Любовь — не сплошной фейерверк страстей.
Любовь — это верные в жизни руки,
Она не страшится ни черных дней,
Ни обольщений и ни разлуки.
Асадов Эдуард
«Слово о любви»
Дань Хэн лежал в постели без сна. После утомительного пребывания на Лофу Сяньчжоу и всех испытаний, выпавших на его долю, парню бы свалиться на первое попавшееся место, хоть отдалённо напоминающее кровать, и заснуть замертво, но бесчисленные мысли распирали и без того тяжёлую голову, покалывающую при каждом, даже случайном движении. Он думал о многом: о новой форме, о том, как её взаправду приняли на звёздном экспрессе, о своих силах, о том, правильно ли он поступил, покинув огромный корабль, о встрече с бывшим квинтетом, о Блейде, о причинах и последствиях того, что натворила его прошлая реинкарнация и, в конце концов, о своей нынешней личности. Мысли вились, переплетались, струились, путались… Видьядхара обвёл глазами архив, утонувший в голубовато-морском сиянии, — осознавать, что ты никогда не был обычным человеком, довольно странно, непривычно, волнительно в особенности, когда призрачный свет парит под потолком, окатывая волнами океана бледную кожу, кажущуюся практически фарфоровой в завораживающем мерцании. И почему только он должен нести ответственность за ошибки Дань Фэна?.. Знай бы он его мотивы, может быть, стало б немного проще? Вина бы с должной ей тяжестью покрыла плечи, сопровождая повсюду, куда бы не держало курс сердце… А сейчас он носил лишь её обрывок да смутное подозрение, что, возможно, поступил бы точно так же, как и множество лет назад, если б счёл это правильным, единственно верным решением. Впрочем, волновал Дань Хэна и другой спектр проблем, открывшихся с приобретением своенравного хвоста и величественных рожек, привлёкших к себе необъяснимо повышенное внимание с первых секунд своего появления: отношение к нему, как бы не уверяли члены экипажа, всë-таки поменялось, став более настороженным, пристальным. За каждым движением наблюдали, провожая глазами до тех пор, пока он не скроется за спасительной дверью комнаты. Химеко и Вельт с беспокойством спрашивали всё ли в порядке, чаще и чаще по мере того, как он коротал одну за другой ночь в поисках ответов на огромное количество вопросов; Пом-Пом, не справляясь с зависшим в атмосфере напряжением, ещё сильнее помешалась на чистоте и прочей рутине; Март настойчиво лезла с бесконечными разговорами и приглашала сыграть в какую-нибудь очередную настолку (Дань Хэн клянётся, что раньше такого внимания никогда не получал). Лишь Келус оставался собран, холоден, спокоен и молчалив, несмотря на периодические дурашливые каламбуры и колкие подстëбывания, правда янтарные глаза по-прежнему сковывал ледяной щит, делая лицо статичным и совершенно непроницаемым. Мысли о парне продолжали вертеться вокруг его загадочного молчания, повисшего в Чешуйчатом ущелье, крутились возле своеобразного, чуднóго игнорирования. Первопроходец не отказывался перекинуться парочкой фраз, но и не разговаривал с тем же желанием, какое прослеживалось до злополучного Лофу. Довольно необычная, запутанная развязка, учитывая, что, как только безымянные рванули навстречу новому приключению, он так извёлся от переживаний за обретённую в их лицах «семью», что, наплевав на изгнание и прошлое, от которого рьяно бежал, бросился вслед за ними, накручивая себя до дурноты, когда связь-предательница с завидной регулярностью обрывалась и он мог переброситься с Келом лишь парочкой фраз, вроде первонеобходимых вопросов о том, где они и всё ли в порядке. Дань Хэну казалось, что парень тоже беспокоился и хотел поскорее с ним пересечься. Он ошибочно полагал, что наконец-то нашёл точку соприкосновения, пришёл к устойчивому компромиссу в отношении с неразговорчивым другом, но после битвы с Фантилией зарождающуюся связь как будто отворотило, оборвало точным и резким ударом, хоть и… За пределами комнаты, его маленького уединённого мира, раздался грохот, заглушаемый стенами и расстоянием. И всё-таки он был достаточно громкий для того, чтобы очнуться от полудрëмы. От природы не любящий лезть не в своё дело и не слишком любопытный видьядхара был рад выпавшей возможности избавиться от грузных раздумий и проверить, что же произошло в главном вагоне. Он, не издав ни звука, покинул архив, задержавшись на пару мгновений у двери, чтобы затаиться и прислушаться. После недавнего резонанса воздух вновь стал неподвижным, алмазно прозрачным и душащим тишиной, давящей на грудную клетку, окружающей сердце до того плотно, что несчастный орган работал с безудержным остервенением, угрожая выдать оглушающим биением об звенящие в унисон кости. От напряжённого ожидания по вискам скатилась капля пота, оставив влажную, солоноватую дорожку. Дань Хэн, прикрыв глаза, выдохнул, отмер и перешагнул порог, беззвучно направившись к следующей двери, которую, увы, уже не получится отворить незаметно. В главном вагоне стоял ослепляющий мрак: только мерцающий космос да молочная россыпь бесчисленных звëзд разгоняли темноту, снижая её концентрацию. Лазурь рогов и хвоста слабо освещала крошечное пространство вокруг, но этого было достаточно, чтобы уверенно пройти к бархатному диванчику. Чем ближе он подбирался, тем отчётливее различал силуэт. Не было необходимости гадать, кто это — только один человек мог не спать и шататься по экспрессу в столь позднее время. — Келус?.. И всё-таки он надеялся, что ошибся. Голова пухла от всех тех надуманных причин, почему между ними пролегла тень, рисуя картины одна хуже другой. Парень сидел в пол-оборота, закинув ногу на мягкую обивку, оперевшись рукой, поддерживающей голову, на колено, безотрывно вглядываясь в космические просторы, разворачивающиеся за огромным иллюминатором. Ни капли не удивлённый присутствием постороннего, он не вздрогнул, не обернулся, услышав голос всего лишь в паре незначительных метров. Только слегка сдвинулся, безмолвно приглашая составить компанию. Дань Хэн, ни капли не смущённый немногословием, расположился неподалёку, обратив взор на мерное движение удаляющихся огоньков. Небо разрывалось на части, притягивая внимание завихрениями туманностей и недосягаемыми планетами, напоминающими мелкие цветные точки на карте, сверху-донизу испещрённую яркими мазками да микроскопическими подписями. — Красиво, — едва слышно прошептал, скорее выдохнул Кел, лицо которого по-прежнему осталось холодным, прекрасным, непроницаемым. Лишь уголки губ едва ли приподнялись, да в янтарных глазах затеплился особенный свет, отбросив на радужку платиновые крапинки и золотисто-мятные солнечные зайчики. Видьядхара невольно залюбовался их