Противный

      Сквидвард до сих пор не мог поверить во всё происходящее.       Как он помнил всю свою несчастную бикини-боттомвскую жизнь, он так же и помнит, что Спанч Боб вызывал у него отвращение. Чистое отвращение и неприязнь, обусловленная этой глупой жёлтой губкой, слыхом не слыхавшая что такое манеры и личное пространство. А это значило лишь то, что Сквид никогда и ни при каких обстоятельствах не забывал про этот факт.       Тогда почему он сейчас ощущал, как Спанч Боб целует его щёки?       Он прекрасно помнит тот раздражающий смех и нелепые анекдоты, вылетавшие у него из постоянно растянутых в широкой улыбке губ, но сейчас эти губы тревожно оставляли на его лице бесчисленные поцелуи, размазывая едва появившуюся слюну на уголках рта напряжённого Сквида, понятия не имевшего почему он позволял это делать с собой.       У Сквидварда плотно закрыты глаза, на веках которых он так же ощущал знакомую мягкость чужих губ, и даже так Сквид знал, что Спанч Боб улыбался слишком влюблённо, чтобы остановиться.       Наверное, Спанч Боб был слишком влюблён, чтобы осознать, что вызывает отвращение.       Поэтому он неспешно закрывает глаза и дышит Сквидварду прямо в нос, прежде чем слегка приоткрыть губы и придвинуться чуть ближе…       Спанч Боб целует Сквидварда прямо в щупальце, резко появившееся между их лицами, в ту же секунду им же быть оттолкнутым.       — Уйди, противный, — Сквидвард щурит глаза, не позволив Роберту нарушить дистанцию между ними. — Даже не смей.       Но в следующую секунду осьминог как ошпаренный отдёргивает щупальце от жёлтого лица, отлепив прилипшие к чужим губам присоски, и хмурится, наблюдая, как влажные капельки стекают с его присосок.       Так всё и было.       Сквидвард даже если и пытался оттолкнуть Спанч Боба, то эта противная навязчивая губка никогда не унималась и была готова целовать даже оттолкнувшее её щупальце, которым Сквидвард брезгливо размахивал в попытке избавиться от чужих микробов.       — Прошу… — Боб шепчет жалостно и отчаянно, возможно даже слишком для того, кому всякий раз запрещалось нарушать чужой комфорт. — Не отталкивай меня, Сквидди.       Сквидвард молчит. Очень напряжённо молчит, пока Спанч Боб подползал к нему всё ближе и ближе.       Он касается маленькими ручками обнажённого колена осьминога, не спуская глаз с нахмуренных бровей и скривившегося рта, и расплывается в боязливой улыбке.       — Я ж люблю тебя…       Сквидвард заглядывает Спанч Бобу в глаза и замечает в них промелькнувшую искринкой надежду. Замечает, как Спанч Боб начинал медленно поглаживать его колено и улыбался по простоте сердечной, по всей видимости ожидая чужой ласки.       — Я знаю.       Но даже если и знает, почему Сквидвард всё равно выглядел таким напряжённым, окутавшись угрюмым молчанием и насупившись как разбухшая чёрная туча?       — А ты меня?       Потому что Сквидвард слышал эти слова десятый раз за эту неделю.       — Любишь?       Сквидвард считал, что зря Спанч Боб возлагал на него все эти пустые надежды. Зря он донимал его всеми этими нелепыми вопросами, зря он лез к нему со своим тактильным голодом и мерзкими поцелуями…       Спанч Боб был ему противен.       — Я говорил тебе не задавать мне такие вопросы.       — Почему?       — Мне противно.       Сквидвард никак не хотел нести ответственность за чувства этого наивного мальчишки, безответно влюбившегося в него и морально домогавшегося, кажется, на протяжении всей его жизни. Он не хотел быть с ним нежным или мягким, поэтому иногда он был чересчур грубым.       Роберт замолкает, угасает точно так же, как и его надежды стать любимым. Он убирает руку и отводит померкший в печали взгляд, сжимая губы и ощущая, как защипало что-то в носу.       Его душа была хрупкой, как мартовский ледок, и Сквидвард вспоминал об этом только тогда, когда случайно проделывал в нём трещины… Ну вот опять.       — Иди сюда, — тихо срывается с уст осьминога, и он сам нарушает дистанцию между ними — берёт Спанч Боба за подбородок и целует.       Потребовалось несколько долгих секунд, прежде чем Спанч Боб опомнится и прижмётся ближе к Сквидварду, позволяя тому обласкать себя, как нуждающегося и беспомощного кутёнка.       Он крепче ухватывается за чужие плечи, жмурит глаза и шире открывает рот, когда движения Сквидварда становятся всё резче и резче — возможно, так осьминог пытался подавить отвращение, пока целовал эту противную губку.       И он будет подавлять его почти до самого рассвета, когда Спанч Боб в исступлении будет под ним извиваться и признаваться в горячей любви, а Сквидвард ответит лишь молчанием или хриплым рыком, и даст себе волю быть грубым с ним до тех пор, пока не взлюбит чужие стоны и отвратный тонкий скулёж.       И только под конец усталый Сквидвард позволит себе посмотреть на спящую губку в его постели, вспомнит все те ласковые до мерзости поцелуи, скручивающие спиралью живот, и то ли сумбур его спутанного сознания, то ли невыносимая усталость, но Сквидвард запомнит, как сквозь нескончаемый поток своих хаотичных мыслей поймает себя на том, что считал Спанч Боба… милым.