Шутка судьбы

      Ночной город — другой. Он дышит холодом белых фонарей над дорогой и хлёстким ветром, пробирающимся под куртку. Соня старается этот ветер не упустить, он оседает в груди стылостью, облекая сердце в лёд — и тогда становится чуть легче. Не думать, просто ехать по пустой трассе, на светофорах глядеть в светящиеся окна домов и снова срываться вперёд. Мотоцикл даёт свободу, и Соня даже не надевает шлем. Иронично, думает она, крепче сжимая ручки. Она ведь не любит риска на дороге, и мужу с дочерью всегда достаётся. А сейчас Соня сама не следит за скоростью, чувствуя лишь выматывающую потребность сбежать.       От потерь. От ответственности. От долга. От всего, что, по сути, и делает её Соней Блейд. Кто она без долга? Кто без верного оружия под рукой? Кто — она?       Соня теряется в мыслях и никак не может отыскать ответ. Вроде бы ничего страшного и не происходит, а она не может найти себе места. Избегает всех, кого только может, и в итоге решает взять мотоцикл и прокатиться. Ханзо, встретив её в коридоре базы, пытается что-то спросить, но она лишь коротко мотает головой. Позже. Джин, стоявший рядом, открывает рот — и тут же закрывает его, наткнувшись на предостерегающий взгляд. Только не сейчас.       Соня ощущает такую усталость, что или застрелит всех, кто окажется на пути, или убьет сама себя. Пожалуйста, пусть только ей не попадётся Джонни!       Соня усмехается и прибавляет скорость, опасно наклоняя мотоцикл при входе в поворот. Может, именно от Кейджа она так сильно и пытается убежать. Чёрт, у них уже взрослая дочь! А она всё никак не может привыкнуть и боится, что если будет с ним слабой, больше никогда не сможет стать прежней. Той, что с долгом, ответственностью и потерями. Получается, с Кейджем она...       Соня трясёт головой, чувствуя, как вибрирует в кармане кожаной куртки телефон. Первым порывом ладони жжёт желание не отвечать. К чёрту всех, она хочет побыть одна! Понимая, что звонок может быть жизненно важным, она сбрасывает скорость и, остановившись у обочины, достаёт телефон.       Кейдж. Кто бы мог подумать.       Пальцы, замёрзшие даже в перчатках, непослушны, и она едва не выпускает телефон из рук. Тихо ругнувшись себе под нос, медлит ещё пару секунд и всё-таки нажимает зелёную кнопку.       — Соня, детка! — голос Кейджа полон искренней радости, и Соня морщится и потирает переносицу. — Не хочешь поужинать со мной?       Он не говорит о том, что не находит её на базе, и не задаёт глупых вопросов о её местонахождении. Кейдж кажется бесцеремонным, не знающим личных границ, но Соня точно знает: это игра. Он вообще очень редко не играет кого-то. Усмешка слабо касается губ. А кто — он?       — Я не голодна, — говорит она, кляня себя за дрогнувший голос. Холод поздней осени ночью становится только злее, и тонкая майка и кожаная куртка от такого не спасают. — Позови Кэсси. Я занята. Позади вспыхивают и гаснут фары. Соня даже не оборачивается: на выезде из города машины попадаются чаще, проносясь в обе стороны стремительными тенями. Она выдыхает, собираясь отключиться и не слушать, что намерен сказать Кейдж. Знает: если продолжит, устоять не сможет. Так всегда бывает. А она ещё не нашла равновесие, чтобы спокойно смотреть ему в глаза — и не снимать при этом броню.       — Тогда, может, прокатишь меня?       Голос раздается прямо за спиной. Соня вздрагивает, и, обернувшись, выпускает телефон из вконец заледеневших пальцев. Кейдж, улыбнувшись — она скорее чувствует, чем видит — подбирает его и убирает в карман своей черной куртки. Тёплой, мимоходом думает Соня, и поднимает на него глаза.       — Какого черта, Кейдж?       Она не может даже злиться, скорее, спрашивает устало. Он шагает ближе, и сразу делается видно, как сверкают искры в его глазах. Они расстались утром, а Соня готова поклясться, что он чертовски рад её видеть.       — Я так соскучился, — улыбается он. — Так, что пришлось искать тебя по зову сердца. Ты такая жестокая, Соня! Уехала, ничего не сказав...       Замолчав, он усмехается.       — По лицу вижу: прекрати нести бред, идиот.       — Я этого не говорила, — возражает Соня, нахохлившись, и прячет руки в карманы куртки, опасаясь, что Кейдж заметит дрожь. — Так как ты меня нашёл? Он легко пожимает плечами.       — Маячок. На нём, — он легонько хлопает ладонью по рулю мотоцикла, — и на машине. И нет, мне не стыдно. Ты в последнее время завела привычку внезапно исчезать. Я волнуюсь.       Соня открывает рот, чтобы возразить, и не произносит ни слова. Кейдж в своём праве, говорит она себе, и от понимания этого факта сердце пропускает удар. Так, словно для неё это очень важно — знать, что он о ней думает и переживает. Внутренний голос гаденько ухмыляется, напоминая, что так, вообще-то, всегда, просто Соне удобнее не замечать. Поджав губы, она отворачивается, не желая, чтобы Кейдж заметил смятение в её глазах.       — Тебе повезло, что у меня нет сил тебя пристрелить, — бурчит она.       Кейдж смеётся, и Соня зажмуривается. Его смех будто искрами рассыпается по коже, и становится даже чуточку теплее.       — Мне повезло, что у меня есть ты, — просто говорит он, и Соня резко поворачивается к нему. Что... — Давай ключи. Поедем туда, где теплее.       Она не понимает, как, но уже через полчаса Кейдж заводит её в лобби уютного небольшого отеля. Едва переступив порог, Соня не может сдержать судорожного вдоха — тепло. Боги, как же тепло! Кейдж, покосившись на неё, только качает головой и быстро снимает номер, договорившись об ужине и алкоголе. Повернувшись к ней, берёт за руку, и Соня с каким-то удивлением обнаруживает, что ладони её в ладони Кейджа очень уютно, и совершенно нет желания отпускать. Она пытается уговорить себя выдернуть её, отстраниться, и за этой беззвучной войной не замечает, что они уже в номере — точнее, в ванной. Куртки нет и в помине, а Кейдж протягивает ей теплый махровый халат.       — Прими душ, Соня, — мягко говорит он.       Соня моргает, возвращаясь в реальность, и хмурится. Чёрт, да возьми ты где-нибудь хоть немного решимости!       — Я не хочу мыться, — возражает она и разворачивается, собираясь уйти.       Кейдж перехватывает её за плечо, касаясь обнажённой кожи, и Соню будто током бьёт. Какого дьявола его пальцы такие горячие?       — Я могу сделать это силой. Подеремся? — он ухмыляется и продолжает уже мягче: — Я не слепой, Соня. Ты вся продрогла. Я не хочу, чтобы ты заболела, вот и всё.       Вот и всё. И всё, усмехается Соня, вытолкав смеющегося Кейджа за дверь и непослушными пальцами снимая одежду. Всё, думает она, стоя под горячим душем и не понимая, как так получилось. Впрочем, плохим такой поворот событий точно назвать нельзя. И, закутываясь в на удивление мягкий халат, Соня решает ни о чем не думать и просто поддаться. Она выходит из ванной, оставляя в запотевшем зеркале холод ночных улиц — и броню, висящую на крючке.       До утра она ей не пригодится.       Простой ужин из пасты с беконом и грибами, салатом и каким-то десертом кажется невероятно вкусным. Как и вино, которое Соня пьёт, почти не замечая, что Кейдж к алкоголю не прикладывается. Ей хочется отогреться, разбить застрявший под грудиной ледяной осколок, и вино горячит кровь, но не помогает добраться до сердца. Соня слушает Кейджа, даже умудряется что-то отвечать в ответ на его рассказы о новых съемках, только когда за терпкостью полусладкого теряется вкус последнего кусочка торта, она едва заметно поводит плечами. В голове лёгкий туман, в сознании почти никаких мыслей, и пальцы едва ощутимо покалывает от желания запустить их в густую, тронутую сединой шевелюру Кейджа.       А ей всё ещё холодно.       — И, представляешь, агент увидел Кенши и говорит...       