мягким искрением, совсем позабыв, что именно его рога повинны в создании особенной игры переливающихся бликов. Он не заметил, как позволил безмолвию выветрить печально-угрюмые мысли, как тишина стала комфортной, как расслабленно растёкся по бархатной спинке, позволив зажатым мышцам обмякнуть… Как Келус придвинулся ближе, обдав своим жаром продрогшее тело. Дань Хэн самозабвенно наблюдал за чарующим, притягательным кусочком Вселенной, в кои-то веке позабыв об опутывающей тревоге, безнадёжности, неясном, необъяснимом страхе. Он растворился среди сверхновых и газовых гигантов, дрожа в такт с их призрачным дыханием, оставляющим в наследство мелкие мурашки. Всё происходящее за пределами иллюминатора пропало, стало неважным, безынтересным. Хвост, до этого смиренно лежавший на полу, пришёл в движение, одеялом укутав ноги парней. Первопроходец украдкой наблюдал за драконом, про себя отметив, что у того появились синяки под глазами, отчётливо контрастирующие на бескровном, осунувшемся лице. Лишь один вопрос читался в обеспокоенном взгляде, в чуть поджатых губах, не решаясь слететь с языка всякий раз, когда видьядхара мгновенно мрачнел и затихал, стоило только заботливым Вельту и Химеко завести об этом разговор: всё ли в порядке? Ответ казался всем очевиден, но пока Дань Хэн сам не пожелает обо всём рассказать, никто не посмеет силой вытащить из него признание. Объединившись с любопытной Март, их квартет пытался растормошить нелюдимого парня, без устали напоминая о том, как он важен, не просто по причине того, что он член экипажа, а потому что успел стать каждому другом. Келус прекрасно понимал, что повышенное внимание смущало, вынуждая ещё больше замыкаться в себе, но никто не предполагал, как ещё можно по-другому помочь, как пробить нерушимую оборону и замкнуть порочный круг. Тогда парень решил не делать ничего. Дань Хэн сам должен захотеть поделиться тем, что его гложет. Никакие мягкие подталкивания не в силах растормошить того, у кого напрочь отсутствует желание раскрыть душу. Как и ожидал первопроходец, дракон остро ощутил перемену. Теперь у них один общий секрет: украдкие переглядки и догадки о том, что творится в мыслях друг друга. Подвинувшись ещё ближе, Келус ловко вставил в заострённое ухо наушник, разделив на двоих любимую музыку и частичку себя. Ни один мускул не дрогнул, не выдал удивления, проскользнувшего в спрятанных мглой, округлившихся бровях. Замешкавшись, видьядхара неосознанно обернулся, раскрыв чувства, отражённые на лице, на которое упал рассеянный аквамариновый рефлекс сияющего венца в волосах. Острые черты смягчились, невесомая улыбка невольно растеклась по щекам, сгладив аристократическую белизну нежными румянами. Вглядываясь в бездонные ярко-голубые глаза, обрамлённые густыми ресницами, первопроходец не смог отвести своих, растворившись в бескрайнем океане и приближающемся шторме. Только с Дань Хэном испепеляющий жёлтый превращался в Солнце в зените, в необжигающий, безобидный огонёк, в тлеющие угольки после пожарища, в золотые жидкие звëзды. Можно не заморачиваться о воцарившейся неловкости, успеть о многом поговорить, не используя ни одного слова… И они говорили, только каждый о своём: дракон о гложущем одиночестве, Келус — о беспокойстве, терзающем с того самого момента, как они вернулись с Лофу Сяньчжоу, — но посреди безмолвного монолога затесалось желание узнать, что мучает и не даёт спать по ночам, какие мысли одолевают всякий раз, когда Дань Хэн с задумчивой меланхолией сверлит пространство перед собой. В плейлисте сменилось несколько песен — эквивалент ускользающего времени. Даже не хочется смотреть на часы. Не хочется разрушать создавшуюся, необъяснимую атмосферу, похожую на хрустальный купол, целиком и полностью состоящий из доверия. Как будто если сделать одно неловкое движение, то все разрушится, померкнет, бесследно исчезнет, будто никогда и не существовало. Кел до того дорожит этим мгновением, что страшно лишний раз шевельнуться, страшно, что оглушающее сердцебиение может в любой момент спугнуть отчуждённого парня. И всё-таки рано или поздно придётся нарушить уютную тишину, лопнуть оболочку идеального, замкнутого мира. — Помнишь, ты задал вопрос, не хочу ли я что-то спросить? — полуприкрытые глаза широко распахнулись, вспыхнув голубыми алмазами. Хвост беспокойно заметался, щекотя свисающей кисточкой голень. Последовал неуверенный кивок. — Я знал, что что-то произошло на Лофу, догадывался, что тебе нельзя туда возвращаться, и всё-таки, несмотря на покрытое тайнами прошлое, ты никогда не давал поводов для сомнения. Я удивился, увидев от тебя сообщение, ужасно переживал, когда связь безвозвратно оборвалась, обомлел, улицезрев твою сущность. Я не мог выбросить из головы мысли о том, остался ли ты прежним Дань Хэном, к которому я так привязался, вернëшься ли на родину или отправишься со звёздным экспрессом? Не знаю, как описать это чувство: досада, сожаление или ступор — но мне не хотелось с тобой говорить. — Брюнет поджал тонкие губы, ловя каждое слово, хмурясь всё больше. Чистая лазурь смешалась с нефтяными разводами. Слушать стало физически тяжело. Прямолинейность резала по живому, глумилась над чувством вины, потешалась над совестью. Грехи прошлой реинкарнации обвились вокруг шеи, встав комом в горле. В тот момент молчание Келуса и без того больно задело струны души, а сейчас и вовсе свербило, играя на нервах, беря минорный аккорд. Рука неуверенно взметнулась в попытке остановить обжигающий шквал, но парень ловко перехватил её на лету, опустив и продолжив морозить фосфоресцирующую кожу. — Лишь после сражения с Фантилией я понял, что эти доводы — глупость, а колебание — кощунство. Ты всегда оставался мне другом, неважно с рогами на голове или нет. Прошлое не имеет значения. Временное затишье после исповеди было неловким, давящим. Только музыка скрашивала нарастающее в груди отчаяние. Дань Хэну с трудом удавалось сдержать хладнокровие — вены разрывало от переполняющего кипятка. Одно дело слушать о себе от чужаков, другое — от членов экипажа, тем более Кела, прекрасно понимая, что честный янтарь никогда не утаит правды: он может искусно соврать кому угодно, неся откровенный бред настолько убедительно, что невольно начинаешь сомневаться в собственном здравомыслии, но только не ему. Под его пристальным, щипучим взглядом бросало в жар, выдавая пунцовыми пятнами на щеках. Приятная мелочь. И всё-таки как бы не было страшно узнать ответ, на языке продолжал крутиться провокационный вопрос. — Поэтому ты согласился пойти в Чешуйчатое ущелье?.. — Да. И я сотню раз бы поставил любого на