Леди Бурлеск

Это была одна из незаметных сторон его жизни. Хотя нельзя было сказать, что он пытался её скрывать. На самом деле, жизнь знаменитостей такова, что они всё время на виду лишь друг у друга. И вряд ли будут выдавать секреты, циркулирующие в их звёздной тусовке, широкой публике на обозрение. Если, конечно, кто-то не посулит за это хороший куш. А тех, кто готов выложить за это хороший куш, не так уж и много… Ночной клуб “The Box” в Нью-Йорке на Манхеттене уже давно слыл притчей во языцех не только среди богатых и знаменитых, но и среди обычных людей. Правда, простым людям попасть было туда не так уж и просто: провести ночь в этом злачном и наполненном шокирующей экстравагантностью месте было удовольствием недешевым. Стоимость столиков в “The Box” доходила до 6.000 долларов. Но, как говорится, интерес и досужее любопытство, умело подогреваемое слухами о полночных шоу с эротико-порнографическим уклоном, делали своё дело. Клуб никогда не был пуст. Скорее весьма полон. Здесь в разное время побывали многие знаменитости, включая Эмму Уотсон, Руперта Гринта, Сьюзан Сарандон. Последнюю, к слову сказать, облил рвотными массами актер-травести из одного такого полночного шоу. И это тоже было частью развлекательной программы… Откровенные грязные номера, переходящие любые рамки дозволенного. Обитель наигранной страсти, стриптиза (прямого и обратного), порока во всех его проявлениях, приват-номера – всё для зрителей за их же деньги. Развлечение в час полночной грусти и повод выложить кругленькую сумму – этим славился “The Box”. И, если бы не раскрученная популярность, его можно было бы назвать просто борделем. Ближе к полуночи выступления гимнастов, акробатов, бурлеск-номера всегда переходили в нечто более откровенное. Те, кто желал пощекотать себе нервы (и не только), оставались до утра… Алан Рикман уже точно не помнил, когда это всё началось в его жизни. Эти посещения “The Box”. Но он совершенно точно не упускал возможности посетить этот клуб. Он помнил только то, как однажды его, как и многих других, повлекло туда банальное любопытство, желание увидеть то, чего он никогда не видел. И, хотя его жизненные вкусы и предпочтения разительно отличались от того сорта увеселений, которые мог предложить ему “The Box”, любопытство оказалось сильнее. Наверное, Алан и не заметил, как однажды оно превратилось в пристрастие. Или способ расслабиться. Он помнил, как попал в это маленькое, обитое театральным красным бархатом пространство примерно в 2007-ом, или, может, чуть позже. Сцена с красным занавесом, прожектора, начищенный до блеска коричнево-желтый паркет, маленькие столики по периметру, балюстрада второго этажа, скрывающего приватные зоны – от всего этого веяло заманчивой респектабельностью и скрытой перчинкой. Музыка, клубы дыма на сцене, кабареточная певица в ослепительном блеске на сцене… Стриптиз в порочном лоске и полусне… Ах, да! Он едва не забыл, что пришёл сюда не один. А с Римой. И даже с её сестрой. Хотя в такие заведения обычно ходят поодиночке. «А эта девочка хороша… - подумал Рикман, отпивая белое вино из бокала, пока его спутницы со скучающим видом жуют фирменные стейки. – Пожалуй, нужно прийти сюда одному…». Но Рима боится отпускать его одного. Или он боится однажды сорваться… Всё так призрачно в его голове. И тает, будто туман. … Развлечения для взрослых. Они всегда бывают такими. Леди Бурлеск. Однажды она танцует для него одного. Соблазнительная мулатка в легкой шифоновой вуали, усыпанной ослепительными сверкающими стразами. Пластика и грация в каждом её движении – и она умело демонстрирует свои прелести. Рикман сидит в бархатном кресле с каретной обтяжкой. Приватный танец Леди Бурлеск на подсвеченной платформе становится всё более и более плавным, текучим. Алан хотел видеть её такой… Он упускает тот момент, когда она, как пантера, опускается на пол и соблазнительно-грациозно подползает к нему на коленях. Его руки покоятся на бархатных подлокотниках, когда она позволяет себе «недозволительную дерзость» и разводит руками его ноги. Он абсолютно одет: на нем белая рубашка, как всегда, с расстёгнутым воротом, и серые брюки. А она – едва ли