***
Крепус быстро принял мальчишку как родного, всегда звал следом за ним, обращался так, словно Кэйа прожил с ним десяток лет. Только вот, несмотря на это, сын мужчины не стремился общаться с сводным братом также, как его отец. Дилюк, так звали его сына, предпочитал смотреть со стороны и сверлить взглядом гостья, показывая свое недоверие и неприязнь. Крепус говорил, что это надо как-то решить, попробовать завести разговор первым, только все шло коту под хвост. Первая попытка поговорить произошла в доме: хозяина не было, только служанки и два мальчика. Наверное, они были ровесниками. Кэйа попробовал подойти первый, попробовать разговорить недовольную копию своего отца. — Привет? Мастер Крепус сказал, что ты Дилюк, верно? Я хочу подружиться с тобой и. — Я не буду дружить с тобой. Уходи или ты хочешь все забрать у меня?! Голос второго мальчика повысился. Он встал со своего места и тут же пошел в противоположную сторону, к лестнице, а чуть позже послышался хлопок двери. Он был точно нацелен избегать Альбериха, верно? Но ведь Кэйа не делал ничего, чтобы забрать что-то. — Не переживай так из-за него — женский голос рядом заставил вздрогнуть, а после обернуться. Аделина стояла совсем рядом, слабо улыбаясь, — Молодой господин просто боится, что господин Крепус не будет обращать на него внимание. Когда он остынет попробуй поговорить с ним еще. На самом деле Дилюк очень добрый. Складывая руки в замок перед собой, Кэйа сдержанно кивнул. Он думал, что в следующий раз будет лучше. Только лучше не стало. Вторая попытка прервалась сразу же, Дилюк просто ушел от него. Третья оборвалась тем, что им помешали слуги. В четвертый раз сын хозяина дома опять накричал на него и ушел. Что же не так? Он настолько не понравился ему? Но ведь Кэйа не делал почти ничего, он даже с самим мастером стал общаться чуть меньше. Надежда на нормальное общение начинала медленно угасать.***
Буря пугала. Дождь тарабанил по окнам и подоконнику, ветер дул так, что деревья склонялись почти до земли или по стенам дома с внешней стороны. Брошенный в такую погоду на улице, Кэйа не мог не страшиться такой погоды. Конечности подрагивали, на глаза наворачивались слезы от ужаса. Отец не придёт, чтобы укрыть его от этого, мама не споёт колыбельную, чтобы он скорее уснул. Мальчик, прижимая к себе одеяло, со страхом смотрел в окно, словно ждал, когда ветер унесёт и его, но вместо этого ударила молния, осветив всю комнату. Это было последнее, от чего Альберих поднялся с кровати и выбежал из своей комнаты. Хозяин дома был в отъезде, а большинство слуг уезжают на выходные. Тут была Аделина, однако её комната находилась на первом этаже, куда спускаться было ещё страшнее. Оставался лишь один и не самый лучший вариант, а точнее сказать не самый приятный. Комната Дилюка была буквально соседней, но мялся у неё Кэйа ещё долго. Он же снова прогонит его, правильно? Снова накричит. Но назойливые мысли сбил очередной рокот грома, после которого мальчик стал судорожно стучать по двери. — Люк! Люк, ты спишь?.. Дверь распахнулась. Молодой господин был так недоволен, что его волосы встали дыбом, хотя это скорее всего из-за сна. — Чего тебе? — Люк, тут. гром . Можно я посплю с тобой? Или просто посижу у кровати. пожалуйста. — Ты что, боишься грозы? Ха, с чего я должен тебя впустить? — Просто…— Альберих не успел договорить как новый рокот заставил его трястись. Замечая насколько у названного брата сильный страх, юный Рагнвиндр не смог больше насмехаться над ним. — Проходи. Кэйа тут же шмыгнул в его комнату, остановившись у постели. Он не хотел нарушать и так шатких границ, потому просто присел на маленький коврик у кровати. Люк хоть и был обижен по-детски, однако он обладал достаточно тёплым сердцем, чтобы предложить Кэйе лечь рядом. Они были совсем робкими, еле дышали, а лежали строго прямо. Дождь бил по окнам с новой силой из-за чего Альберих все ещё не мог уснуть. Гром. Мальчик по реакции тут же прижался к Рагнвиндру, жмурясь. Даже если он сейчас снова накричит, Кэйе было все равно, главное, чтобы он не выгнал его и дал хотя бы немного почувствовать себя защищенным. Но вместо ругани последовали объятья. Дилюк прижал к себе названного брата, поглаживая его по тонким синим волосам. От удивления даже страх отошёл в сторону. — Не бойся, он не достанет тебя здесь. Наверное, именно после этих слов сон стал медленно забирать к себе юного Альбериха.***