Соня не смотрит на Кейджа, но кожей чувствует, как он, осекшись, следит за ней цепким взглядом. Провожает до двери на балкон, куда она доходит с огромным старанием не упасть, и теряется в черноте ночи, когда Соня рывком распахивает дверь. Холод из забытого кем-то и раскрытого настежь окна едва не сбивает с ног, и она задыхается. Сначала от тысяч ледяных иголок, будто наполнивших лёгкие, а потом от нестерпимого жара рук. Кейдж оказывается за её спиной и, прижав к себе одной рукой, второй толкает дверь, и та с тихим щелчком закрывается, отрезав их от холодного мира.       — С ума сошла? — ворчит он. — Заболеешь ведь.       Голос его тих и полнится тревогой и теплом. Соня резко вдыхает, не в силах унять дрожь, и, сдавшись, приваливается к Кейджу. В отражении она вдруг ловит его взгляд, и от того, как он смотрит на неё, хочется то ли рассмеяться, то ли заплакать. Смеяться — от того, как мало ей нужно, чтобы ощутить себя слабой, а плакать от нежности. В глазах, в объятиях, в лёгком, почти невесомом жесте, когда Кейдж, крепче прижав её к себе, касается губами ещё чуть влажных волос.       Соня признаёт своё поражение — она никогда к этому не привыкнет.       — Я так устала, — говорит она тихо, почти шепчет. — Я так больше не могу. Джонни...       — Я знаю. Знаю.       Соня не сомневается: он действительно знает. Его голос будто касается ещё холодного сердца, и на ледяном панцире расходятся сетью трещины. Соне очень хочется зажмуриться, а ещё лучше развернуться и спрятать лицо на его плече. Она и без того кажется себе безумно слабой, а если он продолжит так, то... Соня медленно делает вдох и поворачивает голову, находя взгляд Джонни не в отражении, а живой, настоящий. Полный искрами тепла и нежностью, которая пробирает несгибаемую Соню Блейд до костей.       — Откуда, Джонни? — она чувствует его горячее дыхание на своей щеке и почти силой заставляет себя не поддаваться дрожи. — Откуда ты знаешь?       Кейдж молчит всего мгновение, Соне же кажется — вечность. Вздохнув, он подхватывает её на руки и, прежде чем Соня начинает слабо вырываться, устраивается на диване, не отпуская её. Дождавшись, пока она усядется как можно комфортнее, он негромко просит:       — Посмотри на меня, Соня.       Его руки, обнимающие крепко, не дают сосредоточиться, и Соне отчаянно хочется спрятаться. Но в этот вечер она решает сдаться, поэтому подчиняется. Смотрит долго, теряясь и всё пытаясь понять: как выходит, что именно этот человек так запросто ломает стены всех её баррикад?       — Я люблю тебя, Соня, — говорит он наконец, и улыбка его полна мальчишеского озорства. — Ты украла моё сердце на том турнире, да так и не отдала назад. А без сердца, сама знаешь, — он легко пожимает плечами, — никак.       Никак, соглашается Соня. Никак, думает она, поддаваясь порыву и мягко касаясь его щеки. Едва заметная щетина колет ладонь, но Соне нравится, и она гладит пальцами кожу, находя памятный шрамик и чувствуя новые морщинки. Время беспощадно. Но вот так ирония: чем дольше они вместе, тем сильнее нуждается Соня в Джонни. В том, кому она может довериться, открыться и знать — её никогда не ранят.       Даже если она первой заносит руку для удара.       — Я причинила тебе так много боли, — она сглатывает, пытаясь смягчить пересохшее горло. — Ты был бы счастливее с другой женщиной. Разве нет?       Кейдж смеётся, а после, перехватив ладонь Сони, целует пальцы и ласково пожимает их. Трещины на броне сердца становятся шире, и она замирает: от их прикосновения по коже расползается жар, и он не гаснет. Только бы не спугнуть!       — Не спорю, ты своенравная женщина, — он усмехается как-то смазано, будто вспоминая что-то. — Но если бы хоть кто-то из богов дал мне шанс изменить жизнь в день нашей встречи, я бы послал его к черту. Мне нечего менять, Соня. Я рад, что встретил тебя. И я счастлив.       Соне кажется, что мир вокруг замирает, замирает и она сама — а сердце, дрогнув, сбрасывает, наконец броню. Стучит быстро и часто, не давая Соне шанса выровнять дыхание. Она улыбается дрогнувшими губами и зарывается пальцами в волосы Кейджа. В ответ он зажмуривается, точно большой довольный кот.       — Ты дурак, Джонни, — выдыхает она, не убирая, однако, руки.       — А я знаю, — он смотрит на неё, и глаза его смеются. — Но если бы я не был дураком, на моих коленях не сидела бы сейчас самая прекрасная женщина из всех, что я знаю.       — Прекрати, — бурчит Соня, ероша его отросшие пряди. — Ты же знаешь правду. У меня есть стальной характер и немного красоты, но я не умею...       Она хочет сказать «любить», но осекается в последний миг. Это ведь неправда. Соня молча смотрит на Кейджа, каждой клеточкой тела ощущая: она любит его. Любит этого мужчину так, как никого и никогда. Тем хуже ирония того, что именно её любовь причиняет ему так много страданий.       — Я не умею быть женщиной, — заканчивает она, видя, что он ждёт. — Нежной, ласковой. Такой, к которой хочется возвращаться.       Соня честна с Джонни и с собой: она знает, что не мечта. И потому вздрагивает от неожиданности, когда Джонни, резко выпрямившись, тянет её на себя, и между ними почти не остаётся пространства. Она ловит его дыхание на своих губах, а в глазах Кейджа — огонь всех известных ей вселенных. Если он её не согреет, то у неё больше не останется шансов.       — Разве? — вкрадчиво интересуется Джонни. Рука его незаметно для Сони обхватывает её затылок, и теперь не отвернуться. — А не ты ли прикрываешь мне спину в самой жестокой схватке? Не ты ли не отходишь от моей постели, если меня ранят? Не ты ли, Соня Блейд...       Его пальцы мягко ласкают, и у Сони пересыхает горло. Слова отзываются внутри трепетом и отчаянным желанием возразить, сказать, что всё это сущая ерунда, ведь любят не так! Любят нежные женщины в милых платьях, которые умеют ласково говорить, вкусно готовить и быть хорошими матерями детям. Всего этого в Соне нет — и всё-таки она молчит, чувствуя, что Джонни хочет сказать что-то ещё. Её время говорить ещё настанет.       — Не ты ли... — он усмехается, не отводя взгляда, заставляя Соню падать в бездну, — зовёшь меня по имени так, что я готов душу продать всем демонам Преисподней, лишь бы слышать это?       Соне кажется, будто её добивают, резко и без предупреждения, но боли нет, есть просто хрупкое, почти невесомое чувство, которое она боится уничтожить одним неверным словом. И всё же сказать нужно, Соня знает. Нужно, чтобы Джонни не чувствовал себя одиноким в своих эмоциях.       — Джонни, — зовёт она и сглатывает, когда он улыбается. Касается ладонью щеки, стыдясь того, что пальцы дрожат. — Я знаю, что я не женщина мечты. Но ты делаешь меня лучше. Ты беспокоишься обо мне, зная, что я могу справиться со всем. Ты заботишься о нашей дочери, и для Кэсси невозможно выбрать отца лучше. Я ошибалась в тебе.       Он порывается перехватить её руку, но Соня опережает и прижимает пальцы к его губам.       — Ты даёшь мне заботу, тепло, нежность и любовь. Я раню тебя, а ты улыбаешься, когда видишь меня. И только с тобой я могу быть не генералом, не солдатом. Просто женщиной. Джонни...       Соня молчит всего мгновение, успев лишь помолиться, чтобы её голос не дрогнул.       — Я люблю тебя, Джонни. Прости, что моя любовь причиняет тебе боль.       На долю секунды ей кажется, что время застывает — а потом немыслимо ускоряет свой бег. Она не успевает понять, когда Джонни притягивает её к себе и прижимается к губам жадным жарким поцелуем, и находит себя уже отвечающей, уже обнимающей его за плечи. Жар его прикосновений, настойчивости буквально сметает все хлипкие преграды, и Соня только тяжело выдыхает, совсем чуть-чуть отстранившись от Кейджа.       — Джонни... — хрипло зовёт она.       — Не надейся, я тебя сегодня не отпущу, — усмехается он.       