Stranger

Джисон целует его, целует, под гребанную «Stranger», потому что, ну, камон, это Таиланд, это Джефф Сатур и это ебучий танцпол. Это любимая песня Джисона, это адреналин, это even after all we’re all stranger, а этот парень, оказавшийся рядом с ним в толпе, красивый, как пиздец, красивый настолько, что ну не поцеловать нельзя, особенно, когда он вместе с Джисоном, срываясь на нотах, кричит (нельзя это назвать пением ни в какой вселенной) «Why don’t you stay», когда он сам разговор заводит, пытаясь отдышаться, потому что они оба по-тайски ни слова, когда он в самое ухо кричит, что песня тоже та самая, любимая, и зачем Джисону сдерживаться вообще. Особенно когда парень, который тот-самый, красивый, красивый, как пиздец, не отталкивает, а сам за талию ближе тянет, пальцами куда-то за шлефки джинс, куда-то к себе, ближе, ярче. Потому что Джисон аккуратно-аккуратно пальцами блестки хайлайтера с чужих скул собирает, не слыша через шум тихий, наверняка охрипший после всего трек-листа смех, и он его руку находит, пальцы переплетая сильно, потому что снова со сцены что-то, а они оба по-тайски совсем нет, потому что тона — это что-то на сложном. И Джисон думает, черт, красивый. И смех у него, наверное, тоже красивый. Ему свет этот чересчур яркий прямо в глаза в самом центре танцпола, и телефон он, ну, наверняка где-нибудь в этой толпе да уронит, потому что Джисон — катастрофа, катастрофа, которая поцеловала незнакомца на любимом концерте. У парня-с-концерта-Джеффа-Сатура имя есть, такое же красивое, как и его смеющиеся-смеющиеся глаза. У них по две чашки какого-то непонятного кофе в первом же более или менее приличном кафе, работающем в эти неприличные два часа ночи, пережаренная картошка фри и дешевая клетчатая клеенка на пластиковом столе, но кого это волнует вообще? У Минхо квартирка снятая в самом-самом Бангкоке, пиво в холодильнике и потертые наклейки на чехле телефона, а у Джисона –потертые кеды, единственные, пустая бутылка воды и даже не снятая койка в хостеле, потому что две ночи он и по барам перекантуется, правильно, зачем ему спать? Это про молодость что-то, про азарт и дурацкие пари, а у Минхо глаза эти, искрами смеющиеся, когда он предлагает ортопедический матрас и завтрак в неприличные четыре утра. И Джисон думает, что, черт, глупо как-то отказываться, правильно? Не спать же ему на пластиковом стуле кафе, в конце концов, и не может же оказаться расчётливым убийцей парень, который громко-громко смеялся, когда Джисон опрокинул на себя гребанный кофе, и показал свои уебанские детские фотографии, правда, ну, и как вообще глазам этим смеющимся с зеленоватыми блестками хайлайтера на ресницах отказать можно? У Минхо матрас реально удобный, и какая-то абсолютно не-тайская, но такая вкусная яичница с помидорами, и они разговаривают, разговаривают, разговаривают. У Минхо какая-то новая корейская группа в плейлисте, лицо, опухшее после бессонной ночи, и голос, песнями любимыми сорванный голос, и Джисон никогда, никогда так себя живо не чувствовал, встречая этот тайский рассвет в душной квартире в самом Бангкоке. Потому что Минхо ему мемы с котами шлет, а еще все, ну просто все новые предпродажи билетов на все мировые концерты, и Джисон каждый раз останавливается, выхватывая его новое сообщение посреди рабочего хлама, потому что, ну, черт, он целовался с этим парнем на концерте Джеффа Сатура, что может быть лучше вообще? Потому что Джисон билет на концерт Chase Atlantic хватает, не волнуясь ни о каких возможно не совпадающих выходных, и сотню, тысячу, миллион раз даты и города проверяя, потому что голосовое в телефоне, одно единственное, и важное невероятно, с едва-едва сонным Найду тебя на концерте, чагия. Потому что у Джисона нет теплых вещей и отмерзают руки, потому что это чертова Миннесота и чертова зима, потому что это очередь на Chase Atlantic и потому что Минхо ему стикеры присылает без остановки, заставляя из покрасневших пальцев телефон ни на секунду не выпускать. Потому что они