Машина милосердия

Он карабкался вверх из последних сил, с трудом преодолевая одну ступеньку за другой. Вода лилась нескончаемым потоком, временами заливаясь в прорези пакета и омывая кожу парализующим холодом. Ступни соскальзывали, суставы очерствели от судорог, а бок словно пронзила острая спица, разразившаяся колкой болью. Дрожащие пальцы хватались за гладкий металл и тянули за собой тощее тело. C каждым разом становилось все тяжелее. Он выдыхал и слабо трясся, стонал и жмурился, но, несмотря ни на что, не останавливался. Лестница тянулась ввысь, казалось, бесконечно. Потом лязгнул канализационный люк, и мозолистые ладони коснулись влажного асфальта. В лицо ударил леденящий ветер, шустро закравшийся под раскисшую бумагу. Люк лязгнул повторно. Еще немного усилий — и наконец мальчик полностью выбрался на твердую поверхность и встал на ноги, прихватив ноющий бок. Он глубоко вдохнул, наполняя легкие свежим морозным воздухом, и выдохнул, задрав голову. Бледное голубое сияние далекого маяка на мгновение ослепило глаза. Черными впадинами окон на мальчика смотрели кривые здания. Пустые, серые, склонившиеся над улицей и обрамлявшие путь до самой Башни, точно горбатые и немые зрители. Осталось совсем немного… Сильно кружилась голова, стопы и лодыжки быстро окоченели. Моно держался, хватаясь за немногочисленные обрывки мыслей, чтобы не потерять сознание и не свалиться в лужу. Он старался думать только о ней. О той, чья детская ладошка когда-то сминала его пальцы. О той, кого он бросил, отдал в лапы чудовищу. Об ее взывающем хрипловатом голосе из экрана, что тогда перерос в отчаянный вопль и оборвался угасающим эхом. Об ее мутном девичьем силуэте, исчезнувшем в мельтешащей пелене точек и белого шума. Он думал о Шестой. Он был уверен, что она жива. Знал, что она жива. И ждет. Ждет и верит в него. Невзирая на всю свою усталость и боль, он был обязан идти дальше. Только так он сможет ее спасти, только так он сможет все исправить, вернуть ее и извиниться за то, что оставил ее одну. Сейчас это было его самой главной целью. Но перед тем, как он решился сделать очередной шаг, в воздухе ощутимо повеяло чем-то до мурашек знакомым. Чем-то густым, неосязаемым и очень сильным. Страхом. В ушах едва уловимо зашумело электростатикой. Уличные фонари принялись пугливо перемигиваться и шептаться звуками перегорающих лампочек. По воде под ногами прошлась нехарактерная для капель дождя рябь, будто бы сам город задрожал своим каменным нутром в преддверии чего-то нехорошего, со скрипом и любопытством клонясь крышами домов. Мальчик уставился вперед. Очень резко вокруг стало гораздо темнее, и — Моно мог поклясться — в его собственных глазах, округлившихся и походивших на пару блюдец, тоже на секунду отразилась темнота. Разрастающийся мрак быстро проглотил улицу на одно короткое мгновение, а потом, прожевав и изуродовав, так же внезапно выплюнул, оставив после себя липкий, растекшийся по спине ужас… и осознание присутствия чего-то иного, громадного и тонкого. Только не он. Пожалуйста, только не он. Затекшие от холода пальцы задрожали, а в горле стало обжигающе сухо. Ведь теперь меж косых рядов потухших фонарных столбов, преграждая дорогу к Башне, находилась человеческая фигура. Как темный неподвижный жердь, торчащий из потрескавшегося бетона, из бездонных щелей и затекающей туда воды. Он появился из ниоткуда, точно вылез из затопленной бездны, стоило только всему городу на один миг моргнуть. Человек в шляпе. Моно смотрел на него, смотрел неотрывно, понимая, что сам ловит на себе тяжелый, пристальный, зловещий взгляд из-под серых полей шляпы, отбрасывавших густую тень. Губы Моно дрогнули и сомкнулись. Мурашки забегали по позвоночнику. А потом ноги его наконец подкосились и наполнились ватой, и сам он обессиленно рухнул вниз, коленями