За бархатом занавеса.

Гул, стоящий в помещении, неприятно бил по ушам, заставляя слегка кривиться и морщиться от многообразия различных звуков, начиная от равномерных ударов балетных пуант об деревянный пол, а заканчивая писклявыми возмущениями, что без перерыва исходили от молодой, но уже зазнавшейся Примы этого оперного театра. При входе в зал, где в данный момент проходила одна из множества репетиций, в нос моментально ударяло странное сочетание запахов: тальк, которым балерины обильно присыпают пуанты, пот, запах которого, казалось бы, уже должен был въесться в стены этого зала от постоянных физических тренировок танцевальных групп, и сладкий, даже до скрежета зубов приторный, женский парфюм, которым не жалея поливала себя юная Прима. Во всем этом мракобесии различных запахов, звуков и быстрых сменяющих друг друга картинок спектакля, что с бешеной скоростью мелькали перед глазами, было свое очарование. Вся эта суета была привычным делом перед очередной громкой премьерой в стенах лондонского театра «Хогвартс». Из года в год, из одного спектакля в другой, эта суета не заканчивалась, а, казалось бы, даже набирала силу. Неважно, ставили мюзикл или оперу, балет или моноспектакль, уморительную до колик в животе комедию или же, наоборот, разрывающую душу на кусочки трагедию — волновались всегда одинаково. Балетная труппа уничтожала свои ноги изнурительными тренировками, стараясь довести все прыжки и пируэты до идеала, до золотого стандарта. Каждому из танцующих, кому позволили хоть пару секунд блистать на сцене, было абсолютно наплевать на последствия таких мучительных тренировок: кровь можно смыть, раны и глубокие подкожные мозоли рано или поздно пройдут, а вот шанса еще раз станцевать на такой сцене, уже может и не быть. Хористы часами распевались, прогоняя свои партии, временами забывая про еду или сон, напрягая связки, стараясь раскрывать новые грани своего голоса, ведь арии должны быть бесподобны. Костюмеры искололи все пальцы, стараясь создавать костюмы для выступлений без единого изъяна. Пытались достать дорогостоящие ткани и тесьмы, дабы украсить ими подолы восхитительных пышных платьев, которые своей красотой отсылали нас к началу восемнадцатого века. Администрация и руководство чутко следили за тем, чтобы каждый выполнял свои задачи надлежащим образом, не допуская ни единой ошибки. Все они — единый механизм, трудящийся пчелиный улей, который попросту не имеет права на ошибку. Это понимал каждый, кто хотя бы на мгновение переступал порог величественного здания театра «Хогвартс». Нынешний директор театра — Альбус Дамблдор — довольно высокий мужчина, преклонного возраста с длинной бородой, достающей ему до груди, и в старом, но от того не менее статном, темно-коричневом костюме тройка, медленно прошел в зал, пристально наблюдая за ходом репетиции. На сцене, выложенной из отполированных дубовых досок, за которыми спереди пряталась ниша для оркестра, прыгали балерины, стараясь верно попадать движениями под каждый взмах дирижера. Строгая и холодная Минерва МакГонагалл — профессор по классу балета — буравила взглядом своих подчиненных, кривя и поджимая губы, если кто-то не достаточно старался. Женщина держала длинную черную трость в своих сухих морщинистых руках, ударяя предметом по дереву пола, в случае шума или ошибок. Увидев директора, черты лица Минервы слегка смягчились, и женщина уважительно склонила голову, приветствуя Альбуса. Дамблдор широко и очень по-доброму улыбнулся, кивая профессору Макгонагалл в ответ. Он работал с Минервой очень долгое время, и женщина еще ни разу не подвела его. Случись что, Альбус бы не раздумывая пошел за советом именно к Минерве. — Я не буду петь, пока эти тощие мыши не перестанут врываться в мое личное пространство своими плясками! — высокий писклявый голос отражается от стен зала, заставляя Альбуса перевести взгляд с МакГонагалл на центр сцены, где, недовольно сложив руки на груди, стояла молодая Прима, чей голос нещадно пытался разорвать всем барабанные перепонки. — Мисс Паркинсон, я попрошу вас… — строго начала Минерва, ударяя по полу ножкой трости. Молодая Прима и слушать не желала, мигом загораясь, словно спичка: — Я не желаю слушать оправдания! — взвизгнула Паркинсон, обиженно надувая губы. Со стороны Пэнси была похожа скорее на избалованную юную графиню, чем на состоявшуюся в должности Примы молодую