. Французская литература его никогда не интересовала и читал ее через "надо". В итоге только и выучил пару жалких фраз и несколько слов. Включая номинально, на французском "nominale". И всю свою жизнь теперь мог описать этим словом: брак «nominale», жизнь «nominale» и любовь тоже «nominale». Получается, не зря мама старалась? Еще и последняя его фраза: «у Карин», прогремела в голове отбойным молотком. У этой бледнолицей девахи с острым умом и носом пуговкой. Наруто три дня пришлось мучиться, скрючившись на чужом месте с горой чужой одежды, а потом, когда Саске вернулся в их дом, Узумаки почудилось, что от него пахнет не только кислым запахом тела, но и женским лоно. Если бы за последние дни в его рту побывало бы что-то кроме одной засохшей булки, то его бы точно вывернуло наизнанку. Не измена, но все-равно в горле встал комок обиды. В воздухе летали мириады частичек пыли, забивающие ноздри. В одной руке Наруто держал хлопушку, другой закрывал нос и, по возможности, глаза. Тяжелый ковер повесил на проволоку между баней и домом. Холодало: травы под ногами уже не было, притоптанная, она теперь лежала под легким слоем снега. Он надеялся, что скоро закончит. — Я зайду? Наруто вздрогнул, хлопушка вылетела из ладони. Через высокий забор стоял Сай, на голове у него была шапка-ушанка, полностью закрывающая тонкие брови. — Да, заходи. Я как раз закончил. Сай двинул щеколдой и подошел близко-близко, свернул и закинул на плечо ковер. Наруто немного отшатнулся в сторону. Близость с другим альфой почему-то угнетала, но при этом возбуждала. Будто эта обыденная встреча хранила под собой что-то запретное. Тем более, что знал, тот, вроде как, влюблен. Они прошли в дом, постучали тяжелыми ботинками об косяк, и остановились на кухоньке. Узумаки заварил чай и плеснул по кружкам. Сай лениво осмотрелся и не нашел в помещении ничего интересного. Ни красных с белым обоев, которых ни у кого не водилось, ни гигантских белых ваз на подоконнике, занимающих половину пространства. — Как ты? — Сай помешивал в кружке кубики желтого сахара. — Хорошо, а ты? — Неплохо, — он пожал плечами, — В кузницу все еще заглядываешь? Это ведь вредно… Наруто чуть не усмехнулся, слово-то какое. «Заглядываешь». — Не жалуюсь, я всем доволен. А ты рисуешь? — Да. Потом было брошено еще пару фраз о семье, доме. Закончили разговором о погоде. Сай подумал: приплыли. Он не знал, о чем еще поговорить, а если и было что спросить, то не осмелился… Они итак не особо когда-то общались, может лет до пятнадцати, по просьбе деда Сая. Наруто его опередил: — Нарисуешь меня? — ему страстно хотелось получить хоть толику внимания и совершить большую глупость. — Нарисую, — говоря это, на его лице, как это и бывало всегда, не отразилось ни маломальской эмоции. Но внутри все ходило ходуном: будто вулкан, он готов был взорваться. Он постучал по стенкам кружки выпуклой ложкой и поставил ее вверх тормашками. — У меня дома краски, мне сбегать? — Не стоит, скоро уже придет Саске. — Хорошо. Тогда завтра? На пороге он и правда сталкивается с Учихой, здоровается с ним и уходит. Тот приподнимает бровь, но ничего не говорит. На стол навалился мольберт. Несколько кисточек валяются на столе, создавая беспорядок. Сай пододвигает стул поближе, тот скрипит и похоже, что вот-вот развалится. Половину болтов кто-то выкрутил. Он внимательно рассматривает рыжие веснушки Наруто. Они рассыпались по всему лицу, особенно их много затерялось на щеках. Маленьких, практически незаметных. Узумаки сидит на кровати, поджав под себя икры. — Как жизнь с Ино? — спрашивает Наруто. Его взгляд практически приклеен к темным глазам: с каждой секундой он все больше и больше замечает их схожесть с Учихой. Общая острота во всем: во внешности, в движении, в характере. — Мы расстались. — Давно? Сай