Не спрашивая разрешения, целует в шею как раз там, где бешено колотится пульс, и Соня растерянно охает, откинув назад голову. Наверное, ей должно быть стыдно за свою выдержку, но вместо этого Соня думает о том, как чертовски приятно, когда Кейдж зарывается пальцами в её волосы и снова тянет ближе. Поцелуев не бывает много никогда, даже если кончается кислород — так предательски и так быстро. Мазнуть губами по скуле, чуть ниже, к подбородку, провести носом короткую черту. Делать то, что сильно хочется.       Соня так редко позволяет себе услышать свои желания.       Кейдж, судорожно выдохнув, притягивает её ещё ближе, а потом, перехватив бедро, и вовсе заставляет усесться сверху. Соня на миг задыхается возмущением «слишком близко», но слабый и без того протест превращается в прерывистый выдох, когда Кейдж едва двигает бёдрами ей навстречу. Пальцы судорожно сжимаются на его плечах, а горло будто стискивает горячим обручем — так быстро оно пересыхает. Соня зажмуривается на секунду и, сглотнув, смотрит ему в глаза.       — Думаешь, только ты здесь...       Халат слишком короткий, и Кейдж нагло проводит ладонью по оголившемуся бедру, а взгляд его слишком тёмен, чтобы суметь договорить. Он усмехается, совершенно точно зная, что чувствует Соня.       — О, я не думаю, — он пробирается пальцами под махровую ткань, а Соню продирает мурашками. — Я знаю. Ты хочешь меня, детка.       Детка. Дурацкое слово, которое так любит Кейдж. Соня его терпеть не может, а потому прикусывает нижнюю губу Кейджа, заставляя того охнуть и чуть отстраниться.       — Никогда не называй меня так, — она смотрит ему в глаза, ладонью проводя по шее к затылку. — Меня это бесит.       На губах Джонни появляется чертовски знакомая Соне усмешка. О, она его знает — как знает её и он. И в эту игру проверки на прочность и тонкой иронии, задевающей нервы, им никогда не перестанет нравиться играть.       — А как тогда тебя называть? — интересуется он. — Генерал Блейд? Или просто Соня?       Она честно пытается сосредоточиться на том, что он говорит, но голос его вкрадчив и слова горячей медовой патокой растекаются по коже, а пальцы вырисовывают колдовские узоры на бедре. Соня нетерпеливо ёрзает и собирается ответить, что первое взбредёт в голову, и тут Кейдж оказывается совсем близко. Так, что она слышит, как бьётся его сердце — громко и быстро. Совсем как её.       — А как тебе... — Соня не видит, но чувствует, как он улыбается, — любимая?       Соня знает, что Кейдж её любит. Знает, и всё равно падает в жаркую бездну от того, как он это говорит. С нежностью, с непередаваемой, ни с чем не сравнимой лаской. За то, чтобы слышать это, она готова разрушить до основания все миры и построить их заново.       Жаль, себя она не в силах так исправить, чтобы не причинять боль любимым.       — Что скажешь? — шепчет ей на ухо Кейдж, едва-едва касаясь губами нежной кожи. — Нравится?       Он оставляет короткий поцелуй за мочкой, ещё один ниже, а потом ещё и ещё, спускаясь к границе халата, который уже не слишком держит почти сбившийся пояс. Кейдж проводит языком по ключице Сони и поднимает на неё смеющийся взгляд.       — Любимая, — тянет он, и Соня не знает, насмешка это или комплимент. — Нежная. Ласков...       Соня не выдерживает уже на третьем слове. Обхватив ладонями его лицо, целует сама, торопливо, почти судорожно. Только чтобы не слышать его голоса, только чтобы не чувствовать, как позвоночник от каждого из них превращается в тающий лёд, а сама она — в податливую, жаждущую жара чужих объятий. Она и так его, разве можно дальше? Можно глубже?..       Кейдж отвечает — можно. Не словами, а горячностью поцелуя, обжигающими касаниями, руками, что освобождают Соню от одежды так быстро, что она и не успевает понять, только поводит плечами, помогая. Из белья на ней лишь трусики, и Кейдж, совершенно довольный зрелищем, этим пользуется. Заставив Соню прогнуться в спине, он обхватывает губами твёрдый тёмный сосок, срывая с её губ первый короткий стон. Самой Соне он кажется больше похожим на всхлип, но она не отстраняется, а только тянет Кейджа ближе, без слов прося о большем. О ласке, которой так жаждет тело и... да что уж там — душа.       