девушку, заполучившую это звание упорным трудом. Несмотря на свой гнусный характер и противный нрав, Пэнси отличалась ярым трудолюбием. Чтобы добиться статуса Примадонны, совсем еще молодая и зеленая хористка Паркинсон распевалась, училась и прыгала на сцене по восемнадцать часов в сутки, ни разу не пожаловавшись на усталость. От того, к нынешним капризам мисс Паркинсон все относились с терпением и пониманием, осознавая, что девочке просто нужно немного наиграться, всеми фибрами души почувствовать свою значимость и важность. — Мисс Паркинсон, — мягко начал Альбус, быстрыми шагами поднимаясь на сцену. — не будьте так критичны к этим прелестным танцовщицам! Уверяю, дамы совершенно случайно толкнули вас. — добродушно говорил директор, аккуратно сжимая в своих крупных и теплых руках маленькие ладошки Пэнси. Паркинсон сначала смерила грозным взглядом мужчину, но после выдохнула и улыбнулась уголком рта, успокаиваясь. Альбус всегда разговаривал с девушкой как с равной, вне зависимости от ее статуса в стенах этого театра. — Дорогие друзья, коллеги! — отпуская руки Примадонны, громко проговорил Альбус, разворачиваясь лицом к присутствующим. — Хочу вам сообщить, что слухи о моей отставке, которые вы уже наверняка прочли в газетах, вовсе не слухи! — слова директор вызвали у толпы вздохи удивления, после которого последовала гамма тихого и зудящего шепота. Альбус, глянув куда-то в зрительный зал, подал приглашающий знак рукой. После этого на сцену поднялась пара людей: высокий и худощавый темноволосый мужчина средних лет, с красивыми, даже острыми, чертами лица и пронзительным взглядом темных глаз, облаченный в черную рубашку и идеально выглаженные черные брюки, идущий под локоть с женщиной, вероятно, его ровесницей, с пышными темными кудрявыми волосами, на висках ее пробивалась ранняя седина, черты лица были явно аристократичными. Женщина смерила всех тяжелым взглядом и поджала пухлые губы. Пара выглядела статно, лощено и дорого, явно подчеркивая свой статус и происхождение. Встав подле Альбуса на сцене, мужчина что-то быстро шептал на ухо своей спутнице, отчего на лице у той расплылась широкая улыбка, а в глубоких карих глазах заплясали искры. Женщина, стараясь скрыть свое смущение, начала очень усердно теребить юбку своего свободного длинного черного платья, не поднимая глаз на своего спутника. Мужчина лишь улыбнулся, переводя взгляд на Дамблдора. — Я ухожу на пенсию. — подвел черту Альбус, разводя руки в стороны. — Поэтому, хочу познакомить вас с новым руководством. — Дамблдор указал рукой на пару, стоящую сбоку от него. Услышав эти слова, они быстро выпрямились и уставились на толпу людей, стоящих на сцене и наблюдающих за каждым их действием. — мистер Том Реддл и миссис Беллатриса Лестрейндж — новые хозяева нашего театра! — презентовал Дамблдор пару, начиная хлопать. Том галантно поклонился, не убирая с лица натянутую улыбку. Толпа разразилась громкими аплодисментами. — Фамилии у них разные, так она еще и «миссис»! — в гуле аплодисментов начались слышаться подобные шептания. — Да, так они еще и флиртуют! — хихикнул кто-то в ответ. Когда шум аплодисментов и свиста затих, мистер Реддл, предварительно откашлявшись и поправив рубашку, вышел вперед, осматривая толпу. — Рад познакомиться с вами. — кивает Том, слегка кланяясь. — Думаю, мы продолжим с вами работать в том же ритме, в котором вел вас мистер Дамблдор. — мужчина учтиво кивнул в сторону бывшего директора, стоящего не так далеко. — Я слышал о том, что здесь выступает звезда нового оперного мира — мисс Паркинсон — Примадонна? — последние слова Том говорил на выдохе, шипя, практически по-змеиному. В толпе снова послышался шепот. Беллатриса, глядя на происходящее, скривила губы и показательно вздернула подбородок. — О, да, я бы хотела насладиться чудесным пением нашего юного дарование. — высокомерно протянула Лестрейндж, медленным шагом подходя к Реддлу. Глаза Паркинсон заблестели множеством искр, отчего девушка возбужденно начала жестикулировать, не прекращая улыбаться. Пэнси, не почуяв сарказма от новой директрисы, искренне и восхищенно затараторила: — Мистер Реддл, я могу спеть! Если вы не против, то я могу спеть для вас и миссис Лестрейндж! — восторженно верещала Пэнси, чуть ли не прыгая на месте. Девушка обожала, когда ее заслуги оценивали по достоинству, со всей подобающей лестью. — Конечно, мисс Паркинсон, я