место, посмей они обвинить тебя в чём-то, — янтарь вспых угрожающе ярко, остро, остекленевше. Ледяные сколы были готовы вонзиться в плоть, но, как по волшебству, растаяли, стоило перевести взгляд на непроницаемое лицо дракона. Буря тут же утихла, не оставив после себя и следа. — К тому же ты не часто просишь об одолжениях. Как я мог отказать? Дань Хэн усмехнулся, расслабленно опустив плечи, вновь отвернувшись к иллюминатору. В потеплевшем аквамарине глаз заиграл звёздный парад, по губам растеклась неземная, космическая улыбка, вытолкнув практически весь кислород, что дух спëрло. Келусу показалось, что он сейчас задохнётся, что гипотетически существующее сердце, или в его случае Стелларон, вот-вот заглохнет и остановится, перестав проталкивать кровь или то, что течёт вместо неё. Так странно не знать, что ты из себя представляешь… Вновь наступило спокойствие, вернув прежнюю безмятежность. Теперь не было страшно сказать что-то невпопад, придвинуться ближе или провести всю ночь в тишине. Его не беспокоило, что кончики пальцев по-прежнему лежат на чужой руке, как и то, что он нагло вторгся в личное пространство видьядхары, уронив голову ему на плечо. Он давно не чувствовал что-то настолько правильное, такое умиротворительное, что опасно затягивало в сладкую дрëму. Наушник грозился вот-вот выпасть из уха, но то стало совсем незначительным: с музыкой или без, важно лишь то, что он рядом с Дань Хэном и между ними не осталось недосказанности или чувства неловкости. Дракон недосягаемыми мыслями находился на другом крае Вселенной, бережно и с долей печальной нежности поглаживая скрытый под одеждой наруч. Где бы он не находился, парное украшение всегда напоминало о том, как важно беречь близких людей. Он совсем не заметил, как Кел налëг на бок всем весом, как крепко заснул и засопел, как собственный хвост, воспользовавшись потерей концентрации, поспешил перебраться с колен на туловище, крепко обняв за талию и пригревшись. Нерушимый комфорт облепил прочной плëнкой, невзирая на затëкшие мышцы. Парень очнулся только тогда, когда злосчастный наушник всё же с грохотом выпал, ударившись об ладонь. Он аккуратно вернул его на законное место, обнаружив, что не желает высвобождаться из приятного плена прохладных рук Келуса. В конце концов, осталось не так много времени, чтобы постараться их отогреть. И всё же накопившаяся усталость брала своё, разморив до состояния жидкости, сделав кости мягкими, эластичными и податливыми, а бесконечные мысли кратковременными и едва различимыми. Влекло опустить налившиеся свинцом веки, зарыться замëрзшим носом в непослушные пепельные волосы и остаться так до утра, не волнуясь о том, что чуткий сон могут потревожить кошмары. Дань Хэн уверен — сегодня ему ничего не приснится.***
Ему снилось что-то неуловимое, что-то на грани фантастики или мечты, когда лежишь с закрытыми глазами в ожидании сновидений, напоследок анализируя свою жизнь. Он оживил и ярко раскрасил мысли о том, как всë могло сложиться, согласившись бы он на условия Герты и не попав на борт экспресса, не встретив весёлую, добрую Март, заботливую, как мать, понимающую, пылкую Химеко, надёжного, словно щит, терпеливого господина Янга, забавную, помешанную на чистоте Пом-Пом. Он не представлял, как бы могла сложиться жизнь, не встретившись он с Дань Хэном, пусть он и был немногословным, замкнутым, холодным, как лëд. Но вместе с этим его характер содержал удивительные контрасты, вроде тех, когда напускное равнодушие в одночасье вдребезги разбивалось и сменялось на беспокойство, желание защитить, оберегать, стоять плечом к плечу во время каждого боя, каждого вызова, бросаемого судьбой. Он так разительно отличался от остальных безымянных, не привыкших скрывать большинство чувств, прячась от них за огромной выстроенной стеной, запираясь в глубине неприступной комнаты, избавляясь от гложущих мыслей за чтением и трудоёмкой, изматывающей работой. И всё же… Келус знал, что каждый, вступивший на борт, многое пережил. Экспресс проверял каждого на стойкость характера и упорность, прежде чем благодушно принять нового первопроходца. Экспресс давал каждому второй шанс. Экспресс подарил им по верному другу, со временем создав особую связь, объединив их в семью. Кел привязался, одинаково полюбил каждого, с одним маленьким исключением в виде Дань Хэна. К нему тянуло магнитом с первого дня, ему он доверился быстрее, чем остальным, пусть и с незначительной разницей. Ему снилось совершенно что-то нереалистичное. Будто бы тот самый нелюдимый юноша смотрел на него чаще, чем на других, невесомо касался края одежды и задевал лазурной кисточкой всякий раз, проходя мимо, с едва уловимой нежностью улыбаясь. Совершенно неописуемо и по-особенному, ни для кого больше, кроме него. Ему снилось, что они оба не могли заснуть этой ночью, что мрачные образы терзали их с одинаковой изощрённой жестокостью, вынудив сбежать в общий вагон. Ему снилось, что он утопал в топком, склизком чувстве, опутывающем разум с бешеной скоростью, что помочь могла только музыка. И действительно помогла. А потом он увидел Дань Хэна и, не колеблясь, отдал ему свой наушник, спасая из точно такого же болота, обрекающего на хроническую усталость и темнеющие синяки под глазами. Ему снилось, будто бы между ними возникло особое взаимопонимание. Келус проснулся от того, насколько сильно колотит всë тело. Серия мелких ударов, распространяющаяся от груди до самых конечностей, не несла серьёзной угрозы, но кто знает, когда рёберный щит провалится под еë натиском. Адреналин помог быстро разлепить веки, вскочить, сжав в руках вместо оружия одеяло, лихорадочно оглядеть комнату. Принятые по ошибке удары оказались не более, чем бешено колотящееся сердце. Воспоминания о вчерашнем перемешались со слишком правдоподобным сном, но парень точно знал, что заснул далеко не в своей кровати. Странно. Значит ли это, что сон — лишь часть выдумки?.. Когда он вышел, все уже собрались за общим столом. У них на экспрессе царило негласное правило: завтракают и ужинают все вместе. Поправив вздыбившиеся волосы, Келус уже собирался идти, но заметил приближающегося видьядхару. А может, это и вовсе не было сном? Ведь неспроста же на его губах теплилась призрачная улыбка. — Тебя уже заждались, — Кел всегда приходил в восторг от его слегка грубоватой прямолинейности. Хотя бы за то, что она даёт шанс в ответ подколоть. — И тебе доброго утра, — ему показалось, что уши Дань Хэна чуть покраснели, хотя лицо оставалось невозмутимым. Очаровательная улыбка растаяла на глазах. Чëрт! Следовало быть более учтивым, чтобы полюбоваться ей на