Падать в ночь

Эксперимент был интересным, в кои то веки. Кристаллы казались живыми, мыслящими, они существовали в магнитных полях так хорошо, так славно. Если долго вглядываться в их перемещения, можно уловить характер и вид деятельности каждого из них – настоящий городок в табакерке. Серьезно, вон один мечется вдоль «дорожных троп», словно опаздывает и тщетно пытается поймать такси, те двое плывут рядышком степенно, как пожилая пара, а какая-то резвая девчушка прыгает в резиночку, раз-два-три… И каждого «жителя» надо распознать, каталогизировать. Командир управлял кристальным городком с помощью тумблеров, сверяясь с циклограммой; вполоборота он наверняка заметил, что бортинженер висит в проёме и наблюдает, но ничего не сказал. А Первый, в свою очередь, старался не шевелиться и не отвлекать разговорами, тут одно неверное движение – и пиши пропало, многолетний труд ученых насмарку, не рассчитаешься. Приближение Второго Первый уловил не слухом – все равно станция днем и ночью шумит как старый трактор в сарае, – а каким-то внутренним чутьем, которое хочешь не хочешь, но вырабатывается у человека за много месяцев в невесомости. Движение ли воздуха, перемещения ли теней, улавливаемые боковым зрением… Неизвестно, откуда это берется, но прямо сейчас он точно знал, что Второй подплыл сзади. Ожидал касания руки, по-настоящему наслаждаясь этим приятным ощущением узнавания. Второй действительно положил руку ему на плечо, коснулся коленом бедра, и Первый в который уже раз отметил, что эти привычные в тесноте модулей толчки, тычки, случайные и неслучайные прикосновения сильно волнуют его с некоторых пор. Почему – он в глубине души знал, но признаваться себе не спешил. – Я тоже зависаю на этих кристаллах, – с тихим смешком сказал Второй и утянул его подальше от Командирских грозных очей. – Он уже заканчивает, время обедать. Когда цельный облик коллеги и друга стал восприниматься немного по-иному, деталями, каждую из которых хотелось рассматривать, касаться, ласкать – Первый не помнил. Может даже с самого времени их знакомства, или с назначения в экипаж? Высокий лоб, глаза, кажущиеся еще темнее из-за длинных ресниц, потрясающая эта улыбка, которая словно зажигает вокруг свет. То, как он двигается в околонулевой – совершенно свободно, будто всегда так жил. Любимая забава – переворачиваться вниз головой и так проводить весь день; вот ведь чертова идеальная вестибулярка. Тяжелый горячий голос, гипнотизирующий представительниц пресс-служб и всех женщин в ЦПК. Сейчас, уже обвыкнув в рутине рабочих будней, можно прислушаться к себе, разобраться, как реагирует тело и разум на каждую из этих деталей, вместе и по отдельности. И почему. А вот еще крохотная деталь – к воротнику форменной рубашки-поло пристал кусочек велкро, оставшийся от экспериментов. Первый протянул руку, отцепил его, коснувшись пальцами гладкой кожи, чуть смуглее, чем его собственная. И не удержался, не смог устоять, словно черт его дернул – провел костяшкой пальца вверх по шее, вдоль мышцы, вроде как ненароком, или убирая что-то; впрочем, тактильность была в порядке вещей в их экипаже: помощь, забота... Погладил еще раз, задев мочку уха, и мысленно дал себе пинка, да что за наваждение! Второй повернулся, но на его лице не было ни раздражения, ни озорства. Он не отшутился, не смутился, а просто смотрел, замерев – ну что же ты, говорил этот взгляд, что же ты, продолжай!.. И нет, совершенно точно не показалось. Они неплохо научились читать друг друга, никаких сейчас приколов. «Ох, да ты что ли тоже?..», – ошеломленно подумал Первый. – «Ты тоже!..». Второй, кажется, теперь хотел что-то сказать, но опустил глаза и отвернулся, отплывая. В груди полыхнуло, горячо ухнуло вниз, Первый подышал медленно и глубоко, удивляясь, как сильно его взбудоражил этот внезапно покорный взгляд. Долгая изоляция вдали от дома и семьи шутит свои шуточки в невесомости... И, похоже, с ними обоими. Случалось. Редко, но даже с самыми семейными случалось, особенно когда еще летали интернациональные женские экипажи, и когда экспедиции были по году и больше. Старшие коллеги рассказывали об этом тайком, в очень неформальной обстановке, а то и вовсе полунамеками. Конечно, медицинская комиссия ничего не знала, да и психологи были в неведении, хотя, разумеется, могли и подозревать. В узком же кругу летавших это не афишировалось, но особо и не порицалось: всякое бывает. Во враждебной среде организм реагирует по-разному. Некоторым психологически нужно – вот так. А морально-этические вопросы каждый решает для себя сам. Работать ведь потом еще... Кому-то удавалось сохранить дружбу и деловые отношения, кому-то нет. Ну, что ж, не бросать ведь полеты. Первый вспомнил, что как-то слышал краем уха, мол, если уж тебя «настигло наверху», надо сначала все-таки постараться включить голову и сто раз подумать, прежде чем хватать друг друга, как помешанные. Он не знал, следовал ли кто-нибудь этому совету. Остаток бортовых суток прошел как обычно. Если не считать время от времени накатывающего волной радостного предвкушения; теперь Первый не сомневался, что не будет отвергнут, если сделает шаг. С этим приятным ощущением он переставлял пробирки и датчики, разогревал консервы, заполнял таблицы, фотографировал, отжимался на тренажерах, и