Время шло так медленно для самих детей, однако взрослые всегда считают по-другому. Никакая служанка не может не вздохнуть со словами «а ведь раньше они даже не дружили», пока два названных брата больше не отлипали друг от друга. Та ночь сыграла большую роль в их взаимоотношениях, ведь тогда Дилюк переосмыслил самого Кэйю. Этот мальчик боялся даже капель дождя, как он может умышленно забирать у него отца и внимание всех служанок? Наверняка, он и их боится. Теперь же, где была красная макушка, там и синяя, они словно не отлипали друг от друга. Им было уже по 15 лет, хотелось все знать и все попробовать. Та же история с вином подтверждала безудержное любопытство и устремленность мальчишек. Только вместе с этим возрастала и эмоциональная привязанность. Это было что-то новое для них обоих, что-то смущающее и робкое. Они мужчины и не должны так краснеть, однако даже волосы Рагнвиндеров не передавали этот красный оттенок их щёк. Каждый взгляд и касание отдавали в их сердцах совсем по-новому, только вот что-то о чувствах они и думать не хотели. Дилюк был слишком горд для такого, он списывал все на то, как влияла ситуация. Наверняка это просто из-за частого экстрима их прогулок. Кэйа же был слишком смущен для этого. Хоть он и открылся этому дому, расслабился, но все равно был не разговорчив и тих, что подмечали служанки: «Прямо как огонь и лёд: один пылает, а второй так холоден. Ваша дружба так хорошо смотрится». Такие комментарии только заставляли только тихо усмехнуться обоих, оставляя служанок позади.***
Завтраки всегда проходят в кругу «семьи», если Крепус не уезжал по рабочим делам. Они завтракали втроем, пока Аделина стояла рядом, но даже она ощущалась так по-домашнему, словно была родной матерью мальчишек. Так было и сейчас, только вот за окном стучали капли дождя, от чего настрой обычно энергичного Дилюка был низким как никогда. Они ели молча, но в итоге юный Рагнвиндр спросил: — Отец, сегодня годовщина смерти мамы. Мы не поедем на кладбище? — сам юноша не прекращал ковыряться в еде. — Мы же говорили об этом. — голос обычно мягкого Крепуса в миг стал ледяным, что Альберих даже дышать был готов прекратить. — Ты не можешь все еще избегать этого. — ложка была громко опрокинута на стол, пока сам Люк поднялся со своего места. — Хватит уже говорить, что эта тема закрыта! Когда ты уже прекратишь? Хлопок по столу раздался с места хозяина. Дилюк замолчал. Оба разошлись: Крепус ушел по работе, пока его сын скрылся в своей комнате. Дождь тарабанил все сильнее. — Извини, Кэйа. Иногда такое случается, ты, вероятно, уже понимаешь это. — Аделина начала медленно убирать со стола тарелки. — Да, я понимаю — Альберих не мог не помочь женщине, чем вызвал улыбку — Но почему господин Крепус так реагирует? Почему он не хочет ехать к ней? — Ох, знаешь. Дилюк так эмоционален, правда? И его отец такой же. Когда госпожа умерла, он долгое время не мог даже глядеть на сына, просил заботиться о нем меня. Они впервые поехали на кладбище, когда Дилюку было всего три года. Господин Крепус не любит, когда видят его слабость, не любит видеть слезы у близких ему людей, поэтому, когда его сын начал плакать, он не смог сдержаться. Конечно, потом он много раз извинился за это, но обещал себе не ехать туда больше, чтобы вновь не оказаться на краю. Сейчас молодой господин доверяет мне намного меньше, но ты сам можешь пойти поговорить с ним, верно? — Да.Спасибо, Аделина. Юноша убрал тарелки и быстрым шагом поднялся наверх, чтобы проведать брата. — Люк? Я зайду? — Заходи. — голос его звучал поникшим, однако уже не таким злобным. Альберих зашел в комнату, закрыл за собой дверь и отыскал взглядом красную макушку, что забилась в угол. На глазах его блестели слезы, но он все равно разрешил зайти Кэйе, что было, честно говоря, удивительно. Подобно отцу, Дилюк ненавидел, когда его слабость видели. Альберих подобрался к юноше и опустил руку на его макушку. За окном буря усилилась, будто небо плачет с Рагнвиндром. — Люк. — Почему он такой, а?! — Дилюк взмахнул руками, показывая свое недовольство. — И так всегда! Почему он не может просто