мгновение дольше. — Да, и тебе тоже, — тихо прошептал юноша, прежде чем без оглядки уйти. Лишь пушистая кисточка, щекоча, на прощанье задела стопу, как бы предлагая составить компанию. Голос Химеко, призывающий поторопиться, застал в врасплох вместе с резким появлением Март, юрко выскочившей из-за угла. Невнимательная девушка с размаху влетела в Дань Хэна, который что и успел, так только схватить подругу за плечи в надежде, что если они свалятся на пол, она хотя бы не заработает новые синяки поверх старых. Секунды растянулись в целую вечность: вот нежно-розовые, пушистые волосы взлетели, замерев в невесомости, следом оступился брюнет, с треском проиграв бой гравитации, небесная кисточка ощетинилась, готовясь смягчить падение. Келус вовремя подхватил парня под мышки, крепко скрепив руки в замок, позволяя всей тяжести рухнуть на грудь. Не сказать, что ребята весили много, но удерживать их одному было задачей нелёгкой. Из гортани вырвался вздох, скорее напоминающий хрип, — выбитый при резком движении воздух. Прежде чем первопроходец успел отшутиться, сбросив с себя неловкость, хвост поставил Март 7 обратно на ноги, а дракон без труда вернул устойчивую опору и равновесие, положив ладони поверх сцепления на удивление тёплых пальцев, чуть похлопав, как бы намекнув, что всё в порядке, можно отпускать. Странно, но делать этого категорически не хотелось. Лишь усилием воли, парень ослабил хватку, позволяя рукам опасть безжизненными плетями, но напоследок не отказав им в удовольствии в последний раз проскользнуть по рельефу талии, заприметив, как сильно при этом безобидном движении сжались мышцы кора. Ещё не вернувшаяся в прежнее гладкое состояние кисточка раздосадовано ударила по ногам. Правда, он так и не понял, что именно её так возмутило, а может, расстроило. — Везёт же мне с утра на падающих ангелов, — девиз Келуса по жизни: не знаешь, как выбраться из неоднозначной ситуации — пошути так плохо, насколько только хватит совести в дуэте с фантазией. К счастью, всегда работает. Девушка захохотала, обнажив обворожительные ямки на щёчках. Видьядхара закатил глаза от очередной шутки за триста. — Где вы так долго были? Господин Янг и Химеко уже начали переживать, что вы никогда не вернётесь! — всплеск возмущения быстро сошёл на нет. Девушка нетерпеливо подтолкнула их сзади, подгоняя к ещё, наверное, не успевшему остыть завтраку. — Как хорошо, что я вас быстро нашла! Время на экспрессе текло в прежнем неторопливом темпе, оставив шанс расслабиться и отдохнуть перед новым приключением на неизведанных, таинственных планетах. Мириады звëзд бесконечной кинолентой проносились мимо, то вспыхивая, то затухая, словно дыша. В прошлом у Дань Хэна не было особой возможности понаблюдать за их космическим парадом, а теперь он может в любой момент оторваться от книги, с упоением вглядываясь в магические огоньки Вселенной. Теперь у него для этого есть целая жизнь. Удивительно, как умиротворяюще на каждого повлияла чернота неба: Келус, сидящий рядом, безотрывно прожигал внимательным взглядом иллюминатор, и даже вечно неугомонная Март, примкнув к плечу видьядхары, подозрительно затихла, размышляя о чём-то своём под звëздным покровом. Ему нравилось так спокойно сидеть в кругу друзей, целиком и полностью сосредоточившись на страницах, наслаждаясь их шелестом и особенным запахом старой бумаги, засохших чернил, чего-то неуловимого… От девушки тянулся сладкий, приятный шлейф, исходило тепло несмотря на то, что когда-то она дрейфовала во льдах и, казалось, должна была навеки остаться такой же холодной. Дань Хэн продолжил чтение, медленно теряя сосредоточение на словах, украдкой поглядывая то на неё, то на застывшего без движения парня. Лишь спустя десятки страниц Келус сменил положение, взяв пример с Март, навалившись спиной на второе плечо, окончательно лишив шанса дочитать отчёт в заинтересовавших исследованиях. Экран телефона замелькал всеми красками мира, перетянув внимание на себя. Слова стали плыть, растекаться по белым страницам тëмными кляксами. Концентрация взяла незапланированный выходной, бросив его на совести Кела. В какой-то момент, окончательно оставив попытки в третий раз перечитать заключение с главными выводами по всей научной работе, Дань Хэн отложил в сторону рукопись, склонил голову на серебристую макушку, наконец-то в деталях рассмотрев пёструю игру, которую так обожал первопроходец. Интересно, и что такого особенного он в ней нашёл — только броди по фальшивому миру, да вступай в сражения со всем, что дышит. В целом, если подумать, то в реальности он ничуть не уступает главному герою… Веки медленно опускались, не в силах оказать сопротивление притягательному соблазну свернуться в клубок, сползти и удобно пристроиться под боком. Взгляд вело в сторону, мазало фокус. Накопившаяся усталость так не вовремя разморила, размягчив прочный костный каркас. Нужно держаться. Нельзя засыпать. Где-то на фоне он всё ещё слышал шутливое возмущение девушки по поводу того, что ей теперь не так удобно сидеть, чувствовал каждым рецептором кожи замешательство и удивление Келуса, видел плывущую мимо Пом-Пом, орудующую маленьким, практически детским веником. Мысли со скоростью света проносились одна за другой, стопорясь на вопросе: почему изнутри грудной клетки первопроходца вырывается практически неудержимый, по-настоящему обжигающий жар, распространяющийся по всему телу за исключением конечностей, оставив их нестерпимо холодными, будто бы в кожу врос айсберг, а вместо крови циркулирует северный океан? Парень, не моргая, во все глаза уставился на заснувшего, никак не ожидая, что его решат использовать как подушку. Впрочем, замешательство сошло на нет так же быстро, как возросло любопытство Март, уже приготовившей фотоаппарат к серии компрометирующих снимком. Объектив ослепило от кратковременной, ярчайшей из всех немногочисленных улыбок, что запечатлелись на совместных фотографиях, прежде чем внимание Кела вновь переключилось на телефон, как будто его вообще не волнует, что самый замкнутый член экипажа сейчас вот так спокойно может спать, не прячась в стенах архива. Откровенно прямой, заглядывающий в самую душу, заинтересованный взгляд сверлил сквозную дыру прямо в виске, угрожая вот-вот пробурить свод черепа, требуя объяснений, которые непременно должны иметься. — Кажется, кто-то снова не спал всю ночь. — У Дань Хэна опять бессонница? — с неподдельным изумлением воскликнула девушка, тут же прикрыв губы рукой, надеясь, что не успела потревожить чуткий сон друга. — Наверное. Вчера нам обоим не спалось. Похоже, он вообще не ложился, — забыв