отвернулся от холста. — Ты же знаешь, мы никогда с ней и не были вместе по-настоящему. — Разве? — Наруто облизал нижнюю губу. — Мне она нравилась, я думал, вы вместе счастливы. Сай рассмеялся тихо, едва слышно. Так звучат колосья в огромном поле. Немного успокоившись, сказал: — А я думал, ты счастлив с Саске. Но как я погляжу, тот тебя даже не покрыл. Ни разу. Наруто подумал, что, наверное, Сай ожидал то, что в тот же миг он должен покрыться краской стыда. Ведь как это так? В браке и все еще без метки. Но ему было абсолютно без разницы, по крайней мере, сейчас он желал другого. — А ты бы хотел? — серо-голубые глаза казались пьяно-обезумевшими. До этого он выпил бражки для смелости. — Чего? — Сай растерялся, из руки выпала пушистая кисточка. — Меня. В ответ тишина, но не давящая, а скорее ватная. Сай нетвердо встал на ноги и подошел к Наруто. Тот притянул его к себе и обхватил бедрами его бедра. Сай целуется жадно, нетерпеливо, постоянно кусается; Наруто отвечает лениво. Когда тот переходит поцелуями на шею, грудь, ребра, обтянутые кожей, живот, то он совсем не реагирует, будто и не с ним. Да, приятно, но как-то скомкано. Вздрагивает, только когда Сай стаскивает с него махровые штаны и проходится по внутренней стороне бедра: там щекотно и при этом уже стало влажно. Чувствует его язык и пальцы в себе. А в следующий миг их обоих накрывает ледяной водой - на жесткий ковер, подарок тетки, валится железный тазик. И ладно, хоть не в Сая, и не в висок острыми краями. Саске размахивает кулаком и ударяет Сая куда-то в нос, его теплая дубленка, весящая по меньшей мере килограммов шесть-семь, сковывает движения. И по треску, похоже, та и вовсе где-то треснула. Аккуратненький нос издал шмякающий звук и по подбородку потекла густая черная кровь. Учиха бьет еще раз, и еще, пока до Сая, наконец не доходит, что сейчас произошло. В драках он не силен, поэтому пытается защищаться. Наруто спрыгивает с пружинящего матраса и толкает Саске в стену, что-то надрывно кричит, не понятно кому именно. Саске? Саю? Либо же он просто надрывается в бесконечность? Когда он замолкает, то Сая поблизости нет: единственным напоминанием, что он здесь был остается оторванная половина ластика. Дорогая вещь, между прочим. Учиха хватает его за плечо и кидает на кровать. — Сколько берешь, Наруто? — Что? — Сколько берешь? — Саске стаскивает с себя в верхнюю одежду и тянется к брюкам. Стоит на коленях между раздвинутых ног. — Мужа разлюбил, решил с другими якшаться? — Да муж меня никогда не хотел, — практически выплюнул Наруто. Все это ему казалось унизительным, но больше всего унизительным ему казался он сам. Феромоны альфы возбуждали, но если бы все это произошло всего пару дней назад, то он бы был счастлив. А сейчас что? Саске стало стыдно, что его муженек решил со всей деревней? — А ты сделай так, чтобы захотел. Узумаки сморщился. Не умеешь ты, Саске, быть нежным. Он сглотнул густую слюну и нагнулся к паху Учихи, расстегнул молнию и достал член. Что теперь делать не знал; ему будто подсунули под нос книгу, но читать не научили. Он потрогал рукой. Пенис тяжелый, начинающий твердеть; совсем рядом с лобковыми волосами показались очертания узла - кольцо, обогнувшее плоть. Внизу засвербело с мыслью, что скоро это окажется в нем. Он приблизился еще ближе и плотно обхватил губами головку, похожую на шляпку гриба, соленую на вкус. Сверху послышался едва слышный стон, его за волосы подтащили ближе, почти на половину натягивая рот на член, словно кусок мяса на шампур, похожий на один из тех, что бывали у его деда. С гравировкой на ручке. Наруто закашлялся, по подбородку, а потом и по шее, потекло. Он попытался втянуть щеки и заглотить еще больше, но его оттащили. — Все… хватит, — у Учихи проступила испарина на лбу, и челка прилипла. Он