и ладонями увязнув в жидкой водяной стуже. Ужас сдавил ребра, об которые билось крохотное сердце, заставляя в придыхании беззвучно шептать молитвы. В подкорку закрадывалось понимание, что бежать больше некуда. Его побеги и трусливые прятки должны закончиться здесь. Раздались шаги. Гулкие, громкие, вездесущие. Преследовавшие его везде и всюду. Шаги, от которых он так старательно скрывался все это время. Казалось, под их равномерным и бездушным звучанием смолкало все остальное: реже стучали капли об асфальт, гром и молнии пронзали небо все с большими интервалами, а паника отдавалась сердцебиением в груди уже не так явственно. Словно смолкало и замедлялось само время. Стиснув зубы до самого скрипу, Моно опустил голову. Где-то в отдалении начал усиливаться гул, нарастал крик телепередачи. Моно зажал уши руками и зажмурился, дабы не слышать и не видеть этого. Дабы хотя бы ненадолго абстрагироваться от осознания близости неминуемого. Но это не помогало. Фигура неумолимо приближалась. Поток мыслей терялся в нарастающей какофонии и превращался в белый пульсирующий шум. Надежда блекла. Сознание тонуло в шелестящем омуте… Неужели все завершится таким образом? Неужели все усилия Моно были потрачены впустую? Так обидно. Так, черт возьми, обидно. Он помнил, как испугался тогда, в той заброшенной квартире, забравшись под кровать, как трусливый маленький ребенок, и винил себя за то, что боялся до сих пор. Но теперь уже без укрытия и способов отступить или спрятаться. Он вымотан. Он чувствовал злобу за собственную беспомощность. Чувствовал стыд. Его путь подошел к концу. …но вдруг в омуте сознания возник нечеткий, размытый детский силуэт в желтом дождевике. Тихий, немногословный, светлый. То вновь была его подруга, в очередной раз появившаяся в памяти, словно спасительная искорка, мерцающая в темноте. Внутри что-то кольнуло, набухая и рвясь наружу. Вспыхнули воспоминания, и сознание ослепило пламя надежды. Искренней и самой настоящей надежды. Верно. Нельзя забывать, ради кого он здесь. Нельзя забывать. Нельзя! Вдох. Подрагивающие пальцы слегка смяли пакет. Выдох. А после, помедлив, аккуратно стянули с головы. Он должен взять себя в руки. Он обязан. Вдох. Неспешно мальчик положил пакет рядом, позволяя течению медленно подхватить его и унести в пасть ближайшего водостока. Выдох. Обязан. С выдохом из оголенного рта вышло полупрозрачное облачко пара, а лицо с непривычки чуть сморщилось от еще большего контакта с сильным ветром. Без импровизированной маски мир казался еще более опасным и враждебным. Еще более необъятным и пугающим. Но в конце своего пути Моно был готов к этому. Ради них обоих. Сопротивляясь оглушительным воплям Трансляции, сотрясающим барабанные перепонки, Моно с трудом, но все же смог подняться обратно на ноги. Шум передачи, точно рой жужжащих насекомых, подбирался почти вплотную, и вместе с тем прекрасно ощущалось, как высокая тень нависала над ним и с каждой секундой становилась все больше. Не открывая глаз и превозмогая боль во всем теле, мальчик выставил вперед руку. Все пространство в направлении ладони тут же исказилось. Загудело. Зашипело. По воздуху расползся невидимой волной мощный порывистый импульс, заставивший волосы на макушке наэлектризоваться и встать дыбом. По воде от самых стоп пошла кольцевидная рябь, а с неба окончательно перестало капать. Вихрем закружились вокруг скопища серебристых частиц и искр. В этот раз он даст своему кошмару отпор. Стук каблуков, что до этого был ритмичным и непрерывным, резко оборвался. Фигура остановилась. Накренилась, изламываясь и загибаясь неестественно длинными конечностями назад, точно что-то не давало ей пройти и отталкивало от цели. Она дергалась в хаотичных конвульсиях, напористо сопротивляясь силам мальчика, потянув к нему свою огромную ладонь. Моно