сказать мне причину, а не говорить одну и ту же фразу каждый год?! — Люк, может, у него своя причина так поступать? — Какая? У меня нет матери, она умерла из-за болезни, что была неизлечима, но держалась до последнего, а теперь он даже не хочет навещать её могилу! Разве он прав? Получается он не любил её, раз так поступает? — Нет. — Что «нет»? Не хочу его видеть! Тебе не понять меня! — Мне не понять? — голос даже немного вздрогнул от удивления — Да, не понять! Ты наверняка такого не испытывал, ведь это не твои родители! Отец бросил тебя, и ты не слушаешь это каждый год! В миг сам Рагнвиндр понял, что сказал только что. Он поднял голову и судорожно схватился за чужие плечи, чтобы обнять Альбериха. — Кэйа. я не хотел, правда. — Может я и не спорю с отцом как ты сейчас, но в прошлом. Мама умерла, её убили прямо на моих глазах, она защищала меня от. — Альберих запнулся. Что ему говорить? от мутантов Кэнри’ах? И вот так все выдать? Нет. — от. бандитов. отец пришёл поздно, она уже не дышала. Я стоял прямо там. Стоял и смотрел, пока моя родная мать умирает от ножа в горле, понимаешь?! — голос юноши повысился, а на глазах появились яркие слезы — Я просто стоял! Отец оставил меня, но твой все ещё с тобой, не говори, что ненавидишь его! Мастер Крепус очень любит тебя, он просто не хочет навредить! Просто поговори с ним в другой обстановке, Люк. Я уверен, что он тебя услышит. Долгое молчание повисло между ними, но не напрягаю. Дилюк дернулся, крепко прижимая к себе тело названного брата, пока с его глаз текли слезы. — Прости. Ты прав, я поговорю с ним, черт возьми, ты так прав. Пожалуйста, прости за мои слова. — Я понимаю. Я не злюсь на тебя, Люк, разве я могу? Рагнвиндр что-то промычал, зарываясь лицом в одежду синеволосого. Буря стихла, пока вместо неё вышло солнце в пару с еле заметной радугой.***
«Почему же ты так нежен? Почему же ты так добор? Почему же ты так.? Так чертовски сильно влюбляешь в себя все сильнее.»***
Годы сменяли дуг друга так быстро, что никто из работников дома не заметил, как быстро подросли два мальчишки, которых сейчас можно назвать мужчинами. Однако, любая служанка называла обоих «мальчиком» или «ребенком», посмеивалась и продолжала заниматься своими делами. Особенно так любила делать Аделина, которая знала и Рагнвиндера и Альбериха как собственных детей. И не важно, что они вытянулись, стали более мускулистыми и лица приобрели острые линии, в ее глазах эти два мальчики так же гонялись в виноградниках. Для самих себя они тоже не замечали изменений. Только в сердце росли цветы, что тянулись к своему солнцу, заставляя желать все больше и больше.«Желание растет вверх, когда я вижу тебя. Почему ты находишься так близко, но я не могу коснуться тебя так, как желаю этого?»
— Кэйа, выходи уже! Крик раздавался с первого этажа. Сегодня был день рожденья младшего Рагнвиндера, все собирались в Винокурне и отмечали это бутылкой нового вина. Господин Крепус всегда старался успевать в срок. Сам же Альберих все еще был в комнате. Он не мог выйти без подарка, а подарок не хотел дарить без записки с поздравлением, только вот она выходила больше в романтическом плане, а не в праздничном. Из-за этого вся комната синеволосого прямо сейчас была закинута множеством помятых листов, в которых были неудачные строки. Парень нервничал и это было слишком видно. Спустя долгие десять минут, Альберих вышел из своей комнаты, все-таки решив оставить идею с запиской, и спустился вниз, непринужденно улыбаясь, хотя в груди росло небольшое напряжение. — Наконец-то, а то я думал, что тебя придется доставать силой оттуда. Давай иди сюда. — именинник помахал рукой, чтобы Кэйа наконец ускорил шаг. Аделина бережно накрывала на стол, поправляла украшения, Крепус расставлял винные бокалы, пока сам Дилюк не сводил взгляда с Альбериха, ожидая, когда тот подойдет. Младший Рагнвиндр почти светился от счастья, дожидаясь момента, когда они наконец сядут за стол. Праздничное настроение витало во всей Винокурне, даже работники были вовлечены, хоть за столом и не сидели. В планах была поездка в Мондштадт, зайти в Долю Ангелов, где в честь праздника выдавали скидку, прогуляться по городу, может послушать бардов. Пока солнце светит ярко надо брать все. Было сделано всего пару