ᴛʙои ᴄᴛоны - ʍои ноᴛы

      В музыкальной комнате уже горел свет, когда Феликс пришел туда. Он был даже не удивлен этому факту. В принципе, направляясь сюда, он знал, что его парень будет тут. Сидеть за величественным роялем, перебирая длинными пальцами клавиши, тихо подпевать и пересчитывать в голове каждую ноту. Снова, снова, снова и снова. Две недели подряд. Даже обидно как-то.       — Ты здесь, — утверждает хмуро Феликс, запирая за собой дверь, чтобы никто их не потревожил. — Так и знал, что ты будешь безвылазно сидеть тут.       Хенджин устало пожимает плечами, не отрывая взгляда от клавиш ни на секунду. Феликса это бесит просто неимоверно. Бесит гребанный конкурс, к которому Хван так усердно готовится. Бесит гребанный перфекционизм его парня к музыке. Бесит разлука в две недели. Бесит состояние Хенджина. Все бесит. Сколько можно вообще? Они планировали спокойно жить с периодическими выступлениями Хенджина на концертах и с ежемесячными лекциями Феликса по научным открытиями. Они планировали завести семью и наслаждаться друг другом. А в итоге? А в итоге Хенджина упросили выступить на каком-то там пипец важном конкурсе талантов, и теперь он живет в этой комнате вторую неделю подряд. Хорошо, если находил время на поесть.       — Хенджин, — строго начинает Ли, приближаясь к парню. Ему даже больно смотреть на него. Всегда прямая спина сгорблена, а мышцы напряжены до предела. Даже цвет лица стал бледнее. — ты так совсем запустишь свой организм. Разве ты не хотел ребенка? Как с такими условиями ты собираешься заботиться о нем? Ты омега, как бы не пытался отрицать это, и твой организм страдает.       — Прекрати, — в голосе слышно боль, усталость и отчаяние. И Феликсу сердце колит из-за этого так сильно, что вот-вот и разорвется на части. — Я должен, Ликс, понимаешь? Я должен!       — Да никому ты не должен, черт побери!       Феликса окончательно срывает. Все его терпение, и так держащееся на добром слове, вмиг улетучивается. Он подскакивает к музыкальному инструменту, вздергивая омегу за руку наверх. Хенджин слышит, как крышка захлопывается с громким стуком, когда его поясницей вжимают в деревянную поверхность, а перед лицом вырисовывается обеспокоенное и злое лицо его альфы. Миндаль горечью оседает на языке, обволакивая легкие тисками так, что Хенджин почти не может дышать. От Феликса исходит опасность. Он гневно и загнано дышит, пока его глаза наливаются алым, но не выпускает пару из рук. Когда часы перестают тикать, Хенджин с ужасом понимает, что делает его парень.       — Ф-феликс! Ты не можешь злоупотреблять своей способностью!       Но альфа лишь усмехается ему нагло в лицо и целует. Жадно и так остервенело кусая губы, с удовольствием слизывая капли крови. Он накрывает ладони пары на своей груди, не оставляя больше и шанса оттолкнуть себя. Прижимается еще ближе, больно впечатывая в рояль.       — Знаешь, — серьезно начинает младший, отрываясь от истерзанных губ. — я считаю, что лучшим применением моей способности будет совместное времяпровождение с тобой. Мы не виделись две недели, а ты выглядишь так, словно собираешься не на конкурсе выступать, а в иной мир отходить.       Хенджин краснеет. Он пытается отцепить от себя пробегающиеся щекоткой по ребрам ладони, пробирающиеся сквозь слои одежды прямиком к горячей коже. Он правда старается остановить возлюбленного, прекратить все сейчас. Но время остановлено специально для них двоих. Только для них одних.       — Феликс, — совсем тихо и так жалобно, но Ли слышит. Слышит и действует менее аккуратно, как хотел до этого. Резкими движениями развязывает все, что можно развязать, дергает ткань в стороны и отшвыривает ее куда-то на пол, стремясь оставить изнывающее от ласк тело и вовсе без этих ненужных тряпок.       Дрожащими руками Хенджин цепляется за широкие плечи, позволяя делать с собой все, что только захочет младший. Ему неловко это признавать, но он тоже безумно скучал. Винил себя в том, что слишком боится брать ответственность за свои слова, действия, мечты и стремления. Он так необдуманно сказал Феликсу, что хотел бы завести с ним ребенка, а после испугался своих же слов и загоревшихся глаз Ли. Предложение о конкурсе он сначала даже отклонял, а после решил согласиться, чтобы разгрузить свои мысли. Но все дошло до того, что он закрылся здесь, наедине с роялем, оттачивая одну и ту же мелодию до совершенства, боясь проигрыша. Он боялся стать плохим родителем, боялся этой ответственности, боялся, что Феликс мог бросить его сразу после беременности, что больше будет ему не нужен. Так сильно загнался, что даже забывал поесть, перебирая клавиши каждую секунду. Он мог сыграть эту мелодию с закрытыми глазами, но все равно сидел на обрамленной бархатом табуретке.       