это чувство придавало обычным делам новые смыслы и оттенки. Можно было даже не смотреть на Второго, достаточно просто знать... Первый не думал о том, что будет делать дальше, и будет ли вообще. Не размышлял об этом, но как только Земля дала отбой, и Командир закрылся в своей каюте с ноутбуком и наушниками для наземной связи, полетел искать Второго. Нашел в дальнем лабораторном модуле, тот закрывал шкафы с приборами, аккуратно проверяя каждую задвижку. Он не повернулся, не улыбнулся, только выключил верхнее освещение и, помедлив, сказал: – К тебе. Первый спал в новом модуле, пристыкованном пару месяцев назад. Он еще выглядел как склад, забитый оборудованием, к тому же здесь хранились выходные скафандры. И пока не было камер... Второй проплыл мимо иллюминатора и личных вещей чуть дальше, туда, где притянуты к стенкам укладки и тюки с грузами. Первый может и вспомнил бы о толковом, в общем-то, совете – притормозить, подумать, – но Второй взял его за предплечье и коснулся губами губ, коротко, голодно. Пробуя, и словно спрашивая – теперь-то можно? Нужно, подумал Первый, необходимо. Он привычно уцепился ногой за одну из утяжек, чтобы не относило, подтолкнул Второго к чему-то более или менее мягкому и наконец сделал так, как хотелось: провел губами там, где трогал утром, по шее, до впадинки под ухом, вдыхая запах кожи, скользнул по линии челюсти, чуть сжал зубами красиво очерченную нижнюю губу. Целовал не спеша, то нежно, то не слишком. Чутко ловил ответную реакцию на настойчивые касания языка, немного отстранялся, наслаждаясь сбивающимся дыханием. Запоминал каждое мгновение, которых, он знал, на Земле уже не будет. Наверное, нужно было что-то сказать, да только мысли разбегались... В полумраке модуля трудно разглядеть выражение лица, но Первый чувствовал губами улыбку, и целовал, целовал ее. Второй придерживался рукой за край большой укладки и одновременно безуспешно пытался прижаться плотнее, словно растерял внезапно всю свою ловкость. Первый, уже слегка пьяный от этой возни, зафиксировался коленом, крепко удержал за плечи и с довольным изумлением понял, как сильно действуют на Второго эти новые острые ощущения. Наконец Второй обхватил его бедра и притерся сладостным движением, требовательно и жадно. Отчаянно захотелось сейчас иметь не только массу, но и вес, чтобы навалиться всем телом, надавить, втиснуть в какую-нибудь удобную горизонталь, и самому ощутить его тяжесть. Второй вдруг прервал поцелуй, запрокинул голову, тяжело дыша и сглатывая, потянул с себя футболку, отбросил, и она вспорхнула как птица. Первый провел ладонями по широкой груди и, желая еще больше контакта, оттянул вниз пояс шорт и проник пальцами под гладкую резинку белья. Горячая твердость, влажность кожи, дрожь мышц, восхитительно резонирующая с его собственной – наслаждение становилось невыносимым, закручивалось спиралью, так быстро... – Подожди... – шепнул вдруг Второй. Тормознуть себя сейчас было очень трудно, но Первый все же замер, прижавшись губами к жаркому виску. – Что? – пробормотал он. – Остановимся? – Нет, просто я… – Второй перевел дыхание и, воспользовавшись паузой, нетерпеливо дернул ремень его штанов. – Сейчас не выдержу, кажется. Дай мне… Ч-черт, здор-ровый ты какой… Он говорил глухо, отрывисто, сквозь зубы, но каждое слово вспыхивало у Первого под кожей пылающими разрядами. Контроль ускользал стремительно; как давно уже этого не было, и как замечательно ощущалось сейчас! Разрешить себе совершенно потеряться на несколько секунд, навязать жесткий ритм, целовать уже грубо, торопливо. Поймать и выпить до дна беспомощный стон, который теперь будет сниться в самых горячих снах, и соскользнуть следом; что такое сотни километров под ногами, когда можно упасть вот так – ошеломительно и сладко... Станция уже выплывала из тени, и луч солнца заглянул в иллюминатор, давая больше света. Первый глубоко вздохнул, чуть отодвинулся, отцепившись и перестав удерживать их обоих. – Салфетки у тебя где? – тихо спросил Второй. Его голос был теперь расслабленным и звучал гораздо мягче, чем обычно, совсем нежно; ух, как здорово, подумал Первый, это я с ним так. Показал рукой через плечо, и Второй кувыркнулся в том направлении, зашуршал упаковкой. Первый развернулся, тоже крутанувшись через голову, подумал: да, удобно, что нет гравитации, но вот в душ хорошо бы… Поймал брошенные в него салфетки и понял, что не может перестать улыбаться. Все эти чувства прямо здесь и сейчас стали составной частью цепи прекрасных событий, случившихся с ним: когда комиссия признала – годен, когда после долгих лет ожидания загрохотали где-то внизу двигатели, отрывая и унося его от Земли. Когда впервые увидел Землю в иллюминатор станции... Он тогда забыл как дышать – и, очнувшись, пил воздух маленькими глотками, осторожно, чтобы не захлебнуться этой внутренней радостной бурей. Он знал, что не пожалеет о том, что случилось сейчас, и видел – Второй не собирается жалеть тоже. Второй вообще перевернулся вниз головой, довольно ухмылялся, и выглядел так, будто совершил очаровательную шалость и рад этому. Первый подплыл ближе, коротко погладил пальцем подбородок, впадинку на щеке, светящуюся эту ухмылку, и прикрыл глаза, смакуя приятную истому во всем теле. – Я мыться, – шепнул Второй. – А ты спи.