глотков от первых бокалов, а потом за окнами послышался шум. Начинался дождь. Настрой стал медленно спадать, хотя Мастер Крепус быстро исправил это: — Раз пошел дождь мы можем выпить вино полностью сейчас, ведь так? Аделина, принеси еще бутылку. Остаток вечера прошел спокойно, его можно было бы назвать домашним, ведь все за столом тепло относились друг к другу, обсуждали что-то, поздравляли в который раз самого Дилюка. К слову о нем, юноша пил четвертый бокал по счету, а на пятом ему подливали виноградного сока, ведь глаза именинника уже были «поплывшими», говоря о том, как их обладатель пьян. — Кэйа, помоги ему дойти до комнаты, хорошо? И проследи, чтобы все было в порядке, пока мы тут убираемся. — голос Крепуса звучал совсем тихо, дабы не потревожить родного сына. Ответив кивком, Альберих помог встать названному брату и медленно повел его наверх. В идеале он должен уложить его спать и потом оставить в покое, но было чувство, что что-то будет не так. Добравшись до комнаты, Кэйа уложил пьяную тушку в кровать, стараясь при этом быть как можно аккуратнее. Рубашка Рагнвиндера была слегка мокрой, видимо он успел пролить на себя сок или вино. Подхватывая пальцами пуговицы, синеволосый медленно расстегивал одежду на теле полуспящего, только вот его руки поймали чужие ладони, прижимая к губам. — Ты такой холодный, Кэйа. — голос Дилюка был совсем тихим, переходил на шёпот, от чего по спине Альбериха пробежали мурашки. — А ты очень пьян, не думаешь? Не мешай мне или будешь спать в грязной одежде. Рагнвиндр тихо посмеялся, но руки не отпускал, все еще прижимая их к своим губам. В конце концов, Кэйа стал пытаться выбраться самостоятельно, но почувствовал, как обладатель Пиро обнял его за шею, заставляя навалиться на себя. — Почему ты такой холодный, Кэйа? От тебя словно веет морозом, ты знал? Ты смотришь так, будто льдинки вонзаются в каждый уголок моей кожи. — Ты пьян, прекрати. — Не прекращу, ты снова будешь холодный, понимаешь? Почему ты не пьян? Ты же выпил больше меня. В конце концов, Альберих прекратил пытаться выбраться, только уперся руками по обе стороны головы Дилюка, чтобы не навалиться на него всей массой тела. Чувства разрывали юношу изнутри, пока именинник так смотрел на него, касался кончиками пальцев шеи, намереваясь пробраться под одежду. — Люк, прекрати. Хватило лишь мгновения, чтобы Кэйа оказался прижатым к постели, пока сам Рагнвиндр прижимал его сверху. В глубине алых глаз было негодование, словно он хотел чего-то добиться от синеволосого, то ли слов, то ли действий. — Я все знаю. В миг Альбериха бросило в жар, пальцы мелко затряслись, а глаза в страхе распахнулись. Что он знает? Неужели его секрет раскрыли? Как? Почему? Когда? Насколько давно он знает? Почему ничего не говорил? Знает ли кто-то еще? — Ты хотел признаться кому-то, да? Кто это? Кто она? Чем именно. она привлекла тебя? Тут страх ушел совсем. С переживаниями, которые он только что испытал, признание Дилюку не было таким страшным как Кэйа предполагал. Однако его волновал вопрос как именно Люк узнал о его чувствах к кому-то. — Почему ты не говорил мне о ней? — Люк. — Почему, а? — голос красноволосого сорвался на крик, а глаза медленно налились слезами. Альберих схватил руками розоватые от вина щеки и прижал к себе названного брата, прижимаясь губами к чужим, от чего почувствовал дрожь в теле над ним. Ладони опустились на талию юноши сверху, пробрались под рубашку и принялись медленно гладить разгоряченное тело. Рагнвиндр словно резко пришел в себя, но не посмел оттолкнуть, только прижался ближе, хватаясь за тело Кэйи как за спасательный круг, так словно он тонет, а синеволосый обеими руками спасает его. Молния резко осветила всю комнату, а гром за ней почти оглушил парней. Только после этого они наконец оторвались друг от друга, хотя нарастающее желание никуда не ушло, только приумножилось и ни один не видел смысла игнорировать это.***
В тот день тоже был молния.***