покусал сухие губы и потянулся к Наруто. Нежно чмокнул в верхнее веко и заставил обратно лечь на кровать. — Разденься, — попросил Наруто и сам снял с себя остатки одежды, все, кроме носков - о них и вовсе забыл. Саске стащил с себя вязаный свитер и кинул куда-то за темный комод, будто обмазанный ореховой пастой. Его кожа, по сравнению с кожей Наруто, была холодной, только-только с улицы, этот контраст особо почувствовался, когда он полностью на него лег. Оставаться обнаженным стыдно, (вот только бы сейчас наступила ночь, и все раскрасилось в черный, так его тело было бы не видно). Учиха скинул на пол раздражающее одеяло, поднял ногу Наруто за внутреннюю сторону колена. Дырка блестит и сжимается, он резко входит и ждет. — Больно, — Наруто всхлипнул и попытался поменять положение своего тела: немного сдвинулся вниз и закинул ноги на бедра Саске. — Ага, — Саске погладил его ключицы, яремную впадинку, а потом переместил руки на талию. Талия у Наруто совсем не тонкая и, скорее всего, на пару дюймов шире, чем у него самого. Четырьмя ладонями точно не обхватишь. Последовали медленные, аккуратные толчки. Оставаться в таком темпе казалось непосильной задачкой. Туго, горячо и внизу хлюпает, даже у него теперь весь пах стал мокрым и все волоски слиплись и начали тянуть. Близости у Саске с кем-либо не было уже давно. Первой у него была троюродная сестра. Тогда он впервые приехал в ее село и тогда же впервые встретился лицом к лицу с гоном, заставляющим становиться животным. По близости оказалась, к сожалению, сестра, которая, к слову, и не противилась. Еще одну кровать с ним делили две пастушки. Он то с одной на сеновале, то с другой, а иногда и с обеими. А с парнями до этого момента не спал, и в чем-то это было непривычно; у Наруто нет груди и бока у него совсем не мягкие. Саске думал, что может именно из-за этого так стучит сердце. Или из-за того, что он с человеком, который ему абсолютно не нравился и которого он абсолютно не хотел. Но его бесило, что кто-то мог взять ЕГО, Наруто. ЕГО омегу, ЕГО собственность. Никто кроме него не смел к нему притрагиваться и даже смотреть. Саске задавался вопросом, всегда ли внутри так тесно и почему раньше он, трахая чужое тело, никогда не дрожал. — Приятно? — спросил Учиха. Наруто жмурился, в зубах он сжимал часть подушки без перины, пытаясь ни проронить ни звука. Будто если Саске услышит его стон, то сразу уйдет. — Приятно? — Саске повторил свой вопрос, двигаясь резко и быстро. Чувствовал, что вот-вот, и все закончится - узел набух и еле входил. Наруто отвечать не торопился. Вместо этого выпустил из зубов подушку и ткнулся губами в губы Саске. Внутри все лихорадочно сжалось. Сцепка не стала болезненной, как это раньше слышал Наруто от других омег. «Я думала на части разорвусь!» «Будто кол всадили!» Ничего такого не произошло; наоборот, внизу он ощутил ту правильную наполненность, которую всегда пытался испытать, мучаясь в течки, когда пальцев недостаточно и ничего не помогает. Следом за сцепкой почувствовал метку и вот это уже больно: тысячи иголочек прошили шею. Саске перевернулся, положив Наруто на себя, пока не ослабнет узел. Кровать заскрипела в последний раз. Дышал он тяжело. Лицо изменилось, будто в судороге. Он не знал, как на все это реагировать и уж тем более, что будет, если он все-таки его покрыл. Наруто указательным пальцем расправил выступивший залом между бровей. Из крохотного окна светили косые лучи солнца, четко выделяясь на обоях и изголовье кровати. — Ты меня любишь? — спросил Саске. Он смотрел на Наруто и ожидал, что слабая улыбка с лица скоро сотрется. Но этого не произошло. — Думаю, да, — он облизал распухшие губы. — Я… — Саске хотел было открыть свой рот, но Наруто шлепнул его по губам, не всерьез, в шутку. Он не желал этого знать.