об игре, парень бережно положил руку на плечо дракона, хмурящегося во сне. Келус с грустью подумал о том, что заботы не покидают его даже в краткие моменты затишья и удовлетворённости от того, что тяжёлое испытание наконец-то закончилось и больше некуда торопиться, некого спасать. Их миссия на Лофу сполна исчерпала себя, но он так и не смог успокоиться, не смог отбросить тень прошлого преступления, до сих пор платя по расчётам вместо Дань Фэна. В чём-то Кел его понимал. Понимал до странной щемящей боли в груди, до мерцающих звëздочек в глазах, до сковывающей дурноты, после пробуждения от кошмара, успевшего добраться и разорвать в клочья… Интересно, что сейчас ему снится?.. Какие ещё испытания нужно преодолеть, чтобы, глядя в светло-голубые, стальные глаза Дань Хэна или в бледно сияющие, лазурные — Пожирателя Луны, никогда больше не видеть в их отражении прошлого обладателя? — Март, принеси что-нибудь, чем его можно накрыть. Девушка суетливо понеслась, вероятно, в свою комнату. Может быть, она возьмёт любимый мягкий плед или разыщет Химеко, одолжив у неё, или обратится к проводнику с просьбой найти что-то подходящее. Неважно где. Главное, что она вернулась. Главное, что Дань Хэну больше не холодно. Словно бы в благодарность, полупрозрачный, аквамариновый хвост обнял их крепким кольцом, несколько раз обернувшись вокруг туловища первопроходца, кисточкой прижавшись в груди, к месту, где горячее. — Так нечестно! И почему он обнял только тебя? — Не завидуй. Тебе хотя бы незатруднительно двигаться и дышать.***
В комнате стояла удивительная тишина, напоминающая звуковой вакуум, — никто не шуршал за стенами, не перешëптывался, казалось, даже не шевелился и не дышал; системный блок играл в молчанку, не нарушая безмолвия даже лёгким гудением; таинственные звëзды хранили вековое молчание. Только собственные мысли напоминали бой многотонных колоколов, оглушая до ноющей, пульсирующей боли в висках. Ему мерещилось, будто бы внутри обитал паразит, просыпающийся по ночам с одной единственной целью — растормошить как можно больше неприятных воспоминаний, наслаждаясь мучениями, на которые обрёк своего носителя. И если от истязателей ещё можно сбежать, то от себя самого ни за что не получится укрыться ни в одном, даже самом укромном, секретном месте. Спать хотелось безумно, разросшаяся сорняком слабость намертво прибила к футону, вдавливая в подушку, вынуждая искать спасения от пробирающегося под кожу холода вместе с липким ужасом, стекающим по спине и лбу ледяным градом. Огромное толстое одеяло не спасало от изморози, покрывшей морозным узором каждую кость. В стенках черепа скреблись навязчивые идеи, гремел докучливый, мерзкий голос, призывающий заплатить по счетам. Заплатить за то, что совершилось не его руками, не по его воле. Мрак давил на поплывший рассудок. Как бы Дань Хэн не желал оставаться в человеческом виде, ненавистная форма видьядхары хотя бы давала шанс не сойти с ума под покровом слепящей тьмы. Блеклый свет, исходящий от рожек с хвостом, дарил маленькую надежду вырваться целым из пожирающей червоточины. Спать хотелось безумно, но он пересилил себя, выбравшись из постели. Холод обжигал взмокшую кожу, щипал и колол, точно пламя, призывал вернуться обратно, сковывал каждое движение, поглощая последние силы. Натянутые, как тетива лука, нервы вынуждали двигаться быстро, бесшумно, настороженно, аккуратно. Открывшаяся дверь позволила вырваться из плена, закрыв путь к отступлению. Теперь дорога только вперёд. Сквозняк, в любое время свободно гуляющий по спальному вагону, остудил вспухшую голову, вернув возможность собраться, рассуждать здраво. Огромная звёздная туманность, внимательно следящая сквозь иллюминатор за каждым из экипажа, озарила мягким мерцанием коридор, разогнав по углам въедливые тени, заполнив некогда давящую тишину странным умиротворением. Ненадолго, но тяжесть в груди отпустила. Краем глаза заприметив нитеобразную, тонкую полосу света, дракон оглянулся, прислушался, удивляясь тому, почему обладатель Стелларона также, как и он, ещё не ложился. Может, тоже не выходит заснуть?.. Если подумать, Келус оказался в ситуации гораздо запутаннее и неоднозначнее: у него хотя бы был выбор, кем стать, сбежав с Лофу, несмотря на маячившее за спиной прошлое, у парня — ни того, ни другого. Кем он был, прежде чем стал сосудом для бомбы замедленного действия? Почему помнит лишь имя? Был ли он кем-то до встречи с Кафкой или никогда не существовал? С какой целью он нужен охотникам за Стеллароном? Слишком много вопросов и так мало зацепок, чтобы найти хоть какой-то ответ. Будет ли хорошей идеей нарушить одиночество Келуса и составить ему компанию? Возможно, присутствие первопроходца поможет и ему самому справиться с навязчивым голосом Блейда, преследующего и наяву и в кошмарах?.. Дракон двинулся в сторону комнаты, остановившись в паре сантиметров. Решительность стремительно утекала сквозь пальцы с той же скоростью, с которой стыд окрашивал щëки. Хватит ли ему смелость посмотреть в глаза тому, кого неосознанно обвил хвостом чуть ли не до шеи, так ещё и у всех на виду? Конечно, у него есть оправдание: можно все списать на бессонницу или теплолюбивость, но от этого легче не станет. В прошлом привязанность уже сыграла с ним злую шутку, намекая, что в нынешней жизни следовало бы держать чувства под контролем, чтобы в критический момент не ослепнуть, не поддаться эмоциональному искушению. Он обязан мыслить рационально, чтобы суметь защитить близких людей, раз уж взял на себя ответственность за них. Ведь они одна команда, одна семья. Костяшки пару раз гулко ударили, будто бы провели чем-то шершавым по двери, но этого шума хватило, чтобы нарушить уединение и покой. Внутри что-то скрипнуло, послышались неуверенные шаги, замершие на пару мгновений, показавшихся вечностью, прежде чем дверь отворилась с протяжным скрипом. Яркий свет ослепил: искусственные солнечные зайчики замелькали разноцветными пятнами в привыкших к сумраку глазах, выбив из колеи. Видьядхара зажмурился, стараясь поскорее адаптироваться к струящемуся отовсюду мягкому золоту. Келус молчал, не приглашая войти, ни о чем не спрашивая. Тëмная фигура замерла в томительном ожидании. Внезапно он содрогнулся, резко схватил за запястье и втянул внутрь пошатнувшегося от неожиданности Дань Хэна, едва ли не запнувшегося о собственный хвост и не расплывшегося во весь рост на полу. Отрезвляющий хриплый смешок вернул в настоящее: парень растянул губы в приветливой усмешке, не торопя с ответом на неозвученный вопрос о том, почему он до сих пор не видит десятый сон и по какой