был бы счастлив услышать ваше пение. — усмехаясь, протянул Реддл, складывая руки на груди и, казалось бы, совершенно не обращая внимания на угрюмую и поникшую Беллатрису. — Маэстро! — рявкнула Пэнси, подходя к краю сцены — Арию из третьего акта, пожалуйста. — кивнула Прима, поправляя свои короткие черные волосы. — Мисс, ваше слово — для меня закон. — защебетал Флитвик, стуча жезлом по пюпитру, привлекая внимание музыкантов. Спустя мгновение помещение наполнилось звуком великолепной игры симфонического оркестра. Нотный водопад, выходящий из-под пальцев пианистов, сливался в необычную и нежную гармонию с шелестом струн арфы и завыванием смычка, танцующего на струнах скрипки. Услышав знакомый мотив, Пэнси выпрямилась и сделала глубокий вдох. Толпа моментально затихла, боясь издать лишний звук или писк, чтобы не разозлить Примадонну. Лишь один мужчина, стоявший на шаг впереди всей толпы, сжав руки в замок, с улыбкой наблюдал за молодой Примой. Блейз Забини — главное меццо-сопрано всего театра, был самым близким человеком для Пэнси, оберегающим и защищающим ее на протяжении всей карьеры в театре. Бросив беглый взгляд на Блейза, Пэнси улыбнулась и тут же отвела взгляд в зал, возвращаясь к роли. — Думай обо мне, думай обо мне с нежностью, — громко начала Паркинсон, растягивая гласные и не прекращая улыбаться, расставила руки в стороны. — Когда мы расстанемся. — протянула Паркинсон, вызывая улыбки на лицах стоящих рядом людей. Блейз же не переставал с искренним восхищением смотреть в сторону Пэнси. Девушка улыбалась, закрывая глаза, чутко вслушиваясь в заученную мелодию, которую потрясающе играл оркестр. Паркинсон снова делает глубокий вдох. — Вспоминай меня время от времени, — пела Пэнси, стараясь не коситься взглядом на директоров, чтобы не чувствовать дикого волнения. Девушка до дрожи в ногах боялась не оправдать их ожиданий. — Пожалуйста, обещай, что будешь пытаться. — потянула Паркинсон, уже готовясь сделать новый вдох для куплета, как вдруг ее прервал резкий шум за спиной. С непередаваемым грохотом сзади Паркинсон приземлилась деревянная балка, что до этого находилась под карнизом кулис, сбросив вместе с собой еще и пару мешков с песком, который благополучно рассеялся по площади сцены. Толпа начала кричать и паниковать, а Пэнси, только обернувшись, истошно взвизгнула, подлетая к Блейзу и стараясь укрыться в его объятиях. Мулат лишь молча прижимал к себе дрожащую девушку, напряженно смотря наверх, где было сценическое оборудование. — Он здесь! — вскрикнула рыжая балерина, обнимая себя за плечи, и испуганно озираясь по сторонам. — Пожиратель смерти здесь! — крикнула Джинни, отчего толпа начала паниковать еще сильнее, стараясь сбежать со сцены как можно быстрее. — Тихо! — рявкнул Альбус, стараясь успокоить бывших подчиненных. — Это легкое недоразумение. Где Филч? За оборудованием должен следить он! — гаркнул Дамблдор, тяжелым взглядом ища худощавую фигуру Аргуса. — Легкое недоразумение? — шумно возмутилась Паркинсон, вылезая из объятий Забини — Это происходит уже несколько месяцев! Вы ничего с этим не сделали! — возмущалась Пэнси, тыкнув тонким пальцем в грудь Альбусу — И вы тоже ничего не сумеете с этим сделать! Я не собираюсь петь в этом театре, пока здесь будут происходить подобные «легкие недоразумения»! Пошли, Блейз. — самодовольно фыркнула Пэнси, поспешно удаляясь со сцены. Забини лишь молча последовал за девушкой, смерив недовольным взглядом бывшего директора. — Что здесь происходит? — удивленно спросила Беллатриса, оглядывая масштаб ущерба. Дамблдор лишь склонил голову, мельком улыбаясь. — Вы все узнаете. Поздравляю с приобретением! — чересчур радостно воскликнул Альбус — Меня не ищите, я буду в какой-нибудь старой английской деревушке. — натянуто улыбнулся бывший директор, сходя со сцены. Том лишь распахнул глаза, не веря увиденному и услышанному. Размеренный стук каблуков вывел новых директоров из транса. Реддл поднял голову и столкнулся взглядом с холодными светлыми глазами МакГонагалл. Минерва поджала губы и продемонстрировала новому руководству конверт, на котором вместо печати был пересеченный змеей черный восковой череп. — Вам письмо. — сухо констатировала МакГонагалл, протягивая конверт Реддлу. Том выдернул письмо из рук Минервы, быстро разрывая конверт. Он мельком пробежался глазами по строчкам и возмущенно фыркнул. — Прочитай вслух, дорогой. — промурлыкала