на концерте Chase Atlantic в чертовой холодной Миннесоте друг друга находят, в самом сердце танцпола, и Джисон не может, не хочет, не останавливается, прежде чем к себе ближе, сразу глубоко под «Okay» целуя, потому что чем еще заниматься на гребанном концерте Чейзов. Потому что Минхо за бедра к себе, ближе, еще ближе, потому что ain't got patience to slow down the pace, потому что у Джисона руки ледяные, пока внутри что-то особенное, вместе с бесконечным адреналином, потому что они голос срывают к чертям на гребанной «Friends», потому что про жизнь это что-то. Про последнюю койку в ближайшем же хостеле, про остатки глитера, запутавшиеся в рыжих волосах, которые Джисон самыми кончиками пальцев уловить пытается, про тепло, про чувства, про песни. Потому что не мешают страны разделяющие ну совершенно, потому что к черту эти часовые пояса, потому что поцелуи в аэропорту короткие, как будто бы смущенные, потому что атмосфера ближе, ярче, контрастнее, без бьющего в голову, под кожу внутривенно адреналина, без света в глаза, из-за которого не видно совсем, без шума, без крика, без вздоха. Без сенсорной депривации, только чувства здесь и сейчас, на свету солнечном, как будто бы аэропорт абсолютно безмолвным кажется, по сравнению с криками толпы на смазанных видео в телефоне. И месяца не приходит, а Минхо ему встречаться на концерте Сэма Смитта предлагает, к себе прижимая под гребанную «Leave Your Lover», и Джисон даже ответить не может, в глаза эти блестящие, не отрываясь, и знает, знает, что он найдет его на самом-самом танцполе, на всех следующих концертах, на каждой их любимой песне, что про чувства все это, как будто песни все лучше выразить могут. Лучше, чем Джисон, невесомо водя по напряженным плечам, пока Минхо ему в шею рассказывает что-то, дыханием обжигая, не заснуть пытаясь прямо стоя, стоя в этой дурацкий электричке до аэропорта, и руки Джисона сжимает осторожно, чувственно, мягко. Мягче, чем под любым прикрытием толпы, софитов и звуков. И Джисон его первым на концерте Шона Мендеса находит, так привычно, уверенно, крепко за руку к себе притягивая, и громко, под самую «Treat you better» наконец-то съехаться предлагает, потому что перелеты, часовые пояса и концерты, концерты, концерты. Минхо смеется куда-то ему в шею, говоря, крича что-то про Бали и Францию, и Джисон на все согласен, серьезно, пока Минхо будет находить его на каждом душном и шумном танцполе и вместе с ним на каждой песне голос красивый срывать, добивая чувствительные связки громким смехом на пустынных темных улицах, добивая старые удобные кроссовки, Джисона добивая, целуя его аккуратно-аккуратно, прячась за полками круглосуточного.        Потому что это снова Бангкок, по-настоящему душный, потому что это Джефф Сатур, потому что это чертов танцпол. Потому что у Джисона табличка с таким аккуратным «встретил мужа на твоем концерте», а Минхо громко смеется рядом, в самое ухо, пальцы привычно переплетая, хоть и не виделись они каких-то целых три недели. Потому что неправильно было бы до концерта встречаться, не про них это, не романтично, слишком обычно. Потому что на танцполе друг друга находить сложно, сложно, потому что толпа, шум, грохот и любимая песня, но за руку крепче ухватиться хочется, потому что Джисон срывается, когда «Fade» не поет, кричит натурально, и телефон в руках обязательно когда-нибудь выпадет — и на кусочки, не выдержав эту истеричную шумную тряску. Потому что Минхо за руку его на себя тянет на самой «Stranger», в глаза так хитро-хитро смотрит, как будто бы случайно, как будто прямо на входе под ногами найденное, как будто бы не планируя и не думая, и кольцо двумя пальцами мягко-мягко сжимает, ведь мужа же, правильно, чагия? Потому что Джисон снова целует его, к себе ближе за ворот легкой рубашки, чтобы прямо в губы выдохнуть и так очевидный ответ, чтобы к себе куда-то забрать, со всеми афишами концертными, зеленоватыми блестками дешевого хайлайтера и душным-душным Бангкоком, под кожу и в самое сердце.