Соня хочет чувствовать, что её любят. Каждой клеточкой тела, каждой стрункой сердца. Ей нужна любовь Джонни, и пусть это звучит эгоистично, Соня не хочет упускать ни секунды. У них и так слишком мало времени, чтобы просто быть друг у друга. И совсем не важно, чья это вина, главное — не потерять ещё больше.       Кейдж прикусывает чувствительную плоть, тянет, дразня, и Соня хрипло выдыхает, вцепляясь в его плечи. Кожа горит, а в низу живота точно пекло — горячо и влажно, и всё равно ей мало. Она двигает бёдрами ближе, навстречу Кейджу, и он сдавленно стонет, не ожидая этого. Вскинув голову, смотрит на Соню долгим тёмным взглядом. На миг она готова поклясться, что видит своё отражение — полуобнажённая, растрёпанная, с такими же горящими желанием глазами. Этому отражению, пожалуй, не хватает только одного.       Ещё больше огня.       — И кто тут у нас такой нетерпеливый? — ухмыляется вдруг Кейдж.       Он неожиданно откидывается назад и тянет за собой Соню, роняя её себе на грудь. Та недовольно шипит, уткнувшись носом в его шею, и оставляет на коже след от лёгкого укуса. Только недовольна она совсем не тем, что они снова так близко, что холодный воздух не касается кожи, вытесненный их страстью. На Кейдже до сих пор свитер и чёртовы штаны, сквозь которые она явственно чувствует его напрягшийся член. И Соня не будет Соней, если с ухмылкой такой же, как у Джонни, не прижмётся промежностью прямо к тому место, где чувствительной плоти отчаянно мешает одежда.       Тёмный взгляд Джонни становится почти чёрным, а руки на талии сжимаются ещё крепче.       — Ты собрался трахнуть меня в одежде? — иронично тянет она шёпотом, склонившись к его лицу и оставляя на скуле будто бы случайный поцелуй. — Я не против, но...       — Если ты ещё хоть раз двинешься...       — Так?       Соня знает, что делает, когда повторяет движение, одновременно прижимаясь грудью к его груди. До безумия хочется кожа к коже, так, чтобы разрядами тока прошивало дикое удовольствие. Она уже тянется ладонью к краю свитера, чтобы стащить его к чертовой матери и оставить на Кейдже свои следы, но он ей не даёт. Перехватив за шею, жадно впивается в губы и, сжав ягодицы, прижимает к себе так тесно, что Соня задыхается. Да, они оба уже не так молоды, но сейчас она чувствует себя девчонкой, а Кейджа — тем самым мужчиной, что когда-то её соблазнил. И она готова поддаться ему снова. И снова. И снова.       Столько, сколько он захочет.       Кейдж отстраняется первым, но лишь для того, чтобы оставить цепочку горячих поцелуев на шее и плече Сони, коснуться жадными губами ключицы, вызывая дрожь. Он изводит её нарочно, думает она, проводя ногтями по тыльной стороне шеи и с удовольствием чувствуя, как срывается и без того тяжёлое его дыхание на хриплый рваный выдох. Боги, как же ей нравится, когда вечно насмешливый Кейдж... Джонни становится напряжённым от её близости, а прикосновения не оставляют его равнодушным. Соня не тщеславна, и всё же целует его сама, ладонью проникая между телами и касаясь его члена. Он почти стонет ей в губы, и Соня не сдерживает довольной улыбки.       Как же чертовски он хорош, когда так возбужден. Глядя в его глаза, Соня видит только одно: он хочет её. Её.       Только её.       — Нравится играть со мной?       Кейдж проводит языком по её шее, и севший голос бархатными нотками будто усиливает ласку. Соня резко выдыхает и бесстыдно щурится, нащупывая язычок молнии на его штанах. Он не даёт себя раздеть, но против этого устоять не сможет.       — Как будто тебе со мной нет, — парирует она, с первого раза расстегивая тугую пуговицу на поясе, а следом за ней и молнию. Руки Кейджа на её талии напрягаются, и она усмехается, облизнув губы. — Я перед тобой почти голая, а ты одет. Несправедливо.       — Очень...       Он запинается, когда Соня, почти не слушая, пробирается пальцами под одежду, отодвигает её и касается горячей плоти. Кейдж смотрит на неё секунду почти что с отчаянием, а после со смешком целует сначала в плечо, потом в губы.       — Ничего не могу с собой поделать, — он глядит на неё снизу вверх, и на миг сердце Сони сжимается нежностью. Впрочем, лишь на миг, потому что огня и страсти там куда больше. — Снова ты главная, Соня. Тебе нравится?       Он опять спрашивает это, и Соня понимает, что должна дать ответ. Обняв его за плечи, она долгий миг смотрит в его глаза, чтобы после украсть поцелуй и смешать его с собственным срывающимся шёпотом.       — Мне нравится, когда ты со мной, — признается она, и от жаркого дыхания Джонни на своих губах Соня дрожит. — Мне нравится, когда ты во мне. Чёрт возьми, Джонни, мне нравится заниматься с тобой сексом. Так что заткнись и сделай то, что так хочешь.       Она снова прижимается промежностью к его члену, и на сей раз их стоны сливаются в один, и невозможно разобрать, чей и громче и жарче. К черту одежду, Соня оставляет попытки стянуть её с Кейджа. Не до того, совсем не до того, когда огонь от низа живота стремительно и хлестко захватывает тело. Соня льнёт к Кейджу, к его рукам, чуть покачивая бёдрами. Это похоже на пытку — для них обоих, и всё же она не спешит. Соне безумно хочется, чтобы именно он взял её. Сделал своей, как когда-то давно — и по сей день. Иронично: гордая Соня Блейд никогда не признает над собой ничьей власти, а смешливый и нахальный Джонни Кейдж снимает с неё броню вместе с одеждой, и она не сопротивляется. Зачем, если она любит? Любит.       Как иронично...       Мысли путаются, дыхание срывается стоном, когда Джонни сжимает грудь и тянет за сосок. Оставив на нём горячий влажный след языком, он вдруг поднимает голову, и Соня готова поклясться: она может кончить уже от того, как он на неё смотрит. Я хочу тебя, говорят его глаза. Я люблю тебя, видит Соня. Люблю. Тебя.       — Мне нужна твоя помощь, — с кривой усмешкой говорит он. — Знаешь, было бы неплохо иметь ещё пару рук...       — Просто заткнись, Джонни, — с выдохом просит она, заставляя его замолчать порывистым поцелуем. — Заткнись и целуй меня.       Это звучит и как просьба, и как приказ, и Джонни подчиняется. Обхватывает её за талию, чуть приподнимая, а сам целует — жадно и горячо. Соня кожей чувствует бьющееся в нем нетерпение, и решает больше не ждать. Доверившись тому, что Джонни её удержит, она, накрыв ладонью его член, осторожно сжимает, лаская, а второй рукой просто отодвигает трусики в сторону, принимая Джонни в себя. Медленно, будто бы нарочито неторопливо, на деле же — умирая и вновь оживая от рождающейся внутри сладкой дрожи, ещё сильнее от того, как оставляет на её губах Джонни полный удовольствия стон. Соня Блейд та ещё эгоистка, но когда ее мужчине хорошо, она, чёрт возьми, счастлива.       Соня не помнит, кто из них делает первое неспешное движение. Выдержки ещё хватает, чтобы играть друг с другом, хотя на деле же — она просто хочет чувствовать его каждой клеточкой тела. Жар давно изгоняет даже остатки холода, а Соня жадно тянется за ярким пламенем. Ей нужно ещё, ей нужен весь Джонни — без остатка. Если и гореть, если умирать, если...       ...если жить, то только с ним.       Соня понятия не имеет, о чем думает Джонни, а вот его жадные объятия и горячие поцелуи ощущает. Когда он проводит ладонью по спине, задержавшись на пояснице, она выгибается, прижимаясь грудью. Чувствительные соски царапает ткань, и Соня шипит, в отместку поведя бёдрами. Ответом ей служит хриплый стон, и шея, где Джонни чуть прихватывает её зубами, начинает гореть.       — Не провоцируй меня, Соня, — тянет он, едва справившись со сбитым дыханием.       — Ты даже не разделся, — бормочет она между поцелуями, которые оставляет на его плече. — Ты в моей власти...       