напрягся, ощущая растущий гул и взмывающий в воздухе серебряный вихрь. С высоты донесся скрежет трещащих бетонных массивов, рассыпающихся верхушек зданий, что были более не в силах наблюдать за сим действом. Он не видел, но прекрасно слышал, как начали скрипеть кости и выворачивались суставы противника. Слышал, как фигура гнулась и изворачивалась, подобно змее, стараясь увильнуть от потока незримой энергии, найти в ней хоть малейший зазор и дотянуться до ребенка. Эти звуки ужасали, но мальчик не обращал на них внимания. С опущенной головой, по-прежнему сильно жмурясь и глубоко дыша, он решительно боролся, отгоняя от себя того, кто так долго его преследовал. Он заставит его отплатить за все. И противник отступал, корежился, сгибался под силой Моно. Всеобъемлющий и чудовищный шум достигал своего крещендо, сыпались в труху кирпичные стены и опадали мелкой каменной крошкой. Было трудно, до безумия, до тошноты трудно просто стоять, направлять ладонь и отдавать всего себя, всю свою энергию, чтобы этот монстр не смог приблизиться ни на шаг. Он справится. Он обязательно справится. А потом… потом все внезапно закончилось. Вспышка. В ушах раздался оглушительный хлопок, сменившийся на протяжный писк. Импульс накатил мощной волной, сбивающей с ног. Скоротечные мгновения слились в единый молочный кисель. На миг Моно перестал понимать, что происходит, но неожиданно ощутил холодный асфальт под спиной. И боль в затылке. Он лежал. И ясно знал одно: в нем больше ничего не осталось. Все вокруг утихло. Вновь пошел дождь, точно рассеялся невидимый вакуум, сдерживающий стихию. В области кистей рук зазудело легким спазмом. Моно, подгоняемый тревогой и неутихающей паникой, сдавленно мыча, заставил себя приподняться на локтях и наконец открыть глаза. Во взгляде немного двоилось. А впереди, напротив него, лежала черная фигура в шляпе. И не двигалась. Увиденное походило на тело умертвленного паука. Длиннолапого и отталкивающего. Господи… Он сделал это. Облегченный выдох. Чертов долгожданный облегченный выдох. Он сделал это! Ноздри жадно втягивали сырой воздух, в котором еще улавливался запах чего-то горелого, испепеленного, наэлектризованного. Будь в Моно еще хоть немного сил, он бы впился ногтями в землю, чувствуя давящее перенапряжение во всем теле. Его трясло. Он сделал это! Мозг отказывался верить в происходящее, но душа несказанно ликовала. Опустошенное нутро заполняло нечто очень теплое, радостное. Он сделал. О боги, как же Шестая будет рада его видеть! И как он будет рад снова увидеть ее! Он сделал… Просто не верится. Он смог, действительно смог! Он… Но что-то было не так. Четко, определенно что-то не так. Моно осознал это слишком быстро, слишком по-неправильному быстро. К горлу подкатил ком. Господи… Фигура по-прежнему неподвижно лежала перед ним, но запах гари все не проходил… а наоборот, становился лишь заметнее. Остатки ближайших домов вновь задрожали. О нет… Башня пуще прежнего засияла своим маяком, напоминающим некую гротескную звезду, что переливалась от светло-голубого до мертвенно-белого. Опять гул в ушах. Опять невыносимый вопль. А потом фигура встала на ноги — резко, дергано, словно кукла, которую потянули вверх невидимые ниточки. Все произошло мгновенно, мысли невообразимо отставали от действительности. Все должно было быть совсем не так! Моно не успел среагировать, когда услышал хруст сгибающихся длинных конечностей. Сразу же грудную клетку сдавила большая ладонь, а воздух быстро покинул легкие. Тело парализовало от боли, наэлектризованной, ужасной боли. Мир начал таять. Млеть. Густеть и рассеиваться. В голове лишь в последнюю секунду возник тоненький, аккуратный желтый силуэт, далекий, зовущий к себе, но недосягаемый. Все пространство в голове заполонили статичные помехи. А затем и бескрайняя темнота.