причине решил прийти, несмотря на обыкновенную замкнутость и нежелание делиться с кем-либо проблемами личного характера. Дракон неожиданно растерялся, пересёкшись с любопытными янтарными глазами, горящими ярче сверхновых. Ком сам по себе возник в горле. — Бессонница? — предположил Кел, бесшумно закрыв дверь. — Что-то вроде того. У тебя?.. — А, пустяки. Уровень никак пройти не могу, — беспечно ответил парень, не заботясь о том, что это совершенно несущественная причина для нарушения и без того сбитого в хлам режима. — Хочешь попробовать?.. — Не думаю, что… А, впрочем, почему бы и нет, — спустя секундное колебание неуверенно прошептал Дань Хэн, приняв приглашение и удобно расположившись на кровати, навалившись спиной на промëрзшую стену. Кел заботливо подсунул под его поясницу единственную имеющуюся подушку, накинул на ноги одеяло, как будто прочитав мысли о том, как сильно он ненавидит холод. В ответную благодарность, видьядхара притянул его ближе, вынудив прижаться к плечу. Келус ни капли не возражал, похоже, привыкнув к тактильности после пленения хвостом, который судя по заалевшим кончикам ушей, не слишком считался с мнением и желанием владельца. — Смотри, чтобы выиграть тебе нужно… — он ловко достал телефон, сразу же переключив внимание на него. Происходящее вне дисплея тут же померкло, уйдя на второй план. — Кажется, игры не совсем моё, — спустя несколько поражений констатировал парень, уже собираясь сдаться и вернуть телефон владельцу, однако Келус мягко перехватил его пальцы, вынудив попробовать снова. — У тебя почти получилось. Может, немного изменить тактику? —… Хорошо, — Дань Хэн никак не мог ожидать, что, последовав совету, действительно сможет пройти уровень, пусть и с одной единицей хп, но ведь это все равно считается за победу. Бледная тень улыбки очаровательно тронула уголки губ, растопив нависшую между ними неловкость, растоптав её в пух и прах. — Вот видишь. Нужно верить в себя, — с медовой теплотой, обволокшей звонкий голос, проникающий в самый центр солнечного сплетения, ласково произнёс Кел, поддерживающе похлопав по предплечью. Настолько невесомо и бережно, что кожу тут же заполонили мурашки, обдав волной приятной теплоты. Сердце гулко забилось под рëбрами. — И всё-таки я предпочёл бы просто наблюдать, — видьядхара опустил руки. Телефон тут же выскользнул, оставшись покорно дожидаться владельца. — Хорошо. Можешь оставаться так долго, как хочешь, — без сопротивления согласился первопроходец, с готовностью ухватившись за возможность поиграть ещё лишние пару часов. Дань Хэн перевёл взгляд на иллюминатор, за которым распростёрлась огромная панорама искрящегося космоса вместе с перламутром белоснежных огней, напоминающих россыпь крошечных осколков бриллианта. Как бы не тянуло, но ему больше не хотелось думать о прошлом и разбивать душу о болезненные воспоминания. Теперь они ничего не значат. Пора бросать вредную привычку. У него новая жизнь, новое предназначение, новый путь, новая семья… После стольких скитаний в попытке сбежать, вырваться из-под влияния ошибок Дань Фэна, неизменно преследующих его по пятам, доказать, что он — не его тень, не новое воплощение сгинувшего преступника, парень и не надеялся, что наконец-то найдёт пристанище, где сможет без сомнений сказать, что чувствует себя на своём месте, чувствует себя дома. Где гнетущие мысли не решаются наброситься с прежним неистовством, где страх постепенно тает вместе с ощущением тягостной беспомощности, ненужности. Где всё обретает смысл. Где крыша перестаёт неуправляемым поездом нестись в пропасть от тихого, изматывающего отчаяния. Где растерянность утрачивает прежнюю хватку. Где есть шанс насладиться глотком пьянящей свободы. Он не знал, сколько времени пробыл, оцепенев и находясь в компании внутреннего монолога. К моменту, когда к телу вернулся контроль, а разрозненные клочки мыслей бесследно исчезли, онемевшие конечности покалывало мелкими иглами. Дракон опустил глаза, наткнувшись на пепельную макушку: Келус больше не играл, но, положив голову на плечо, с увлечением теребил лазурную кисточку, поглаживая мерцающую водным отблеском чешую. Лицо тут же зарделось, горя, словно обогреватель из Белобога. Как долго он ничего не замечал? Уместно ли будет попросить прекратить или лучше проигнорировать, задавив смущение на корню, пока краска и жар не перебросились на уши и шею? Поток вопросов прервал рикошетящий в такт сердцебиению голос: — О чём думаешь? Что-то случилось? — беспокойство текло горчащей карамелью по горлу. Пытливый взгляд пронизывал насквозь, снимая электрокардиограмму, точно датчик детектора. От жгучего янтаря невозможно утаить ни один, даже самый никчёмный секрет. Мельчайшая ложь вскрывалась с точностью до одной тысячной. Безукоризненная погрешность. — Всё в порядке, просто… Огромное количество не самых приятных воспоминаний. Многое нужно переосмыслить, — замёрзшие пальцы накрыли его ладонь, поддерживая без слов, показывая, что он не одинок, нежно поглаживая, прося рассказать больше. В груди что-то сжалось, кажется, даже треснуло. По коже от затылка до пят пробежались мурашки. Невесомые прикосновения будоражили оголённые нервы. Он совершенно не был готов к пониманию, не ожидал, что действительно мог быть для него интересен, дорог, важен, хотя обстоятельства говорили сами за себя. Это не мечта и не сон, это — желанная правда. — Мне жаль каждого, кого коснулись последствия ошибок Дань Фэна, но я не хочу провести всю оставшуюся жизнь в сожалениях. Келус молчал. Замолк и Дань Хэн. В комнате стало так тихо, что отчётливо слышалось дыхание обоих: тяжёлое и прерывистое у первопроходца, глубокое и шумное у дракона. Руки потянуло магнитом, пальцы сплелись крест-накрест. Теперь неизвестность не была такой волнительной и пугающей.***