Спорно, думает она тут же. Джонни сжимает её бёдра крепче и задаёт свой ритм, быстрее и глубже. Она откидывает голову, зажмурившись и не сдерживая рвущихся из груди стонов. Кто в чьей власти, они пытаются выяснить уже очень давно — и так же безуспешно. Они на равных, признаёт Соня, когда Кейдж путается пальцами в её волосах, рассыпавшихся по плечам, и тянет, заставляя выгнуться в спине. На равных, уверена она, одним тягучим движением снова подаваясь вперёд в намерении поцеловать, но лишь выстанывает его имя прямо в губы Джонни, хватаясь за плечи. Дышать катастрофически нечем, и всё же Соня чувствует себя как никогда живой, особенно в моментах, когда опускает бедра и принимает Джонни так глубоко, как может.       Так правильно.       — Я люблю тебя... — неразборчиво шепчет она, теряясь а смазанном горячем поцелуе и снова беря инициативу на себя.       — Люблю, — эхом отзывается Джонни.       Он не мешает ей, лишь поддерживает, и Соня чувствует, как крепче сжимаются его пальцы, когда она замедляется. Ему отчаянно хочется большего, и такая медлительность только распаляет огонь внутри, но Соне того и надо. В низу живота все скручивается тугой горячей пружиной, и самой с трудом удается сохранять баланс — и всё-таки она старается. Бери, молит внутренний голос, а Соня целует Джонни в уголок губ, медленно скользя вниз. Он твой, кричит внутренний голос, а Соня отстраняется, почти выпуская его из себя. Почти — чтобы потом вновь ощутить наполненность и жадность прикосновений и поцелуя, в котором можно забыться.       — П...перестань, — Джонни улыбается, но голос его дрожит. — Или я...       — Бери меня, — отзывается вдруг Соня. — Я твоя.       Никому, кроме Джонни, не услышать этих слов, потому что никто, кроме него, не сможет любить её так. Сильно, нежно, отчаянно жадно и жарко до одури, до расплавленных костей. Соня охает и стонет куда-то в плечо Джонни, когда он стискивает её ягодицы и сам задаёт ритм. Быстрый, почти что грубый, и на коже наверняка останутся синяки, но какая, к дьяволу разница? Какая, если всё, что хочет Соня — чувствовать его внутри себя, отдавать и отдаваться, ощущая лишь жар и бесконечное, безграничное счастье.       Такой живой Соня бывает безумно редко. Может, чертов Кейдж тоже колдун?..       Мысли вспыхивают ослепительными осколками и рассыпаются искрами тепла по коже, когда Соню накрывает оргазм. Она вжимается в Джонни всем телом, позволяя дрожи отгреметь и затихнуть. Джонни догоняет её парой секунд позже, хрипло застонав и крепко обняв её за талию. Соня не поднимает головы, упираясь лбом в спинку дивана, и ни за что не признается, что ей чертовски нравится чувствовать его дыхание на своей коже.       — Соня...       Джонни всегда приходит в себя первым. Вот и сейчас он, переведя дыхание, медленно проводит пальцами по её позвоночнику, переходит на лопатку, очерчивает плечо, чтобы зарыться в рассыпавшиеся пряди и мягко коснуться затылка. Соня подаётся за ладонью, поднимая голову, а Джонни только того и надо: довольный, он целует ее в уголок губ и щурится.       — Если я скажу, что ты была великолепна, я буду слишком банален? — нагло спрашивает он.       Соня фыркает и прикусывает его за подбородок.       — За каждый такой вопрос снимай с себя по предмету одежды, Кейдж. Пока я не добралась до них со своим ножом.       Секунду он медлит, а после со смешком стягивает свитер. Соня не замедляет этим воспользоваться и проводит ладонями по груди, не забыв качнуть бёдрами — будто невзначай. Судорожный выдох Джонни служит ей лучшим ответом. И он не был бы собой, если бы не понял, к чему всё идёт.       — А ты все равно великолепна, любимая, — он роняет её себе на грудь и шепчет на ухо, игнорируя, как дрожит она в его руках: и от близости, и от слов. — Лучшая женщина.       Соня и не спорит. Зачем?..       К тому же, на Джонни ещё слишком много одежды. Пусть говорит.       Она готова слушать.