Ладони нежно оглаживают изгибы, избавляя от одежды. Феликс накрывает губы возлюбленного поцелуем, на этот раз ласковым и нежным, передавая всю любовь, с легкостью подхватывая под бедра и усаживая на лакированную поверхность. Холод бежит по коже стаей мурашек по позвоночнику сверху вниз, когда альфа аккуратно укладывает его спиной на рояль, нависая сверху. Поцелуи перетекают с губ на длинную шею, оставляя после себя мокрые дорожки, обдуваемые разгоряченным воздухом. Губы плывут по нежной коже, обхватывая каждый открывшийся миллиметр, пробираясь все ниже и ниже, пока проворные пальцы с бедер не перетекают к самому сокровенному месту. Феликс оставляет поцелуй на гладком животике, размазывая меж пальцев текущую омежью смазку. Он выпрямляется, наслаждаясь открывшимся видом. Краснеющий от смущения и возбуждения Хенджин с разведенными в стороны бедрами смотрится так прекрасно, что захватывает дух.       Нежная улыбка расцветает на губах, когда омега тянет к нему руки. Альфа скидывает свою рубашку на пол, расправляется с ремнем на штанах и отбрасывает их в ту же сторону, но так медленно, словно специально мучает и растягивает момент. Хенджин перед ним такой открытый и нуждающийся. И Феликс не собирается заставлять его ждать слишком долго. Он понимает и все чувствует, чувствует, что это то, что хоть немного расслабит омегу и приведет в нормальное состояние. Поэтому входит аккуратно и медленно в нуждающееся нутро, заполняя лишь на половину.       Хенджин закусывает губы и жмурит глаза, с силой сжимая альфьи плечи, принимая горячий орган. Возбуждение течет по венам, туманя разум. С каждым аккуратным, но нетерпеливым и глубоким толчком его ломает изнутри настолько, что слезы брызгают из глаз.       — Я люблю тебя, — срывающимся шепотом произносит омега, заливаясь слезами. — Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю, люблю…       Феликс покрывает его щеки поцелуями, слизывая каждую выступающую слезинку, неторопливо входя под нужным углом. Пальцы находят чужие и сжимают в замочек. Движения ускоряются, топя в страсти и любви их обоих.       — Интересно, — хрипло выдыхает на ушко, прикусывая мочку. — Если у нас родится ребенок, то чьи он способности унаследует?       Глаза широко распахиваются на очередном глубоком толчке, и Хенджин почти не соображает, скользя по лакированной черной поверхности, преобразовывая все доступные мысли лишь в стоны.       — Т-ты не посмеешь сделать это сейчас.       Но Феликс лишь усмехается, оставляя на зацелованных губах легкий поцелуй. Он ускоряется, сжимая в ладонях омежьи бедра, подводя каждого из них до экстаза. Конечно же нет.       Сперма течет по бедрам, когда Хенджин приходит в себя. Его живот тоже залит ею, и он пытается хоть немного пошевелиться, чтобы окончательно очнуться, когда низ его живота накрывают две ладони, трепетно прижимаясь к самому слабому месту. Глаза Феликса наполнены таким необъяснимым теплом, и Хенджину становится стыдно за все сомнения в своей голове на его счет.       — Я хочу от тебя детей, — признается тихо альфа, с нежностью оглаживая накрытый участок. — Но я также хочу, чтобы в первую очередь этого желал ты. Мы можем не торопиться. У нас еще полно впереди времени, если тебе нужно к этому подготовиться. Я люблю тебя, Джинни, и никого дороже тебя у меня нет.       В молчании они приводят друг друга в порядок, когда Хенджин замечает, что часы все еще стоят на месте и не идут. Он оборачивается к альфе, неловко перебирая свои пальцы.       — Я бы хотел ребенка от тебя, но я боюсь, — Феликс поднимает голову, встречаясь с тревожным взглядом возлюбленного. — Боюсь, что не смогу стать для него хорошим родителем. Что брошу его, как тебя, заперевшись наедине со своими мелодиями.       — Я уверен, что ты станешь самым лучшим папой. Уже потому, что ты даже сейчас переживаешь и заботишься об этом нерожденном ребенке, солнце. Я буду рядом, буду помогать и поддерживать. Если тебе нужно будет побыть наедине со своими мыслями и этим треклятым роялем, то я пойму. И он или она тоже поймет. Только не закрывайся от нас, ладно? Ведь мы будем любить тебя.       Хенджин тянется к нему, и Феликс обнимает его так трепетно и осторожно, словно хрупкий хрусталь. В его руках заключен целый мир. Живой и такой любимый, что ему не хватит слов, чтобы описать все те чувства, что он испытывает рядом с ним. Хенджин и его музыка — исцеление Феликса. Его маленькая тихая гавань, бесповоротно покорившая пять лет назад.       Хван — выдающийся музыкант. Под его рукой каждый инструмент пел чарующие мелодии, разгоняя все плохие эмоции и мысли людей. Он пленил Феликса своей игрой на рояле, когда альфа особо нуждался в спокойствии. Их встреча перевернула весь мир вверх дном, и Ли не оставалось ничего, кроме как искать встречи с ним еще.       Время продолжает свой ход. Но Феликс не разрывает объятий, держа так крепко, чтобы не осталось никаких сомнений.       — Я люблю тебя. И ты справишься. Обязательно справишься. Мы справимся.