Лёжа в постели, с головы до ног завернувшись в толстое одеяло, видьядхара не мог сомкнуть глаз: сон был неспокойным, прерывистым. Весь взмокший, он подрывался, не в первый раз сбрасывая с себя душащее наваждение. Таинственные сновидения ускользали сквозь пальцы, оставив после себя усталость, неясное чувство тревоги и колотящее, как ненормальное, сердце, заставляя его обречённо сжиматься и обливаться кровью. Успокоившись, парень ложился обратно на отсыревшие простыни в надежде, что в итоге сможет уснуть. Но марафон кошмаров никак не желал оканчиваться. В перерывах Дань Хэна тянуло отбросить упрямство и выскользнуть из архива, незаметно просочившись к Келусу. Терпеть вместе с ним не так невыносимо, нежели в одиночку. Он продолжал неподвижно лежать, схватившись ледяной корочкой под негреющим одеялом. Сейчас бы оказаться под боком первопроходца: удивительно, что руки у него мертвецки холодные, хотя от грудной клетки исходит такой нереальный жар, что хочется свернуться калачиком, обвив парня всеми конечностями, будто живой обогревать. Неловко признавать, что подобные мысли стабильно посещали каждую ночь с момента, как они стали иногда засиживаться допоздна. Странно осознавать, как много времени они стали проводить вместе, несмотря на необщительность и отчуждённость каждого. Кел словно подстраивался под его волну, идеально соблюдая баланс между молчанием, периодическими глупыми шутками, разбавляющими атмосферу, и короткими разговорами. Чаще всего он приходил просто так, без причины, стучался в дверь и, не дожидаясь ответа, входил, прекрасно зная, что здесь никогда не против его присутствия, гораздо реже — взять что-нибудь почитать или пополнить маленькую библиотеку информацией, раздобытой во время вылазок на планеты. Обычно парень клал все собранные записи на стол, оставляя работу на совести архивиста, но, как исключение, мог остаться помочь. Каждое утро они встречались за завтраком: Келус неизменно залипал в телефоне, Дань Хэн спешно записывал короткие заметки, пока они крутились на языке. Стоило только показаться Пом-Пом, тот, кто первый её заметил, предупреждал другого толчком по ноге, чтобы с утра пораньше не расстраивать проводника тем, что прошло столько времени, а они до сих пор не научились понимать важность завтрака. Затем они пересекались, устроившись на диване. Кел продолжал играть, навалившись на дружеское плечо, а он, на потеху хохочущей Март, невозмутимо читал, ни разу не дрогнув от звонкого, заразительного смеха. Они любили уютные посиделки, любили, когда к их болтовне подключались Химеко с Вельтом, любили наблюдать за проводником, снующем по вагону с тихим ворчанием. В такие моменты казалось, что для счастья больше ничего и не нужно. При искусственном свете, замещающем солнечный, совсем не хотелось думать о том, кто они и почему судьба привела их на звёздный экспресс. Всё казалось таким само собой разумеющимся, таким правильным. Но затем часы били полночь, острые звëзды разгорались серебряными гирляндами, наступала неизбежная ночь, пропитывая слепящей тьмой стены, углы, стекая жидким бархатом с потолка, капая на ресницы, утяжеляя веки. Темнота выравнивала дыхание, забирая с собой тревоги тех, кто поддался её великолепию и мягким чарам. Остальных ждало привычное наказание в виде бессонницы или кошмаров, преследующих до тех пор, пока будильник не оповестит о вступлении в право утра, ничем не отличающегося от ночи, кроме зажигающихся лампочек, рассеянных под потолком. История закольцовывалась. Вымотавшись от бездействия, Дань Хэн поднялся с футона, потянувшись до хруста. Продолжать пытаться уснуть не было смысла, хоть изнеможение и превращало кости в паштет, а мышцы в хлебный мякиш. И пусть до боли не хотелось лишний раз шевелиться, он заставил себя принять душ, дарящий недолгую бодрость, а по возвращении включить свет, схватив первую попавшуюся со стола книгу. Мысли перемешивались в кашу вместе с плывущими строками, наслаиваясь друг на друга снежным комом из обрывков слов, размышлений, воспоминаний. Буквы, разбросанные по отжелтевшим страницам, упрямо двоились, никак не желая собраться в нечто единое. Парень тщетно старался сконцентрироваться. Всë равно это лучше, чем попусту тратить время в постели. Может быть, к утру он настолько вымотается, что провалится в бездну без сновидений хотя бы на час-другой?.. Неожиданно раздался стук в дверь. Видьядхара непроизвольно вздрогнул. В попытках сфокусироваться на написанном, он не заметил ни тихих шагов, ни малейшего движения, ни дыхания по ту сторону, что весьма странно, учитывая его чуткий слух. Похоже, затянувшаяся бессонница лишила его главного козыря защитника экспресса. В щель просунулся любопытный нос, затем показались серебристые пряди и наконец-то лицо Келуса. Видимо, оценив обстановку, он решил, что никто не возразит, если он войдёт, поэтому с уверенностью проскользнул внутрь, натянув дружелюбную, немного по-лисьи таинственную полуулыбку. Окружённый приглушённым светом, ореолом из тусклого золота, парень остановился напротив. Жёлтые глаза, вопреки законам физики и биологии, полыхали, напоминая лимонные дольки, зрачок сузился, затягивая чëрной дырой оставшиеся крупицы ускользающего внимания. По коже пробежались мурашки — ощущение, что кто-то поставил время на паузу. Тело не слушалось, не шевелилось. Только губы что-то шептали. — Что-то случилось? — Не, всё в порядке. Просто одному скучно стало, — замешкавшись, он непроизвольно коснулся шеи, чтобы хоть как-то отвлечься от нервного ожидания. — Надеюсь, не против? — Нисколько, — непривычное чувство волнения подкосило ноги, сбило дыхание. Так странно. Они ещё пару секунд смотрели друг на друга с нескрываемым удивлением, прежде чем встрепенулись, неловко натягивая на лица привычное выражение. Выхватив из рук дракона книгу, первопроходец бесцеремонно пролистнул несколько десятков страниц, пытаясь по обрывкам уловить смысл. Мудрëный язык нагонял скуку, так что он быстро сдался, несколько раз стукнув по корешку, прежде чем небрежно вернул увесистый том, нечаянно коснувшись прохладных пальцев, испещрённых мозолями от частых ремарок и дополнений в записях и исследованиях, хранящихся столько, что даже не пересчитать. — Не представлю, как с этим можно работать, к тому же ночью. Тут один термин на другом, ничего не понятно, так ещё и тоска беспросветная! — демонстративно скривившись, он тут же беззвучно рассмеялся, увидев недоумение, затесавшееся среди невозмутимости голубой глади. Пушистые брови скептически изогнулись, спрашивая, не стыдно ли критиковать чужой вкус. — Ночью действительно тяжело. — Ещё бы. Не помню, когда в последний раз ты не засиживался допоздна, — Келус ловко перескочил через ступени, плюхнулся на удовлетворительно высохшие простыни, как будто на собственные, наплевав на правила приличия и этикет, упав на подушку и заложив под голову руки. Видьядхара и не пытался протестовать — всё равно ведь не встанет по доброй воле. — Тебя всё ещё беспокоят слова того сумасшедшего? — неожиданно серьёзный вопрос выбил весь воздух, ударил в солнечное сплетение, пусть и без боли, но растормошив ещё не схватившийся толком рубец. — Я не смогу дать ему то, что он хочет, — тихо ответил Дань Хэн, поджав губы от саднящей тоски, ломящей кости. Сколько бы он не задавался вопросом, откуда взялся весь этот калейдоскоп противоречивых чувств, откуда явилась буря посреди штиля, конца и края эмоциональной пытке