Беллатриса, не замечая, как Том дернулся от слова «дорогой». — Это просто какой-то абсурд. — не веря прошептал Том, снова и снова пробегая глазами по строчкам. Прокашлявшись и напоследок вновь взглянув на письмо, надеясь, что его содержание изменится, мужчина начал читать: «Мистер Реддл, миссис Лестрейндж, рад приветствовать вас с стенах моего театра! Надеюсь, у нас с вами будет как можно меньше несогласий в вопросах устройства и работы этого театра. Уж простите меня за такой неподобающий для знакомства перформанс с декорациями. Не могу слушать визги мисс Паркинсон, которые почему-то в этих стенах прозвали пением, достойным титула Примадонны. Мои требования остаются такими же: вы обязаны оставлять пятую ложу пустой во время каждого спектакля, безукоризненно менять все то, на что я укажу и, конечно же, высылать мне ежемесячное жалование в размере двадцати пяти тысяч фунтов — столько платил мистер Дамблдор, но вы, конечно, можете платить больше. С наилучшими пожеланиями, ваш покорный слуга. П.С. » Когда Реддл закончил читать, зал погрузился в гробовую тишину. Даже пару минут назад вопившие от страха балерины замолчали, крепко прижимаясь друг к другу. Труппа начала переглядываться и потихоньку начинать перешептываться, изредка глядя в сторону новых директоров. — Его театра? — прошипел Том, сминая письмо в руках. — Минерва, объясните же, что это значит! — рявкнул Реддл, подходя к нервничающей Беллатрисе. — То и значит. — холодно отозвалась МакГонагалл. — Во всех старых зданиях есть свои приведения. Наш театр не стал исключением. Призрак приветствует вас, и я не советовала бы его разочаровывать. — хмыкнула женщина и медленным шагом, опираясь на трость, зашагала в сторону, чтобы осмотреть своих воспитанниц. — Если мисс Паркинсон ушла, то кто тогда будет петь вместо нее? Где дублерша? — нервно говорит Лестрейндж, теребя юбку. — У мисс Паркинсон нет дублерши! — вымученно выдохнул Флитвик, опираясь на парпитуру. — Что это значит? — возмутился Реддл — Спектакль уже завтра, а у нас нет главной женской роли? — продолжал возмущаться мужчина, озираясь по сторонам. — Придется возвращать деньги за билеты… — устало выдохнула Беллатрисса, театрально подставляя ладонь ко лбу. — Мисс Грейнджер может спеть. — отрезала МакГонагалл, держа под руку худую юную девушку в балетной форме. — У нее был чудесный и весьма искусный учитель. — Танцовщица? — презрительно поморщилась Лестрейндж, кривя губы. — Грейнджер? — Том свел брови к переносице. — Вы, случайно, не родственница Джона Грейнджера — пианиста? — поинтересовался Реддл, недоверчиво оглядывая угловатую фигуру девушки: совсем юная. — Да, он мой отец. — тихо прошептала Гермиона, опуская голову. Девушка жутко волновалась. — Кем же был ваш великий учитель? — с явным сомнением в голосе поинтересовалась Беллатриса, складывая руки на груди. — Если честно, то я не знаю, миссис Лестрейндж. — понурив голову сказала Гермиона, чувствуя, насколько глупо и абсурдно это выглядит со стороны. — Что значит, вы не знаете? — гадко усмехнулась женщина. — Дайте девочке спеть. — настаивала Минерва, продолжая держать Гермиону за локоть, аккуратно и практически незаметно, поглаживая своими сухими пальцами нежную девичью кожу. — Пусть поет… — устало махнул рукой Реддл, делая несколько шагов в сторону. Гермиона несколько мгновений не хотела выходить в центр, жутко нервничая: она танцовщица, а не певица. Паркинсон растерзает ее, как только узнает обо всем. Смирившись со своим положением, Грейнджер делает шаг вперед и кивает Флитвику, давая понять, что она готова начать. Девушка делает глубокий вдох и начинает: — Думай обо мне, думай обо мне с нежностью, — с поразительной нежностью, грацией и чувством такта начала Гермиона. Ее голос шел на огромном контрасте с тяжелым и низким голосом Пэнси, и был похож на пение соловья. — Когда мы расстанемся. — аккуратно и удивительно искренне протянула Грейнджер, слегка улыбаясь, ловя на себе гордый взгляд Минервы. — Мисс Грейнджер будет петь. — прервал исполнение Реддл, чья улыбка не сходила с лица. — Нам не придется возвращать билеты! — радостно заявил мужчина, хлопая в ладоши. Гермиона же лишь смущенно потупила взгляд в пол, кивая в знак благодарности. Девушка еще не могла свыкнуться с мыслью о том, что ей только что доверили главную роль в завтрашнем спектакле. О, Боги, ее учитель будет гордиться ей.