одета, покрытая этой дымчатой, невидимой тканью со стразами, подчёркивающими изгибы её женственного, экзотического тела. Она не спешит и, не переходя дозволенные границы, приподнимается. И садится на Рикмана верхом. Так, что её лицо возвышается над его лицом - и она запускает пальцы в серебристые волосы на его висках. Какая очаровательная картина в этом полутемном приватном зале… Смотреть в его невозмутимые, нежные глаза так приятно. Её глаза обрамляют стреловидные, длинные, искусственные ресницы. Часть сценического образа и бурлескной театральности. Это так контрастирует с природной естественностью Рикмана – с его белой кожей и мягкими морщинками вокруг глаз… В естественности – подчеркнутая эротичность. И ничего более. Кабаре – это тоже мир театра. Но Алан словно возвышается над ним сейчас. И обращает его в жизнь… Леди Бурлеск всё ещё смотрит на него, пока звучит музыка… Её пухлые, мясистые губы, наконец, целуют его, бесстыдно залезая языком Алану в рот. «Маленькая шлюшка…», - думает он. И чувствует, как этот язык, лаская, передает ему маленький, уплощенный шарик, похожий на таблетку. Легкое волнение заставляет Рикмана встрепенуться – но Леди Бурлеск спешит его успокоить, оторвавшись от его губ: - Не беспокойтесь, - говорит она странным бархатным голосом. – Это не дурь. Мы не даём клиентам дури без их на то согласия… Это лишь для того, чтобы вы почувствовали себя уверенно... - Охх! - срывается вздох с его губ, как только её соблазнительная улыбка даёт ему понять всё… - Меня предупредили, - склоняется она к самому его уху, - чтобы я была с вами особенно нежна и деликатна… «На что ты ещё сегодня пойдешь, Рикман, - спрашивает он сам себя в мыслях. – Может быть, лучше было бы…». Он не успевает домыслить, ибо чувствует, как её рука принимается ласкать его в районе ширинки. И это, почти запретное прикосновение пока ещё не к его плоти, но к его промежности через грубую ткань брюк, обволакивает сознание Алана – и он запрокидывает голову на спинку кресла, прикрыв глаза и уступая подавляющему волю соблазну… - Fuck… - вдруг проговаривает необыкновенный, чувственный, глубокий, богатый оттенками и такой узнаваемый голос Рикмана. – Just take it in your mouth… Резким движением она расстёгивает его ширинку… Её губы вокруг его плоти – это следующее, что он чувствует. И – о, «следующее преступление!» – Рикману нравится, как она это делает. Ему всегда нравилось, когда ему делали минет. Даже сейчас… когда он воспринимает это, скорее, как игру. Как часть приватного шоу… Чтобы потом не сожалеть ни о чем. Он боится о чём-либо сожалеть… Вуаль игры помогает ему избежать этого чувства. Хотя губы Леди Бурлеск слишком явственно обволакивают и нежно посасывают его член. Сколько раз за жизнь он испытывал это сладостное ощущение? Ему бы не пришло в голову сосчитать… Вероятно, этот вопрос был предметом тайных измышлений сотен его поклонниц по всему миру. И Рикман прекрасно знал, что был объектом их вожделения. Но письма такого характера его лишь раздражали – и он брезгливо откладывал их в сторону, никогда на них не отвечая. Как-то раз с улыбкой он рассказал одному своему старому другу о строчке в одном из таких писем. «Мистер Рикман, всю жизнь я была законченной феминисткой… Но вы сумели поколебать мою уверенность и вызвать во мне небывалое доселе волнение», - писала эта неизвестная дама. Впрочем, каково было настоящее имя Леди Бурлеск, он тоже не знал. Безымянность – главный принцип такого рода клубов. Безымянность и конфиденциальность. Никто не должен узнать лишнего. “The Box” это гарантировал. - Сделаешь мне ещё когда-нибудь так же? – спросил Рикман, когда она закончила. – Мне понравились твои губы… Леди Бурлеск лишь улыбнулась в ответ, а потом, развернувшись обнаженной спиной, начала удаляться, покачивая бедрами в прозрачной вуали со стразами… Было около 4 часов утра, когда он, облаченный в серое пальто, вышел из здания клуба. На крыльце его уже поджидал массивный черный автомобиль. И нью-йоркская предрассветная темень. «Боже мой, ложиться спать в 4 утра – просто безумие, - подумал Рикман, пока автомобиль вёз его по знакомым улицам. – Завтра… А точнее, сегодня так рано вставать…».