Вместе

У Гарри на спине огромные черные крылья-тату. У Драко в глазах пустота. Они давно не дети, они давно вышли из того возраста, когда обиды кажутся бесконечными, но забываются в следующий миг, и давно вышли из того возраста, когда существует либо дружба, либо вражда до конца жизни. Они сейчас в том возрасте, когда нет границы между черным и белым, когда они оба бесконечно устали, когда их пальцы украшены полосами шрамов, и когда они оба сплетаются в клубок рук-ног-слишком-близко и чутко дремлют, убаюканный мерным биением чужого сердца. Гарри делает артефакты, у него на столе бесчисленные таблицы, грязные кружки с кофе и без, а весь пол завален стружкой. Драко - колдомедик и урод в глазах всего общества, весь неправильный и злой, его стол полон шприцов и бутыльков, от его рук пахнет спиртом и успокаивающим зельем, а на запястьях тонкие, давно побледневшие шрамы. Гарри водит пальцами по этим шрамам, странно заворожённый, пока Драко свободной рукой пассы над его головой выводит и константирует новый, не менее тревожный и странный диагноз. Гарри тоже в какой-то степени урод, просто не в глазах общества, а в глазах себя. Неправильный и изломанный. Засыпающий только в тонком кольце чужих рук, и просыпающийся в поту, будя чуткий сон того, кто спит рядом, и испытывающий постоянное чувство вины. Это не созависимые отношения, это паразитизм, и Гарри извиняется за свою настойчивость, за свою шумность и неспособность успокоится, виновато отводя глаза и зная, что Драко смотрит на него с бесконечной усталостью и пониманием. От этого понимания странно и мерзко, липко и непонятно, настолько, что Гарри прокусывает себе губы, а сон его становится ещё более беспокоен. Замкнутый круг, колесо Сансары, из которого нет выхода и спасения, в котором вина-вина-вина-вина становится лишь больше, лишь противней. Драко ничего не говорит, Драко понимает, такой тихий, совсем не похожий на себя-школьного, шумного и заносчивого. Гарри знает, почему, как это произошло, и смотрит иногда, когда от своей вины всепоглощающей отвлекается, тоже с пониманием и принятием, встречая взгляд, каковым обычно на себя в зеркало смотрит - трудный и спутанный. В ту ночь они опять засыпают вместе, практически залезая друг другу под кожу, купаясь в тепле и уюте, столь родном и далёком, а утром впервые за долгие годы просыпаются не по разные стороны кровати и не от приступов кошмара, а просто так. Вместе.