не было видно. Наказание никуда не исчезло, несмотря на отсутствие кандалов. Он ненавидел постепенно возвращающиеся воспоминания, ненавидел до лихорадочного тремора в руках, до сжатой до скрипа челюсти. Ненавидел человека, кому они принадлежали, ненавидел то, что имеет с ним одно лицо, один голос, одного цвета глаза. Ненавидел записи в блокноте, посвящённые исключительно ему, ненавидел красную ручку, за которой неосознанно тянулся, чтобы снова и снова рисовать самую страшную кровавую бойню, ненавидел просыпаться, обливаясь потом, ненавидел тошнотворное отчаяние, которое испытывал в этих снах. Ненавидел точно так же, как и в тайне желал узнать, что побудило Дань Фэна сговориться с Инсином, прекрасно осознавая, что в случае неудачи испортит жизнь не только себе и другу, но и всем жителям Лофу Сяньчжоу. Ненавидел, и всё же нехотя, с треском совести мог представить, частично понять. Полупрозрачная дымка застилала обзор, комната дугообразно ехала в сторону, тело укачивало, штормило. Все рецепторы обострились, сходили с ума. Кулаки сами по себе сжались, натянутая кожа стала бледнее мрамора. Впервые Дань Хэн позволил себе потерять контроль, поддавшись смятению, переплëвшемуся с унынием, гневом, отвращением, обидой. Горечь жгла горло, усиливала желание сорвать с себя маску отчуждённости и закричать, завопить что есть мочи. Конечно, он никогда не сделает этого. — Несправедливо, не так ли? Приглушенный, как будто бы равнодушный голос заставил обомлеть, растерянно подняв ещё недавно метающую молнии лазурь, мазнув ей по щеке Келуса. Ярость вмиг куда-то исчезла, растаяла, словно первый снег, оставив, как памятный подарок, неприятное послевкусие. Парень по-прежнему вальяжно лежал, но что-то в излишне непринуждённой позе выдало безукоризненную актёрскую фальшь, ту самую, что никогда не заметишь, не узнав человека достаточно близко. Видьядхара чувствовал каждой клеткой кожи неуловимое трепетание Стелларона, злость, до предела натянувшую голосовые связки его обладателя. От того, что Кел тоже едва сдерживался, стало как будто бы легче: он на его стороне. «Несправедливо, — задумчиво повторил дракон, — несправедливо, что у меня нет права отказаться от этой силы. Было бы проще, будь я просто талантливым охотником». Приподнявшись на локтях, Келус хлопнул по месту рядом. Тысяча звëзд, растворённая в янтаре радужки, с потрохами выдала нетерпеливость, невозможность проигнорировать приглашение. Дань Хэну ничего не осталось, кроме как безропотно принять его. Накопившаяся усталость брала своё: ноги неохотно плелись, запинаясь, веки утяжелялись, руки повисли плетнями. Когда он миновал последнюю ступень, тело безвозвратно обмякло. Вероятно, виной всему был кратковременный всплеск вырвавшихся из-под контроля эмоций. Ему совершенно не было дела до причины — только бы поскорее сесть рядом. Оценив лицо видьядхары задумчивым взглядом, Кел ухватился за край его одежды, повалил рядом с собой, как будто это само собой разумеющееся, и беззаботно уставился в потолок. Сил не осталось даже на то, чтоб удивиться. Расслабленно лежать, соприкасаясь плечами, с парнем, к которому испытываешь неоднозначные чувства, казалось вполне естественно. С друзьями и любимыми всегда творишь несвойственное себе безумство. Дань Хэн не заметил, как улыбнулся, — здорово, что у него появился настолько близкий человек. — Послушай, мне всё равно, кем ты был в прошлом. Заоблачный квинтет давно распался. И если Блейд до сих пор не может смириться, то это сугубо его проблема, — ладонь мягко опустилась в тёмный шёлк, зарываясь в пряди волос. Несмотря на холод, покалывающий в том месте, где касался первопроходец, по груди волнами разливалось необъяснимое тепло. Противоречивые ощущения медленно затягивали в бездну. Так хорошо, что ему выпал шанс насладиться этим одновременно. — Откуда ты столько знаешь о Блейде? — хриплым шёпотом спросил видьядхара, растворяясь в накатившей сонливости и блаженстве от нежных поглаживаний. Он не заметил, как склонил голову на предплечье Келуса, как уткнулся в его бледную, прохладную руку, уловив тонкий шлейф озона и звëзд — бесспорно, это запах космоса или самого Эона, но только не заурядного человека. — Да и разве я рассказывал что-то про квинтет?.. — Нетрудно было узнать из истории Лофу, — подавив смешок, парень притянул дракона ближе, переместив к жару, исходящему от Стелларона. Освободившаяся рука легла меж лопаток, заботливо приобняв. И вновь Дань Хэн совсем не придал значения из ниоткуда возникшему хвосту, укутавшему первопроходца в плотные кольца. Стыдно и неловко будет потом, — или я не похож на заядлого историка? — Больше смахиваешь на любителя драк, — застывший взгляд потускнел, мерное сияние лазури постепенно сошло на нет. Неподъёмные веки наконец-то закрылись. Он ещё не заснул, но был готов в любую секунду потерять связь с реальностью. — Совмещаю два в одном, — Кел осторожно освободил руку, с трудом, но всё же дотянулся до одеяла и накрыл их обоих, хотя сам особо не нуждался в тепле. Кажется, видьядхара хотел что-то сказать, но пристывший к небу язык мазал каждое слово, превратив фразу в лепет. Усмехнувшись, первопроходец нащупал первую попавшуюся безделушку в кармане, метко бросив её в выключатель, погасив свет. Теперь ничто не сможет помешать выдохшемуся от бесконечных кошмаров Дань Хэну заснуть без мрачных сновидений. Комната вновь погрузилась в совершенную тишину. Теперь она не напрягала, не давила на грудь, не душила, лишь с нежностью обволакивала, скользя атласными лентами. Келус выждал пару минут. Дыхание дракона стало равномернее, реже, глубже. Кажется, он и вправду смог быстро заснуть. Заворожённый мерцанием, парень с осторожностью провёл пальцами по полупрозрачной, как будто стеклянной с перламутровым отблеском, чешуе: складывалось ощущение, будто она состоит из воды, которая не способна ничего намочить. Непередаваемый опыт. Разыгравшееся любопытство вынудило коснуться и рожек: гладкие и прохладные, они напоминали изнутри подсвечивающийся аквамарин. Приятно, что он первый и, вероятно, единственный, кто удосужился такой чести. — Ты спишь? — мягкий шёпот. Ожидаемо, никакой реакции. — Дань Хэн? — ни единого шороха. И вправду крепко заснул. Шероховатые губы робко оставили неуловимый, невесомый поцелуй на макушке. Хвост дрогнул, сжал кольца покрепче. Острые уши чуть заалели. Неважно, спит ли он или нет, реакция тела стала ответом на вопрос, волнующий с тех пор, как Келус получил от него первое сообщение на Лофу. Теперь между ними наконец-то не осталось никаких недомолвок. — Что ж… Давай попробуем вылечить твою бессонницу.