Улицы Мондштадта пустовали. Хоть это и был город Анемо Архонта, но сильный ветер здесь тоже не приветствовался, словно хранители ветров снова подняли бунт против Барбатоса и не желали ему подчиняться. Только Капитан Кавалерии решился выйти в такую погоду из дома и отправиться на прогулку, хотя так его цель было назвать сложно. Становилось холодно. Нет, это не было связано с погодой, Крио Глаз Бога неприятно морозил кожу его обладателя и сопротивлялся ему все сильнее, словно напоминал о происхождении Альбериха. В последнее время здоровье стало подводить его: то озноб нападал, то боль в конечностях как от оледенения, глаза кровью наливались, краснели как от слез. Несколько раз Кэйа обращался к Барбаре, но та лишь руками могла повести и сказать о том, что это может быть связано с его Глазом Бога. Только вот Кэйа и сам об этом догадался. Потом приснился кошмар. Темнота медленно вытекала из окон, двери, щелей в его комнату, пробираясь все ближе к Альбериху. Она буквально схватила его и утянула в бездну, где он вновь встретил ужасы, пережитые в далёком детстве: отец тренировал его, при этом давая вместо манекенов истерзанных людей, что уже обратились в хилличурлов; мать грустно смотрела на него, лёжа в постели, ведь из-за болезни она потеряла возможность ходить, да и говорила она уже с трудом; за окнами творился хаос, крики были с каждых сторон, мучения людей, что раз за разом обращались в монстров сильно отразились в памяти ребенка.Ты наша последняя надежда
Голос отца раздавался совсем близко, но самого его рядом не было. Страх охватил Альбериха как ребенка, который снова оказался в незнакомом месте. Буря усиливалась. А потом резкое пробуждение, поспешные сборы и вот, он идет по улице, пока ветер буквально тянет его назад. Кэйа не смел замедлять шаг, пока не оказался на Утёсе Звездолова, подальше от жителей города, подальше от тех, кому он может навредить. Внизу пропасть, упав с которой, он больше не сможет подняться. Не сможет увидеть тех, кто так дорог, не сможет извиниться перед всеми, не сможет поговорить с ним. Резкая боль отразилась на теле, доходя до кончиков пальцев, от чего Капитан Кавалерии резко схватил свой Глаз Бога и выкинул в сторону. Постепенно становилось легче, но этот мороз, этот лёд словно проник под кожу Альбериха и никакого артефакта для этой силы больше не надо. Значит, вот так реагирует тело грешника на Божий дар? Кидая взгляд на брошенную вещь, Кэйа заметил то как она словно искрилась, давала знать о том, что неисправна. Холодно. Руки непроизвольно потянулись к повязке, стаскивая ее с лица и выкидывая вслед за артефактом. Лед тонкой коркой покрывал веко, что лишилось зрения. Ресницы были покрыты инеем, а сам глаз даже не моргал, только серый зрачок мог медленно и заторможено бегать по глазнице, не успевая за здоровым. Это выглядело настолько жутко, что Альберих сам не смотрел на это зрелище никогда. Пальцы леденели и синели, а в глазах почти темнело. Надо было попробовать развести огонь, но он не сможет справиться с вышедшей из-под контроля силой Крио. Наверное, Пиро Глаз Бога был бы полезнее. От одной мысли о силе Пиро, Кэйа болезненно улыбнулся, понимая сколько боли когда-то оно ему причинило. Руки все еще были покрыты ожогами. Начинался дождь, но капли не доходили до синеволосого, превращаясь сразу в льдинки, они бились о землю. холодно. холодно. холодно. очень холодно. Глаз Бога искрится где-то в стороне, а вокруг него уже замерзает трава. Забавно, ведь на улице еще вчера была весна, а сегодня бушевала буря, гром и молния гремели и блистали похлеще, чем Инадзумские. Силы покидали конечности: сначала руки упали вдоль тела, а после ноги согнулись, заставляя опуститься на землю. Лёд покрывал их все плотнее. Интересно, это было влияние «шутки Богов»? Сначала они дали эту силу, а теперь ей же наказывают грешника? Звучит интригующе, но на практике ощущается не очень. Альберих усмехнулся своим беззаботным мыслям. Он умирает прямо сейчас, превращается в ледяную статую, а думает о какой-то бредятине. Дилюк бы назвал его идиотом. Дилюк. Он будет вспоминать его? Подумает хоть раз о том, что было бы, если бы они наконец поговорили? Или будет всю жизнь проклинать его даже после смерти? Наверняка, последний вариант самый правдоподобный. Однако, то, что Рагнвиндр хотя бы раз, не важно как, подумает о нём, уже много значило для Кэйи. — Хотя бы.. будет так, верно? Голос совсем охрип, каждое слово сопровождалось болью. Видимо, горло тоже уже покрылось льдом. Наверное, можно было закрывать глаза и наслаждаться этим концом.